Куснув Сабби за ушко, он принялся целовать ее шею, а его пальцы начали творить с ней желанную магию.., и способность мыслить здраво покинула ее. Потребовалось немало усилий, чтобы все-таки задать вопрос, который ее мучил:
- А что это за секреты с розовым мрамором?
Он так и ахнул от комического возмущения.
- Мрамор доставлен для графини Хардвик. Ее тоже зовут Бесс. У нее мания - перестраивать свои замки. Помимо всего прочего, оказалось, что она владеет еще и рудниками, где добывают свинец и олово. Вот и получается, что, не навлекая ничьих подозрений, я могу обменять мрамор на свинец.
- Для О'Нила?
Он вздохнул.
- Ты хочешь поговорить или ты хочешь поиграть?
Она плотно сжала ноги, так чтобы он не мог даже пальцем добраться до укромных уголков ее тела.
- Ты-то всегда хочешь играть.., и никогда не хочешь разговаривать.
Он едва не взвыл:
- Да о чем разговаривать?
- Неужели мы так никогда и не сможем побеседовать серьезно? У меня есть сотни вопросов, и я хочу получить на них ответы.
Он прижал ее бедра к своим напрягшимся чреслам и прошептал:
- Вопросы? Вроде того, сколько раз мы можем это проделать за ночь?
- Шейн, перестань.., будь со мной серьезен...
- Ах, извини, - продолжал он дразнить ее. - Ты имеешь в виду, что хочешь узнать обо мне побольше.
- Да... Я хочу знать все...
Он ответил с шутовской задумчивостью:
- Ну, что бы тебе сообщить... В пылу страсти, например, мой мужской орган увеличивается в длину до десяти дюймов.
Она замолотила по его груди маленькими крепкими кулачками.
- Ты невозможен!.. Я тебя ненавижу!
Он усмехнулся и тихо возразил:
- Когда прижму тебя покрепче.., полюбишь.
Понемногу он добился своего: она оставила свои расспросы, забыв обо всем, кроме любовных ласк. Он жаждал зарыться в нее, заставить просить о большем; он жаждал слышать, как она вскрикивает от наслаждения.., снова и снова. Он знал, что скоро сумеет наполнить каждую ее жилку чистейшим блаженством, которое сделает бессмысленными любые вопросы.
В похоронной процессии, провожавшей в последний путь сэра Филиппа Сиднея, насчитывалось более семисот скорбящих персон, и Франсес пришлось продать фамильную карету с лошадью, чтобы оплатить расходы на погребение. Главной скорбящей персоной была, разумеется, королева Елизавета, глубоко удрученная гибелью молодого красивого вельможи. Она была облачена в роскошный траурный наряд из черной парчи и черного меха.
Единственным светлым пятном во всем этом черном великолепии был пышный белый воротник-раф.
Сабби присутствовала на похоронах, находясь в обществе Кейт Эшфорд и ее мужа, лорда Эшфорда, вернувшегося из Голландии.
Сабби всегда претило следование моде: она не желала выглядеть как все. Поэтому она поступила иначе: надела белоснежное платье с черным воротником. В сочетании с ее красновато-рыжими волосами, уложенными таким образом, что невозможно было судить об их длине, все это производило ошеломляющий эффект и снова привлекло к Сабби внимание королевы, которую особенно поразил черный раф: это было нечто неслыханное.
Сабби так и съежилась от страха, когда в гардеробной комнате, в присутствии всех фрейлин, послышался мелодичный голос королевы:
- Госпожа Уайлд, вы обладаете удивительным умением делать то, что просто бросается в глаза. Не разрешите ли поинтересоваться, где вы раздобыли столь необычный черный раф?
Сабби склонилась в реверансе чуть ли не до пола.
- Если угодно вашему величеству... я просто покрасила один из моих белых рафов.
- Мне было бы угодно, если бы вы просто покрасили некоторые из моих белых рафов!
Сабби подняла глаза и увидела, что королева, прищурившись, вглядывается в короткие медные завитки, умышленно выпущенные напоказ из-под круглой шапочки.
