Глава двадцать первая
По волне памяти
Громалк положил на носовую скамью, рядом с Артёмом, уже знакомую тому книгу. Но на этот раз Плохой успел разобрать название: «Магия для начинающих» — было написано на обложке. Ну что ж, логично, — подумал он, — должны же у них быть какие-то учебники или самоучители. Артём уже знал, что до книгопечатанья в этом мире додумались.
На открытой странице была простая схема всего с четырьмя элементами, сгруппированными по две пары.
— Так, — припомнил Артём уже изученные им символы, — Воздух, волна и дух…
Тут он замолчал, вопросительно посмотрев на учителя.
— Память, — подсказал тот ещё не известный Артёму символ.
— А вот это линия?
— Подводка от энергоаккумулятора, в данном случае от твоего внутреннего. Обычно на магограмме он не изображается. Или изображается комбинированным значком как единое целое, без подробной символизации. Такие значки заключаются в треугольник.
— Есть ещёзначки третьего и даже четвёртого порядка, — добавил Громалк, чуть погодя, — квадрат и пятиугольник соответственно, их используют на особо сложных магограмах. Но тебе до них пока, как до неба.
— Понимаешь чего-нибудь? — спросил он, указывая на схему.
Артём кивнул.
— Думаю да. Первая пара эйтов вызывает воздушные колебания, то есть звуки. Вторая же, видимо, управляющий контур. Если я правильно сообразил, то звуки берутся из памяти мага.
— Всё верно, — одобрительно кивнул Громалк, — Впрочем, я был уверен, что ты догадаешься. Потренируйся пока с эйтом духа.
Артём сосредочился. Некоторый опыт в визуализации у него уже был. Но тогда он визуализировал нечто достаточно конкретное, но как представить себе дух и память?
Решив отталкиваться от привычного, Плохой снова представил себе сеть, мысленно перемещая её перед глазами. Как назло, все эйты в узлах изображали, что-то вещественное: огонь, вода, молния, воздушные шарики, видимо символизирующие в его подсознании воздух. Последних почему-то было немереное количество. Вскоре Артём решил, что лучше поменять стратегию.
Он остановил движение сети, представив себе пустой узел. И так, — задумался он, — как выглядит дух? Призрака что ли сюда поместить. Нет, не то: ему нужен совсем не тот дух, не в этом смысле. Скорее жизненная сила. И даже не она. Жизнь это отдельный эйт. Видимо, надо представить саму сущность человека, точнее разумного.
— Учитель, — изумлённо проговорила Лития, — вы велели ему без подготовки визуализировать дух, но ведь это же самый сложный эйт. Его изучают самым последним из основного набора.
— Молчать! — Громалк совсем не повышал голоса, но у девушки почему-то возникло впечатление, что он рявкнул. — Думаешь, твой учитель не знает! Вот мне и интересно посмотреть, сможет он или нет, и если сможет, то за сколько времени.
Лития бросила беглый взгляд в сторону носа баржи и возмущённо покачала головой.
— Да он уже два часа медитирует!
— Ну и пускай. Жалко тебе что ли? Захочет есть — перестанет.
Лития ещё раз покачала головой.
А в Артёме медленно прорастало понимание. Он никогда раньше не думал всерьёз о подобных вещах, и вообще не любил философии. Она казалось ему слишком абстрактной и не имеющей отношения к реальной жизни. Но кое-что слышал. Чем человек, в широком смысле человек, отличается от всех других тварей? Разумом?! Безусловно. Но это недостаточный ответ, в принципе им может обладать и логическая машина. Самосознанием?! Тоже верно, но что это такое? Способность любить? На бескорыстную любовь способны даже животные. Свобода выбора? Плохой верил в нее, не смотря на все утверждения детерминистов, хотя и не считал абсолютной. Но он вдруг всем существом почувствовал, что это ещё не всё. Он понимал, что всё вышеперечисленное было очень важным, но недостаточным. Должно было быть, что-то еще, в чем всё предыдущее сойдётся точно в фокусе, что соединит их точно скрепа. Сейчас он явственно ощущал и понимал это.
