Настала великая длительная боевая страда.
Добровольческая армія, оторванная отъ всякой почвы, не имѣвшая ни тыла, ни фланговъ, съ громаднымъ хвостомъ изъ своего обоза, со всѣхъ сторонъ, точно въ мышеловкѣ, окруженная большевистскими полчищами, стихійно, слѣпо ненавидимая мужицкимъ населеніемъ, которое всѣми способами помогало ея врагамъ, какъ гонимое степнымъ вѣтромъ перекати-поле, продвигалась къ берегамъ Кубани.
Смертоносная петля изъ многочисленныхъ, отлично и изобильно вооруженныхъ и снаряженныхъ, всегда неизмѣнно разбиваемыхъ, но и неизмѣнно вновь нарастающихъ большевистскихъ полчищъ, всегда была занесена надъ ея головой.
Помимо распропагандированныхъ воинскихъ частей, помимо бандъ, присланныхъ центральной разбойничьей властью съ Сѣвера, еще и многомилліонное иногороднее, т. е. мужицкое населеніе Дона, Кубани и Кавказа единодушно встало на ноги и ополчилось противъ «кадетовъ».
Много разъ казалось, что эта живая, безпощадная петля вотъ вотъ на смерть захлестнетъ крошечную армію, что выходовъ у нея нѣтъ.
Но она, непобѣдимая, каждую минуту готовая на смерть биться и умереть, своими сокрушительными ударами всякій разъ рвала мертвую петлю и, разметывая вражескія полчища, расчищая передъ лицомъ своимъ кровавый корридоръ, неизмѣнно и упорно шла все впередъ и впередъ, не отдавъ въ добычу врагу ни одной повозки, ни одной лошади изъ своего огромнаго обоза.
Всегда полуголодные, невыспавшіеся, до послѣдняго предѣла переутомленные, въ рваныхъ, холодныхъ, промокшихъ шинеляхъ, часто безъ бѣлья, въ дырявой обуви, поѣдаемые вшами, то по невылазной грязи, то по снѣгу и морозу, то подъ проливнымъ дождемъ, то по горло въ водѣ, обвѣваемые буйнымъ, пронизывающимъ до костей степнымъ вѣтромъ, безропотно совершали свой кровавый крестный путь чины маленькой арміи, неся въ сердцахъ своихъ обломки разрушенной въ русской землѣ государственности.
Имъ надо было либо побѣдить, либо умереть.
Но какъ же побѣдить напиравшую на нихъ со всѣхъ сторонъ разбушевавшуюся народную стихію?! И они, нанося страшные удары, умирали доблестно, геройски, гордо, никогда не унижаясь передъ свирѣпымъ врагомъ до мольбы о пощадѣ.
Кубанское казачье населеніе, испытывавшее на самихъ себѣ удушающій гнетъ большевизма, безъ особой охоты, но и безъ вражды, принимало пришельцевъ, за то иного- родніе при приближеніи добровольцевъ поголовно бросали свои хутора и села, а всѣ мужчины, горя неутолимой ненавистью къ «кадетамъ», брались за оружіе и становились въ большевистскіе ряды.
Уже третій день шли тяжкіе, безпрерывные и безсмѣнные бои, сперва подъ станицей Березанской, гдѣ дрались цѣлый день и только къ вечеру разгромивъ большевиковъ, добровольцы безъ остановки прошли ночью въ Журавскій казачій хуторъ и оставивъ тамъ обозъ, на разсвѣтѣ 2-го марта атаковали желѣзнодорожную станцію Выселки.
Большевики ружейнымъ и пулеметнымъ огнемъ обороняли строенія, а съ путей дѣйствовали своей артиллеріей ихъ броневые поѣзда, причинявшіе добровольцамъ весьма чувствительный уронъ.
Только къ заходу солнца большевики были выбиты со станціи, но ночью они вновь заняли ее.
Съ утра слѣдующаго дня бой возобновился съ новой силой.
