Торт был разрезан. Юджиния положила первый кусок папе, потом маме, ему. А четвертый положила и сказала:
— Это Дайане, — взяла тарелку и отнесла сама. Для остальных гостей отрезал слуга.
К двум часам ночи все стихло.
Перед этим были поданы кофе и чай, прощальные ликеры.
Они проводили последних гостей и остались вчетвером. Александр так и не верил ни во что. Это казалось сказкой, которая вот-вот окончится.
Он повернулся к мистеру Ниллу и сказал:
— Сэр. Я благодарен вам за все. И больше всего за Юджинию.
— Это хорошо, — сказал мистер Нилл и протянул ему руку. Руки пожались.
Наступило неловкое молчание.
— Приятных снов тебе, Юджиния, — сказала Клуиз и поцеловала ее в щеку.
Мистер Нилл коснулся губ дочери и посмотрел как будто в последний раз. Даже Бог не знал, что он отдавал.
И они разошлись на разные половины дома. Дайана повела их, они не знали, какая спальня была приготовлена для них.
Они вошли в спальню, она была убрана и заткана голубым. На ночной тумбочке Юджинии стояли подарки. Все они были бриллиантовые.
Солнце разбудило его. На окнах и вокруг стояли вазы цветов и фруктов. Юджиния еще спала. И он тихо целовал ее волосы. Она проснулась: как встало второе солнце. И потянулась к нему. Они провели утро в любви.
Дайана сообщила им, что завтракают они одни, им не хотят мешать, а в шесть часов их ожидают к обеду мистер и миссис Нилл. А в пять часов мистер Нилл ждет Александра в своем кабинете.
Весь день они никуда не выходили. Она измучилась, в последний месяц…
Его поразила одна вещь. Она рассматривала бархатные коробочки с ювелирными изделиями (свои подарки), а потом наклонилась и поцеловала свое обручальное кольцо. И что-то прошептала. Юджиния перехватила взгляд Александра и сказала:
— Оно мне нравится.
Но шептала она что-то другое, и глаза ее были чуть грустны.
Ровно в пять часов он стоял перед кабинетом мистера Нилла.
Ему предложили войти.
Мистер Нилл никак не изменился. Он встал с кресла и сказал:
— Я займу пять минут твоего времени. Не переживай, но если ты не переживаешь, я сознаю, что переживает Юджиния, находясь в такой день — одна.
Александр кивнул.
— Теперь о главном. Я не хочу, чтобы моя дочь выходила замуж за нищего. Поэтому — ты получишь два миллиона долларов, которые за каждый прожитый вами год будут увеличиваться вдвое. То есть следующий год: четыре, потом восемь, шестнадцать и так далее. Не считая капиталовложений и помещения денег, которые я сделаю на твое имя. У нее отдельный капитал.
Он взял со стола кожаное портмоне и протянул Александру.
— Здесь твои чековая, сберегательная и все остальные книжки и бумаги.
Было бы глупо сказать: не надо, его никто и не спрашивал, и он произнес:
— Спасибо, сэр.
— Здесь, — мистер, Нилл взял со стола блестящую стопку, — разные кредитные карточки, все они записаны на мои фирмы. Ты можешь тратить на что хочешь и сколько хочешь, они не лимитированы. Для тебя теперь нет лимитов.
Он протянул ему около пятнадцати карт.
— Я хочу, чтобы ты понимал… почему. Юджиния ни в чем не должна знать отказа. Или нуждаться.
— Конечно, сэр. Благодарю вас, сэр.
— Естественно, кроме сигарет и вина.
Они улыбнулись, впервые вместе.
— Она еще ребенок, — и он задумчиво посмотрел перед собой.
— Завтра тебе придется подъехать к нотариусу и подписать некоторые бумаги. Даже в Америке приходится соблюдать кое-какие формальности. — Он усмехнулся. — После чего вы вступите во владение нашим состоянием.
Александр вздохнул. Самое главное состояние он уже имел, правда, не был уверен: насколько владел.
— Так что потерпи всего одну ночь.
— Меня не волнуют деньги, мистер Нилл.
— Меня не волнует, что волнует тебя. Давая деньги, я забочусь о своей дочери, а не о тебе. И никому не говори, что прежде ты был шофером моей дочери. Перед тем как стать ее мужем.
— Почему, разве в этом есть что-нибудь плохое?
— Слишком многие захотят последовать твоему примеру.
— Но у вас одна дочь? Да? Нилла перекосило.
— Аут, — сказал он, тихо, но ясно. Александр вежливо улыбнулся.
— Сэр, у меня нет слов, чтобы поблагодарить вас.
— Благодари мою дочь, Юджинию. Можешь идти. — Он взялся за золотую коробку с сигарами.
Юджиния уже одевалась. Войдя, он спросил:
— Юджиния, разве мы обедаем не дома?