это человек чистоплотный. Он играет в
теннис, плавает, катается на лыжах. Он не знает, что такое механическая
прачечная. Нормально ли, чтоб у мужчины его
возраста, его профессии было десять белых рубашек, восемь розовых и одиннадцать
голубых? Не знаю. Конечно, мы с ним
почти однолетки, а когда у меня было столько одежды? Одно я знаю точно: ни у
одного мужчины, который за мной
ухаживал, не было такого ограниченного чувства цвета. Ни пурпурного, ни цвета
фуксии, ни бирюзового, ни оранжевого -
это еще ладно. Но ни коричневого, ни зеленого, ни желтого, ни красного... Все,
что у него есть, - синее, серое, белое или
черное, кроме розовых рубашек, разумеется".
Вот уж и вправду, странным человеком ты увлеклась! Не так важно, какие
вещи у него есть, но те, которых у него
нет? Я составляю список на листочке бумаги. Его авторучка видоизменяет мой
почерк: обычно он мелкий и плотный, а
сейчас крупный, с наклоном, и это меня удивляет. Нет купального халата, пишу я
первой строкой. А еще? Пижама в еще не
раскрытой упаковке. Может быть, чтобы она была под рукой, если придется
неожиданно лечь в больницу? Такие покупки
обычно делают из тех же соображений, из каких мамы велят не застегивать на себе
белье английскими булавками. Нет
шарфа, нет шляпы: голова у него, наверное, никогда не мерзнет. Но почему у него
нет джинсов? Я не знаю ни одного
мужчины - ни одного! - у которого бы не было хоть одной пары джинсов, даже если
он больше их не носит, даже если они
старые и куплены еще в 60-х годах. Нет кожаной куртки, нет блейзеров, и ни
одной, даже самой плохонькой футболки. Где,
я вас спрашиваю, вельветовые брюки? Они были у всех мужчин, которых я знала. Где
сандалии, спортивные куртки,
полосатые фланелевые рубашки?
Я просматриваю список.
- Ну, вот так, хорошо, - его голос - радостный - слышен громче в соседней
комнате. - Нет, нет, рад был тебе помочь.
До завтра. Не беспокойся... Не о чем...
Я соскакиваю с кровати, складываю листочек и прячу его к себе в сумку,
которая стоит на полу у кровати. Дверь
отворяется: он стоит на пороге и улыбается.
- Кончено! Ушел! Сейчас мы это отпразднуем, кисонька. Ты проявила чудеса
терпения. Выпьем вина?
* * *
Уже около полуночи. Мы оба лежим в постели. Вина мы так и не выпили: мы
тут же, полураздетые, наспех,
занялись любовью. Потом вместе приняли душ, и я сказала ему, что это первый душ
за десять лет: я предпочитаю
принимать ванну. Завернувшись в полотенца, мы съели три больших куска вишневого
пирога, оставшегося от обеда, и