Добровольцамъ пришлось ввести въ дѣло чуть ли не всю свою армію.
День былъ солнечный. Съ пропитанной влагой земли тянуло холодомъ, по степи гулялъ свѣжій вѣтеръ, а сверху лучи южнаго весенняго солнца не только согрѣвали, а просто жгли.
Бойцы обливались потомъ и страдали отъ жажды.
Удачно стрѣлявшей добровольческой артиллеріи только къ вечеру удалось повредить вражескіе броневые поѣзда и отогнать ихъ отъ станціи.
Съ этого момента успѣхъ рѣзко склонился въ сторону добровольцевъ.
На глазахъ Юрочки погибъ одинъ изъ взводныхъ командировъ — храбрый, твердый чернецовецъ сотникъ Калмыковъ.
Онъ упалъ въ двухъ шагахъ впереди Юрочки на смерть пронзенный пулей, пало еще нѣсколько партизанъ.
Измученные безперерывнымъ трехдневнымъ боемъ, голодные, усталые и ожесточенные добровольцы повели на станцію общій штурмъ.
Шагахъ въ ста отъ станціи на ровномъ, безъ единой складки полѣ огонь большевиковъ былъ такъ силенъ, что партизанамъ еще пришлось залечь въ послѣдній разъ.
Большевики, защищенные стѣнами станціонныхъ построекъ и желѣзнодорожной насыпью, противъ своего обыкновенія стрѣляли довольно хорошо и держались упорно.
Рои пуль жужжали, какъ пчелы, жалобно свистали и пѣли разнотонными голосами, злобно впиваясь въ размякшую землю.
То въ одномъ, то въ другомъ мѣстѣ открытой, голой степи, корчась въ предсмертныхъ судорогахъ, падали убитые. Сквозь густую ружейную и пулеметную трескотню прорывались иногда крики раненыхъ.
Партизаны готовились къ послѣднему рѣшительному удару.
Лежа на землѣ, тяжело дыша, замѣчая потери въ своихъ рядахъ, Юрочка вспоминалъ и о личной опасности, но онъ былъ такъ возбужденъ и охваченъ горячкой боя, что ему было не до себя. Въ этомъ отношеніи онъ давно притерпѣлся и какъ-то отупѣлъ. Хотя за послѣднія трое сутокъ онъ почти ничего не ѣлъ и жажда мучала его, но и объ этомъ ему некогда было думать. Всѣ душевныя и физическія силы его, напряженный до послѣдняго предѣла, были направлены только къ одному — поскорѣе выйти изъ этого ада, а для этого надо броситься на врага и сломить его. Онъ съ нетерпѣніемъ ждалъ сигнала.
Юрочка оглядѣлся въ обѣ стороны, чтобы держать связь съ своими.
Рядомъ съ нимъ, шагахъ въ восьми, лежалъ Витя и по своему обыкновенію — чему-то радуясь и смѣясь, такъ, что видно было, какъ прыгали всѣ мускулы и складочки его маленькаго личика, безперерывно пуля за пулей посылалъ въ сторону хорошо защищеннаго и невидимаго врага.
Вѣрный своему правилу стрѣлять только навѣрняка, Юрочка не утерпѣлъ и крикнулъ:
— Витя, зачѣмъ ты зря расходуешь патроны?
Видимо, въ трескотнѣ и ревѣ стрѣльбы мальчикъ не разслышалъ вопроса товарища и, держа винтовку передъ собой, подползъ на животѣ и бурно дыша, легъ рядомъ съ Юрочкой.
Юрочкѣ было не до наблюденій, но, какъ въ грозовомъ туманѣ, на мигь ему бросилась въ глаза перемѣна во всемъ обликѣ мальчика.
Лицо Вити, прежде румяное, полненькое, упитанное, все въ ямочкахъ, сейчасъ походило на его прежнюю тѣнь.
Оно было очень бѣленькое, едва окрашенное нѣжнымъ дѣтскимъ румянцемъ и настолько прозрачное, что сквозь тонкую кожу на лицѣ и шейкѣ, почти не поддавшихся загару, видны были всѣ тонкія, синія жилки.