Стоп! Понимание. Только человек обладает этим. Те же компьютеры — просто счётчики, которые не осознают, то, что считают. Без понимания нет даже свободы выбора, ведь надо же явственно осознавать из чего выбираешь.
Артём не помнил, читал ли он где-нибудь про это или сам сейчас додумался, но не сомневался, что прав.
Он сосредочился на самом ощущении понимания, попытался припомнить, что чувствовал, когда понимал, сложный материал в институте. Пытался воспроизвести не ощущение понимания чего-то конкретного, а понимания вообще. Наверное, это походило на озарение, как его воспринимают буддисты, чувство какого-то расцвета внутри. Словно в его сознании распускался цветок, и понимание было его сердцевиной, от которой отходили лепестки разума, самосознания, любви и свободы выбора. Артём немного полюбовался этим цветком, а потом убрал его, оставив только ощущение его присутствия внутри себя.
С эйтом памяти проблем вообще не возникло. Артём просто принялся «танцевать» от жёсткого диска компьютера и быстро добился успеха. Он легко удерживал в сознании оба эйта, затем соединил их, представив эйт духа, как управляющий блок. Но это было всё. Что делать дальше Плохой не знал.
Немного подумав, он реши взяться за вторую пару. Тут тоже получилось довольно легко. Но вот удержать в сознании всё четыре эйта ему уже никак не удавалось.
Через какое-то время Артём вдруг ощутил некоторую неправильность внутри тела, служившую у големов аналогом голода. Плохой принял решение прерваться.
На обед баржа обычно приставал к берегу, где еду и готовили. Надо полагать, из-за опасений пожара. Утром и вечером выдавали, что-то вроде сухпайка, возможно галеты, Артём не особо в этом разбирался.
Сейчас обед уже прошёл, но до ужина было далековато. Но на корме щедрый хозяин выставил бочку с солёными огурцами, которые мог брать любой желающий, и Плохой решил, что стоить заморить червячка. Неудовлетворённость была очень слабой, и он полагал, что пары огурцов хватит.
Аппетит у матросов видимо был неплохой: не смотря на то, что они находились в плавании чуть больше суток, бочка была уже пуста на четверть.
Артём запустил внутрь руку, выловил огурец и захрумкал им. Раньше он любил солёные огурчики, теперь же всё равно, что бумагу жевать. Хорошо бы, хоть с возвращением в прежний мир получилось, — подумал Плохой, осточертело подобное существование. Уж обойдётся он, как-нибудь без магии.
— Каковы успехи? — послышался позади голос Громалка.
Он вышел из-за бочки в компании с Литией. Почему-то Артёму на миг показалось, что голос учителя пропитан ехидством.
— Пока не очень, — признался Артём.
— Плохо, плохо, ты меня разочаровываешь, — на этот раз ехидство ему уже не послышалось. — С каким-то паршивым эйтом справиться не можешь. Возможно, я возлагал на тебя излишние надежды.
Не смотря на скупую мимику голема, Артём поморщился.
— Можете не сомневаться, справлюсь, — буркнул он.
Невозмутимо дохрустел огурцом и отправился обратно на нос и дальше заниматься магией. Почему-то было обидно, что его отчитали при Литии.
— Учитель, это уж слишком, — проговорила девушка гневно, когда Артём удалился. — Никому ещё не удавалось прочувствовать эйт духа раньше чем за неделю.
Громалк слегка ухмыльнулся, похоже, ему было очень весело.
— Если я правильно понял его характер, то эту насмешку он будет воспринимать, как вызов и, возможно, справится побыстрей. Хотя, конечно, признаю, что эйт сложный. Как ты знаешь, для визуализации эйтов нет чётких правил. А с этим, вообще, огромный разброс. Каждый визуализирует, как умеет. Ну-ка напомни, что там было у тебя?
Лития фыркнула.
— Сила, внутренняя сила, позволяющая поступать, как тебе хочется.
Она не сомневалась, что на самом деле учитель всё прекрасно помнит.
— Любопытно, что будет у него, — пробормотал Громалк.
Оба посмотрели в сторону носа, где сидел закутанный в плащ голем.
Артём продолжал тренировку. Но теперь он решил подойти к делу по-другому. Его заинтересовало, как вообще работает эта схема. В общих чертах всё было понятно, но вот на практике… Как она вообще запускается? По идее эйт памяти должен извлекать нужное содержание из этой самой памяти. Но как? Артём призадумался.
Вероятно, нужный эйт требуется поместить в собственное тело, точнее в разум. Хм. Сознание он уже визуализировал на посвящении. Опять, что ли красную точку представлять. Плохой внутренне поморщился, вспомнив про испытанную им боль. Хотя наверно во второй раз так больно не будет. Громалк говорил, что сознание быстро адаптируется.
Ну ладно, попробуем, — решился Артем, наконец. Закрыв глаза и сосредоточившись, он начал представлять себе ту самую точку в точке, как уже делал не так давно. Боль пришла, но была очень слабой. Скорее даже не боль, а воспоминание о ней и Артём мог продолжать, без особых усилий. Потом он поместил в эту красную двойную точку эйт памяти.
— Продолжай, продолжай, — прозвучал совсем рядом голос Громалка.
Караулит он меня, что ли, — подумал Артём. Хотя о чём это я, баржа небольшая и всё видно, как на ладони. Его вдруг охватило ощущение странного дежавю. Потом боль сделалась серьёзной, как и в прошлый раз, она началась в голове и начала распространяться по всему телу. Затем его словно ударили по голове.
— Соскочил, — коротко бросил он Громалку.
— Не беспокойся, с первого раза ни у кого не получается, — отозвался тот. — Ты и так достаточно далеко зашёл.
Ощущение дежавю усилилось. А ведь, что-то здесь не то, — подумал Плохой. — Сейчас он мне ещё опилки предложит поджечь.
— Ладно, — сказал мудрейший, — пора перейти от теории к практике.
И он поставил перед Артёмом уже знакомую тому сковородку.
Какого чёрта! — едва не заорал Плохой. И вообще, что я здесь делаю? Я же только что был на барже, сидел там с закрытыми глазами, медитировал на эйт памяти. Ну конечно, я и сейчас там. Чёртов эйт просто прокручивает воспоминания. Ничего себе, прямо виртуалка какая-то.
Артём открыл глаза. Он действительно находился на судне. Ближе к корме двое матросов, что-то делали с лежащим на палубе канатом. Однако видения прошлого не исчезли. Они по-прежнему проносились перед внутренним взором Артёма, став лишь немногим менее чёткими. Временная последовательность не соблюдалась. Видения менялись, подчиняясь неуловимым ассоциациям.
Память вновь вернулась назад, она снова воспроизводила процедуру инициации. Воспроизводила во всех подробностях, включая боль. Отключить воспроизведение не получалось и Артём в отчаянии попытался хотя бы переключиться на что-нибудь.
Воспроизведение, наконец, изменилось. Теперь двенадцатилетний Артём стоял перед шестнадцатилетним дылдой. Чуть позади находился его друг Антон. Ну, Плохой тогда считал его таковым.
— Ну, что гоните деньги, мелкие, — лениво произнёс дылда.
Говорить, что денег нет, было бессмысленно. Артём это понял сразу. Он узнал этого типа, тот видел, как они расплачивались в магазине. Вот и съездил в город, — мрачно подумал он, — вот и срезали путь через гаражи.
— Ну, чего ты привязался? — безнадёжно спросил Плохой.
Он и сам понимал, что толку от этой реплики не будет никакого.
— Заткнись, — безэмоцианально произнёс второй гопстопник, он загораживал путь к отступлению.
— Деньги, быстро — повторил первый и для острастки замахнулся.
А в следующий миг, Артём со всей силы врезал ему в ухо, одновременно ударяя ногой в коленную чашечку. Больше он ничего сделать не успел. Дылда покачнулся, скорее от неожиданности, чем от силы удара.
А вот на самого Плохого обрушился мощный удар сзади. Он, казалось, выдавил из лёгких весь воздух, а самого Артёма бросил на железную стенку гаража. Мир растворился в мгновенной вспышке, которую сменила кромешная тьма.
Друг навещал его в больнице. Плохой сразу заметил, что на нём не был ни царапинки.
— Ты не сражался, — не то спросил, ни то констатировал Плохой.
— Шутишь, не все такие бешенные как ты.
