— Саш, да ты что, хорош!
— I don't know your language. I said — out![30]«Out! Out! Out!» — орал он и только сдерживался до дрожи в нервных окончаниях так, что начинало давить в черепной коробке.
Наперерез к дому бежал телохранитель, на ходу перезаряжая пистолет и снимая его с предохранителя. Александр сделал знак рукой, что не нуждается в его помощи.
Вернувшись в свой кабинет, он закрылся в нем на пять минут.
Выписав чек, Александр задумался. Этого было достаточно, чтобы прожить безбедно год. Абсолютно ничего не делая; или решив, что делать. По крайней мере, его б не мучила совесть, что тот нуждается.
Он поднялся с кресла и отяжелевшей походкой двинулся к бару. Грузный телохранитель отдал предателю чек, забрав ненужные теперь ключи от машины и электронный открыватель ворот.
Александр попросил передать Юджинии, чтобы она обедала без него.
Виски интересно тем, что когда принимаешь это негрубое ласкающе-сжигающее вещество, то не все сразу чувствуешь. За четвертым хрустальным стаканом появляется ощущение, что это второй, а что пятый — это первый. А выпил он их в этот вечер столько, что ему казалось уже, что он дважды к первым приходил. И опять возвращался.
Напившись до того, что у него уже не двоилось в глазах, и поднявшись за новой бутылкой дорогого, но мерзкого виски, он упал. Так всю ночь Александр и пролежал на полу.
Рано утром, когда Юджиния еще спала, Александр вылетел в Бостон…
Конец июля, плавящийся асфальт, пелена жарящего зноя. Он попросил отвезти его в госпиталь. В госпитале он провел полдня. После звонка Кении его уже ждали.
Вечером он позвонил Юджинии.
— Солнышко, я в Бостоне…
Юджиния старалась никогда не показывать свое удивление. И всегда сдерживалась, не задавая никаких вопросов и давая полную свободу Александру. И ничем, абсолютно ничем, на нее не посягая. Значит, ему так нужно. Значит, ему так хочется. И она уже радовалась, что он получал то, что хотел, или достигал желаемого. Ему так редко чего-то хотелось… Он не знал, как начать… Рот был каменный.
— Я знала, что ты уезжаешь, — сказала она.
— Откуда?..
— По тому, как ты поцеловал меня утром, когда я спала. В этом было что-то прощальное.
С ужасом он подумал, что грядет… Слезы чуть не брызнули фонтаном, но неимоверным усилием…
— Солнышко, я хочу, чтобы послезавтра мы встретились в Нью-Йорке.
— Ура! Я так рада побывать с тобой опять в Нью-Йорке.
— Я хочу, чтобы ты взяла побольше спортивных костюмов и пижам: нам, может, придется побыть какое-то время в одном месте.
Юджиния никогда не задавала лишних вопросов. Но она спросила:
— А мы полетим в Бостон есть крабов?
— Все, что ты пожелаешь, любовь моя… — сказал Александр почти беззвучно.
Он уронил трубку, не в силах продолжать, и давно сдерживаемые слезы хлынули градом, безостановочно.
Он пил в баре весь вечер. А утром вылетел в Нью-Йорк. Остановившись в отеле «Плаза» у Центрального парка, сменив одежду и побрившись, он сказал шоферу адрес: «Мемориальный Слоун-Кеттэринг, раковый центр».
Центр находился на Ист-Сайд, самой последней авеню, у реки, опоясывающей вместе с Гудзоном остров Манхэттен. Мало кто знал, что это был остров, а его обитатели, ньюйоркцы, — островитяне.
Он дал точный адрес шоферу лимузина: 1275 Йорк-авеню.
— Я надеюсь, с вами все в порядке, сэр?
— Поезжайте, — тихо сказал Александр. Здания центра занимали целый квадратный квартал и продолжали расти. В госпиталь поступали муль-тимиллионные пожертвования и дары — чтобы найти панацею от рака. В Центре работали лучшие мозги мира, и все равно…
Его пригласили на пятый этаж — в педиатрическое отделение, где находились больные в возрасте от двух лет до двадцати одного года. Если они начинали с этого этажа и им везло… то они здесь и оставались, пока не становились окончательно взрослыми. Лысые головки малышей сновали вокруг него взад-вперед по этажу.
Страшный пятый этаж, подумал он.
Доктор Мортон был ведущим специалистом до детской лейкемии в Америке. Медицинские связи Кении сработали. Мортону было около пятидесяти лет — очки в тонкой золотой оправе и редеющие с проседью волосы. Александр так никогда и не узнал его имени.
— Мне рассказали, что вы писатель, — сказал доктор, поздоровавшись.
— Я пытаюсь…
— Не бросайте этого, что бы ни случилось. Александру стало тревожно от слова «случилось», но он сдержался.
— Где ваша жена?
Ему было непривычно такое обращение.
— Она прилетает завтра утром.
— Тогда я жду вас у себя в два часа дня. И планируйте, что до шести мои ассистенты будут заниматься различными анализами и пробами, поэтому покормите ее ленчем до прихода сюда.
— Обязательно. Она любит… она любит…
— Ну-ну, спокойнее, спокойнее, вам еще потребуется не меньше сил, чем ей.
— Простите…
— Она знает что-нибудь?
— Нет еще…
— Когда вы собираетесь ей сказать?
— Завтра…
— Вам нужна помощь?
Александр отрицательно покачал головой.