чем родной брат, которого он не простил…
— Не говори так, не говори…
— Иди отсюда. Я ебал тебя. И твой доллар вместе с тобой.
Александр повернулся и сказал:
— Юджиния, поймай такси.
Он вдруг присел на корточки и стал гладить его голову, потом поднял нищего с силой за плечи:
— Не сиди ты на этой ужасной земле.
Он достал из кармана ключи, отделил один и сказал: Александр Минчин
— Вот ключ от моей квартиры. Она оплачена и пустая. Ты полетишь сегодня ко мне и будешь ждать там, пока я не вернусь. Я дам тебе не один доллар, я дам тебе много долларов. Только не говори ничего.
Немытые глаза, с корками свалявшейся грязи в углах, смотрели на него.
— Саша, я думал, что ты — мудак. Прости меня. Из углов выделились капли влаги и заструились
вниз.
— Ты сегодня же улетаешь. Где все твои вещи? Поедем, соберем их.
— У меня нету вещей, это все. Александр перехватил воздух.
— Это все?! — Миша сидел в одной рубашке, пиджак был подстелен под зад. — Чем же ты чистишь зубы?
— Ничем.
— Я поймала такси, — сказала Юджиния тихо.
— Идем, я сам отвезу тебя в аэропорт, тебе могут не продать билет в таком виде.
Александр брезгливо отшвырнул ногой кепку, в которой было несколько монет. Нужно было видеть, с какой ловкостью и быстротой нищий кинулся к ней и, схватив, выгреб все, что в ней было.
Он с трудом удержал ком в горле, не дав ему выплеснуться слезами.
Они все сели в такси и поехали.
— У тебя есть хоть какие-нибудь бумаги? Хоть одна?
— Да, «грин-карта».
— Слава богу. Где же ты спал, где был твой дом?
— На улицах, во дворах. У меня не было дома. Я забыл, что это такое — дом.
Он быстро достал чековую книжку из кармана пиджака. Его золотая ручка была у Юджинии.
— Юджиния, дай мне ручку, пожалуйста.
В театр они уже не ехали, было не до представления, жизнь выдавала свои представления, и во много раз лучше. То есть — хуже.
Он расписался:- Вот чек на тысячу долларов. Завтра утром пойдешь в банк, прямо рядом с моим домом, и получишь деньги. Это только на еду, я вернусь через месяц. Тебе хватит?
Неверящие глаза смотрели, моргая, на него.
Он взял у Юджинии платок и вытер грязь в углах этих глаз, он не мог терпеть больше. Они стали похожи на прежние.
В аэропорту он купил ему билет на последний рейс, вылетающий в их город.
Оставался час, и Александр решил дождаться отлета.
— Ты, наверно, голодный? Господи, я даже забыл спросить тебя, так все неожиданно…
— Я ел с утра селедку.
— Селедку? Почему селедку?
— Она была единственная в помойке.
— Что?! Ты ел с помойки.
— Я уже месяц ем с помойки. А как ты себе представляешь, я бы кормился?
Он чуть не вырвал их обед с Юджинией. Совершенно непроизвольно. Он не хотел, чтобы так было, и ненавидел себя за это. Это его друг, самый близкий, и надо забыть про все эти штуки. Завтра все будет по-другому.
Он потащил его в туалет мыть рот и умываться. Хотя не это надо было делать. Когда он закатил ему рукава рубашки, он увидел на руках следы от уколов…
Юджиния сидела в кресле и терпеливо ждала. Александр взял у нее свой дорогой свитер из пакета (после спектакля они хотели погулять) и дал его Мише:
— Надень, чтобы прикрыть свою рубашку, а то тебя не пустят в самолет.
Его пиджак он, вытащив лишь «грин-карту», незаметно оставил под креслом.
Оставалось сорок пять минут.
— Пойдем, я накормлю тебя.
Слава богу, что кафе было без официантов и брать следовало самому. Юджиния никогда не видела, чтобы так много, быстро и жадно ели. У нее расширились глаза. Их стол заставлялся два раза, и казалось, что этот странный мужчина, которого ее муж подобрал на улице, не наестся никогда.
Наконец он наелся. Он выпил пять стаканов апельсинового сока и попросил у кого-то закурить, показав жестом на рот, произнеся: «smoke!», чем привел их в смущение.
— Не надо просить никого, — мягко сказал Александр, — говори все, что ты хочешь, и ты получишь. Здесь каждый имеет все свое: от сигарет до дома. И не дает другому. Это тебе не та страна, где никто ничего не имел, но давали другому.