— Брось этот тон, Женька. Видишь же, хорошо к тебе отношусь.
— Уж не знаю, чем заслужила?
— В том-то и дело, что ничем… Тем не менее хочу знать, что решила?
— На фронт поеду, — опустила она голову. — Если хотите, вас провожу, и поеду на днях. Да не уговаривайте вы меня! — воскликнула, увидев, что Ушаков раскрыл рот — Все меня уговаривают! А у меня своя голова.
— Своя, но дурная.
— Какая есть! — отрезала Женька.
— Одевайся, Женя, — неожиданно для себя сказал он поднимаясь.
— Это зачем?
— Нужно.
— Кому?
— И тебе, и мне. Ну, не рассуждай и слушай старших по званию. Быстренько! — добавил командным тоном.
Женька недоуменно пожала плечиками, но стала одеваться. Накинула шубенку, посмотрела на ноги.
— В валенках придется?
— Валяй в валенках. Да, кстати, захвати паспорт.
— А это еще для чего?
— Не рассуждай! — прикрикнул он.
— Чего вы раскомандовались?! — вскинулась она, но достала паспорт и сунула в карман.
— А теперь пошли. — Ушаков взял ее за руку и вывел из комнаты.
Женька упиралась, но не очень уверенно. На какое-то время приказной тон и напор Ушакова парализовали ее волю, а возможно, и пробудили любопытство — что это задумал старший лейтенант? Они вышли на улицу…
— Ну и куда мы? — спросила она.
— Много будешь знать — рано состаришься, — буркнул он, а когда они прошли Автодорожный институт, сказал: — Я здесь учился.
— А я вон в той школе, — показала она пальцем на противоположную сторону Садовой. — Видите, внизу серое здание?
— Вижу.
— Я, правда, там только до седьмого класса училась. Потом в техникум пошла.
— В какой же?
— Как в какой? В строительный, — не без гордости сказала она. — Может, встречались до войны, я ведь каждый день мимо вашего института проходила.
— Возможно… Только таких упрямых девчонок мне не попадалось.
— Я тогда не упрямая была. Даже тихонькая…
— Трудно представить, — усмехнулся он.
Они прошли уже Самотеку, миновали ресторан "Нарва", около которого толпился народ, и стали подниматься в гору, к Колхозной.
— Вы меня случайно не в "Форум" ведете? Так я не хочу кино смотреть.
— Нет, не в "Форум".
— А куда же?
Ушаков не ответил, но перед гомеопатической аптекой взял Женьку за руку и резко втолкнул в дверь. Она не успела даже разглядеть вывески на ней и, войдя в помещение, растерянно озиралась, не понимая, куда же привел ее он. Ушаков, не давая ей очнуться, почти силой усадил ее за стол.
— Садись. Будем заявление писать.
— Какое заявление?! Вы куда меня завели? — Женька очумело крутила головой, пока не наткнулась глазами на дощечку над одной из дверей. — Да это загс вроде! — воскликнула, а потом, повертев пальцем у своего виска, пробормотала: — Вы что, старший лейтенант, того?
— Я не того… Сиди! — Он схватил ее за плечо и прижал к стулу, заметив, что она собралась удирать. — Как твоя фамилия и отчество?
Она машинально ответила, а потом снова взорвалась:
— Вы что, всерьез чокнулись?
Ушаков, придерживая ее за плечо, взял лист бумаги, ручку и начал писать.
— Всерьез. Распишемся, я уеду, а ты будешь меня ждать. Поняла?
— Ничего я не поняла! Пустите меня!
— Нет уж, милая, раз я решил — не отвертишься. — Он опять с силой прижал ее к столу.
Женька была в смятении. Она как будто действительно ничего не понимала, на ее лице поочередно выражались то возмущение, то недоумение, а больше всего — растерянность. Вид был у нее немного обалделый. Решительный и приказной тон Ушакова, неожиданность всего этого сковали ее на время, и она не знала, что делать.
— Вы что ж, выходит, влюбились в меня с первого взгляда? — наконец-то нашлась она, усмехнувшись.
— Разумеется, — почти зло ответил Ушаков, не поднимая головы и продолжая писать.
— Ну уж дудки! Так я вам и поверила!
— Ладно, об этом потом поговорим, — бросил Ушаков, — а пока вот держи и подписывай, — протянул он ей бумагу с заявлением.
Женька взяла бумагу и долго-долго, шевеля губами, как маленькая, читала. Лицо покрывалось красными пятнами, потом побледнело. Она приподнялась медленно, и Ушаков не стал ее придерживать, потом долго и внимательно разглядывала его, будто в первый раз видела, и прошептала: