обтянутой черным пластиком табурете
перед камином. У нее морщинистое лицо, кажущееся маской на крошечной головке.
Высокие каблуки ее туфель покрыты
чем-то зеленым и блестящим. Коричневые чулки спустились, и видны изящные, как у
молодого танцора, икры. Она читает
комикс, а на коленях у нее лежит толстая книга, Птицы Южной Америки. На ней
футболка и юбка из серого твида. Я сама
не знаю, почему мне трудно оторвать взгляд от этой женщины.
Лифт тесный, холл имеет зловещий вид. Я предпочитаю подняться по
лестнице, держась за кованые перила.
Подняться нужно на двенадцатый этаж. Когда смотришь вниз, видны исчезающие во
тьме перила и отвесная пропасть
лифтовой шахты.
Хотя я стараюсь ступать бесшумно, мои каблуки стучат по каменным плитам.
Придя в номер, я глубоко вздыхаю,
счастливая уже тем, что между мной и тяжелой тишиной коридоров и переходов есть
хоть какая-то дверь.
На этот раз на постели нет пакетов, нет и записки. На стенах я вижу шесть
больших гвоздей, вероятно вбитых для
того, чтобы вешать картины форматом с мои репродукции. Стены (везде, но не
вокруг гвоздей) сероватые и давно
некрашены. Впечатление такое, будто из комнаты хозяева только что уехали, причем
так спешно, что даже чемоданов не
сложили, успев только снять со стен семейные портреты. В ванной около раковины
один вделанный в стену шкаф, другой
около душа.
Я сажусь на оранжевое покрывало, которым застелена односпальная кровать.
Матрас глубоко проваливается подо
мной. Я ставлю портфель у ног, а сумку прижимаю к себе. Наконец-то звонит
телефон.
- Разденься, - говорит он мне, - и завяжи глаза, в верхнем ящике есть
шарф.
Этот шарф из белого хлопка (с маленькими розовыми цветочками по краям)
мне подарили две подруги года три
тому назад. Он тщательно сложен и лежит в глубине ящика. Я снимаю с себя синюю
майку и льняные брюки, немного
удивленная тем, что приходится раздеваться самой; с тех пор, как я живу с ним, я
от этого отвыкла.
Дверь отворяется. Он затворяет ее за собой. Он подходит к постели,
срывает одеяло и простыни, толкает меня. Я
падаю на пол, ничего не понимая.
- Ну, не плачь, - голос ледяной. - Еще наплачешься вволю. А ведь я просил
тебя о пустяке: шарф завязать...
- Комната какая-то зловещая, - говорю я. - Я не могла долго быть здесь
одна.
- Ты вообще не много можешь. На счастье, я был здесь.
- Я не знала, что ты здесь.
- Давай, завязывай шарф, - говорит он.
Я складываю шарф и неловко завязываю себе глаза. Он засовывает между