- Вашим последним подарком, госпожа Уйалд, - снова обратилась к ней Елизавета, - вы мне вполне угодили, так что впредь, сударыня, прошу вас вспоминать о своей королеве, когда будете придумывать очередные нововведения.
На следующий день все придворные дамы явились в платьях с черными воротниками. То есть все, кроме Сабби. Она-то на этот раз отдала предпочтение бледно-лиловому: этот цвет считался вполне приемлемым для траурных одежд.
Каждый год сезон празднеств начинался тридцать первого октября - в День всех святых, когда королева назначала Князя Беспорядков распорядителя предстоящих рождественских увеселений, которому надлежало заниматься забавами и играми, штрафами и наказаниями. Затем происходили торжества в день Святого Мартина, дни Святой Екатерины, Святого Николая, Святого Луки и Святого Фомы. После этого праздновалось Рождество и отмечался день Святого Стефана, день Невинно Убиенных Младенцев, Новый год и Двенадцатая Ночь. Окончание сезона приурочивалось к Сретенью, которое приходилось на второе февраля. Однако в этом году при дворе не устраивалось никаких увеселений; не могло быть и речи о маскарадах или пантомимах, где в более благоприятные сезоны парочки так легко переходили от беглых поцелуев и мимолетных прикосновений к тайным свиданиям или явным вольностям.
Королева развлекалась в частных домах своих вельмож, поскольку при дворе соблюдался траур; тщеславные господа оспаривали друг у друга честь получить приглашение в эти дома. В большом ходу был подкуп, и немалые суммы передавались из рук в руки; фрейлины королевы сновали без устали, доставляя ей письма, приношения и дорогие подарки.
Королева читала прошения, корчила гримасы, фыркала "Пфу!", принимала подарки и бросала равнодушное "нет". Сестры Эссекса, Дороти Дерево и Пенелопа Рич, не оставляли попыток умилостивить королеву редкостными драгоценностями. Елизавета соглашалась посетить бал, который они устраивали, после чего и не думала там появляться.
Сабби не могла нарадоваться, что во дворце нет обычной суеты, да и Шейн реже срывался с места ради своих секретных вылазок, так что они подолгу оставались вдвоем в Темз-Вью. Шейн был на седьмом небе, когда оказалось, что они могут провести Рождество вместе - одни и без помех. Барон, одетый по последней моде, как подобало мнимому Фиц-Клеру, надумал навестить Джорджиану, а большинство слуг были на Рождество отпущены по домам.
Шейн запряг лошадь в санный возок, укутал Сабби теплой меховой полостью, и они отправились прокатиться по сельским дорогам Кента. По пути он показал ей Хэвер, где некогда жила Анна Болейн; маленький замок, окруженный рвом, очаровал Сабби. Когда Шейн замел, что она озябла, он осадил лошадь у придорожной гостиницы, именовавшейся "Боевые Петухи", и там они насладились рождественским обедом в отдельной уютной столовой. Когда трапеза завершилась, Шейн расположился перед камином и усадил Сабби к себе на колени. Рукой он погладил ее по животу.
- У тебя в желудке что-то многовато кларета и пудинга. И еще, дорогая моя, мне кажется, что ты слегка захмелела.
- Я захмелела от любви, - сонно пробормотала она, глядя в огонь.
Он уткнулся носом в ее шею.
- Бессовестная лгунишка, если бы это было правдой, я был бы самым счастливым человеком на земле.
- После холодного воздуха.., в тепле меня разморило... Очень спать хочется, - сообщила Сабби, прильнув головой к его широкому, удобному плечу.
Он поцеловал ее в ухо.
- Поедем домой, - шепнул он, - и я отнесу тебя в постель.
Свежий морозный воздух быстро заставил ее взбодриться. Они подъехали к Темз-Вью, и он ненадолго зашел в конюшню. Воспользовавшись его кратким отсутствием, она спряталась за живой изгородью и забросала его снежками из засады, а потом отчаянно завопила, когда он кинулся за ней вдогонку и, догнав, сунул лицом в глубокий сугроб.