И не это поразило Юрочку. Всѣ они страшно исхудали и осунулись. Поразило его особенное выраженіе и настроеніе Вити. Мальчикъ не принадлежалъ уже здѣшнему грѣховному земному міру.
Какимъ-то особеннымъ утонченнымъ чутьемъ Юрочка безошибочно это угадывалъ.
На мгновеніе это удивившее его открытіе скользнуло въ памяти Юрочки, но тотчасъ-же потерялось, исчезло.
Пули жужжали надъ самыми ихъ головами.
Юрочка, потрескавшимися руками углубляя передъ собою рыхлую землю, повторилъ свой вопросъ.
Витя разсмѣялся и отвѣтилъ:
— Ничего. Пуля виноватаго найдетъ.
— Да чего ты все смѣешься, Витя? Что тебя радуетъ? — съ горечью и досадой спросилъ Юрочка, которому въ обстановкѣ ежесекундной опасности было совсѣмъ не до смѣха.
Витя, пододвинувшись почти вплотную, взглянулъ въ лицо Юрочки и тотъ на мгновеніе забылъ объ опасности и боѣ, такъ сильно снова поразило его выражение глазъ мальчика.
— Мнѣ такъ хорошо, такъ хорошо и такъ радостно какъ-то, какъ никогда не было... никогда... и ничего не страшно, ничего... — восторженнымъ, неземнымъ взглядомъ глядя въ пространство, говорилъ Витя настолько громкимъ голосомъ, чтобы въ грохотѣ боя его можно было разслышать.
— Мнѣ все время было такъ тяжело... такъ тяжело, Кирѣевъ, что и сказать не могу... все сердце болѣло... такъ болѣло... и... маму вспоминалъ... — Въ его обращенномъ на Юрочку взглядѣ выразилась безысходная тоска, а въ тонѣ голоса зазвучала дѣтская безпомощность, но это только на одинъ мигъ. Мальчикъ спохватился, и, продолжалъ: — Я крѣпился только, никому не говорилъ. Что же надоѣдать-то?! У всякаго своего горя довольно. А теперь такъ легко, какъ на крыльяхъ... Такъ бы и полетѣлъ туда...
Онъ указалъ восторженными глазами на небо.
Справа и слѣва по всему фронту поднимались партизаны и смыкаясь на ходу, съ щтыками на перевѣсъ, крича ура, бросились къ станціи.
Поспѣшно поднялись Юрочка и Витя.
Мальчикъ не отвелъ своего восторженнаго взгляда отъ неба.
Вдругъ среди жужжанія пуль чммокъ!
Витя, точно приподнятый за плечи и встряхнутый чьей-то сильной рукой, съ тѣмъ же выраженіемъ неземной восторженности въ голубыхъ дѣтскихъ глазахъ, съ застывшимъ въ радостномъ, счастливомъ смѣхѣ личикомъ выронилъ винтовку и съ слегка сжатыми руками въ локтяхъ и ногами въ колѣняхъ опрокинулся навзничь на землю.
Пуля пробила мальчику сердце.
Уже на бѣгу Юрочка обернулся.
Точно въ лихорадочномъ снѣ, окутанный грозовой пеленой, промелькнулъ передъ его глазами образъ смѣющагося мертваго Вити, а въ слѣдующее мгновеніе, забывъ о мальчикѣ, съ приливомъ новой, послѣдней энергіи, не помня своихъ ногъ и думая только объ уничтоженіи ненавистнаго врага, онъ въ толпѣ своихъ соратниковъ, изо всѣхъ силъ что-то крича, мчался къ станціи.
Выстрѣлы мгновенно смолкли.
Большевики бѣжали.
Добровольческая кавалерія преслѣдовала ихъ по степи.
Станція, какъ трофей жестокаго двухдневнаго боя и большой крови, перешла въ руки добровольцевъ.