‒ Не знаю. Церковное что-то. Вроде, как ладан.
‒ Точно. Мне раньше нравился. А тебе?
Он безразлично пожал плечами.
‒ А мне и сейчас почему-то нравится, ‒ продолжила она. ‒ Как-то совсем не ассоциируется с этим придурком. Он действительно еще не прошел, или мне это кажется?
Отец повел носом, принюхиваясь.
‒ Так не унюхаешь, ‒ засомневалась она, ‒ ближе надо.
‒ Все равно не чувствую, ‒ сказал он, склонившись к ее бедру.
‒ Подожди, вот так еще понюхай.
И она перевернулась на коленки и выставила к нему голую попу.
‒ Нет. Совсем нет, ‒ заверил он ее. ‒ Правда.
‒ Он, наверное, внутри, в кишках, ‒ заключила она. ‒ Почему я тебя не стесняюсь? Раньше ‒ сильно, а сейчас вообще нет. Сама с собой даже больше стесняюсь, чем тебя. Особенно сейчас.
Она снова села и натянула на коленки рубашку.
‒ А я стесняюсь, ‒ признался он.
‒ Я вижу. А ты с мамой так делаешь?
‒ Что именно?
‒ Клизму.
‒ Зачем?
‒ Чтобы пахло. И вообще.
‒ Нет. Нам такое и в голову не приходило. А что ‒ вообще?
‒ Так. Всякое другое. Я очень легкая сразу стала. И страх исчез. И стыд тоже. Даже самой хотелось, чтобы он меня в голые кишки оттрахал. Хоть противен и ненавистен был. Как ты думаешь, что он мне еще, кроме запаха, туда подмешал?
‒ Понятия не имею. Он из трех бутылочек что-то подливал.
‒ Масло какое-то. Я, когда мылась, пальцем туда глубоко залезла, так там очень скользко было. Или так всегда?
‒ Не знаю.
‒ Нет, не всегда. У меня от первой клизмы так чуть кожа не рвалась. А вторая и третья как по маслу пошли. Даже приятно было. Щекотно. И вообще.
‒ Что ‒ вообще?
‒ Мне почти сразу, как оттуда все вылилось, сильно захотелось. Прямо туда, в попу. И сейчас еще хочется. Не смотри так, я же не виновата. Так со мной никогда вообще не было. Когда пальцем в ванной в попу влезла, так аж сомлела, по всему телу мурашки поползли. И когда брились, все там внутри заходилось дрожью. Он какой-то возбудитель, наверное, подмешал. Ты слышал, как он про уколы рассказывал? Точно что-то подмешал, гад такой. Мне теперь вообще очень хочется. Такими волнами. То просто хочется, то невмоготу. Можно я в яську палец засуну?
‒ А ты так делаешь?
‒ Иногда. Все девчата так делают. Мастурбацией называется.
‒ И тебе не больно?
‒ Больно. Но я представляю, что это твой палец, и боль сразу проходит.
Она его совсем не стеснялась. Прикрыла глазки и глубоко задышала…
Дочка, доченька…
Он тоже закрыл глаза от стыда. И уткнулся лицом в подушку. Но мешать ей не стал… Конечно, они все так делают. Кто-то меньше, кто-то больше. Он и сам в детстве был не без этого греха. Но как она может это при отце? Ей и в голову не пришло выйти в ванную или еще как-то уединиться. Что все это значит? Что вообще с ними происходит?
‒ Ой, так еще хуже. Папа, а у нас есть какие-нибудь таблетки, успокоительные?
‒ Сейчас, доченька. Сейчас посмотрю.
Черт его знает, какие из них успокоительные.
‒ Не знаю, Свет. Это мама разбирается. Может анальгин подойдет?
‒ Ладно, пусть. Не надо. Немного проходит. Мне просто нельзя туда лазить. Иди сюда, мне так лучше, когда ты совсем рядом.
‒ Не болит?
‒ Нет. Я ведь говорила, ‒ тебя воображаю. Сознанием. И всем телом тоже.
‒ А… кого-то другого пробовала?
‒ Да. Толика, например. Сжимается. Очень сильно. Иногда сразу не пускает, а иногда после того, как глубоко засуну. Очень больно. Папа, а у Лены тоже как у меня?
‒ Да. Было раньше.
‒ А сейчас?
‒ Сейчас нет.
‒ Откуда ты знаешь?
‒ Знаю.
‒ Это… ты ее вылечил?
‒ Да.