— Понятно.
Не точно бы они тогда внезапно поссорились, но что-то из их отношений безвозвратно ушло. А Артём, выписавшись из больницы, записался в секцию рукопашного боя. Почувствовав себя готовым, он принялся почти каждый выходной день ездить в город и целенаправленно ходить через эти самые гаражи.
На четвёртый или пятый раз он решил, что рэкетиры, скорее всего, были не местные, наскочили на них тогда случайно, и повстречать их снова, по всей вероятности, не получится. Но для очистки совести решил побывать там ещё разок. Если и в этот раз нет, то завязываю, — принял он окончательное решение.
Но именно в этот, последний раз он и наткнулся на дылду. Тот стоял за гаражами, покуривая. Память на лица у Плохого была хорошая, и он узнал врага сразу.
— Ну, здравствуй, — проговорил Артём подходя.
Дылда недоумённо на него покосился.
— Чего тебе, мелкий, — было видно, что Плохого он не узнаёт.
Но больше Плохой время на разговоры не тратил. Он ударил. Сперва в солнечное сплетение, затем по гениталиям. К чертям благородство, разве в прошлый раз оно было! И честный бой тоже к чертям! Слишком благородные и слишком честные обычно проигрывают. Это Плохой прекрасно понимал даже в этом возрасте. Это жизнь, а не кино про мушкетёров. В кулаке у Плохого был зажат камень.
— За что?! — успел прохрипеть упавший дылда?
— За грабёж!
В начале он хотел уйти не оборачиваясь, но потом всё-таки оглянулся. Зрелище было жалким.
Желание искать второго гопника и разбираться с ним у Артёма как-то сразу пропало. Несколько дней он размышлял, правильно ли поступил: он не был в этом теперь уверен. Но и какого либо сожаления не ощущал. В конце концов, он прекратил ломать голову: что сделано, то сделано. Какой либо жалости к рэкетиру у него точно не было.
А память уже переключилась на другой слой.
Поздравительный плакат на стене цеха с фотографией пухленького лысого личика. Вот только подпись под этим плакатом была весьма необычной для юбилея.
«Поздравляем Геннадия Копалкина с днем рождения. Наша администрация уже сделала ему подарок, подобрав место подальше от работы и поближе к её ушам.»
Перед плакатом стоит невысокий человек, тот самый с фотографии, и на лице его заметно некоторое недоумение: он словно не знает, должен ли он разозлиться или обратить всё в шутку. Наконец, он оборачивается к стоящему неподалёку Артёму, которой не смог удержаться от того, что бы не полюбоваться зрелищем.
— Зачем, ну зачем, право слово? — теперь недоумение проявляется уже в голосе. — Вы ведь раскалываете коллектив, сеете рознь.
— Было бы что раскалывать, — спокойно отвечает Плохой.
— Наш профсоюз помогает людям, — невнятно бормочет Копалкин.
— Кому и когда? — с интересом спрашивает Плохой.
Но бормотание становится ещё более невнятным. Похоже, профбосс пытается вспоминать конкретные имена, вот только никак не может. Тогда Копалкин вновь обращает внимание на Артёма.
— Никак не могу понять, зачем это вам, — произносит он даже с некоторым любопытством. — Вы очень способный человек, явно прирождённый лидер. Зачем же вы сеете рознь и мешаете людям жить. Неужели история со свалкой вас ничему не научила?
И Копалкин смотрит на Плохого с таким видом, словно действительно хочет его понять, вот только почему-то не в состоянии.
Артёму уже не интересен разговор, но он все-таки отвечает.
— Напротив, многому научила: например тому, что не следует ждать милости от властей. Их у них не бывает. Что же касается остального, то знаете, если вы действительно не понимаете, зачем мы, именно мы, а не я, всё это делаем, то, скорее всего уже никогда не поймёте.
Плохой уже поворачивается, что бы уйти, от этого жалкого угодливого человечка. Тот совершенно не любопытен ему, во всяком случае, сам по себе, вне занимаемой должности.
И тут в Копалкине впервые прорывается злость. Он яростно смотрит на Артёма.
— У вас ничего не получится, — гневно шипит он, — альтернативный профсоюз пытались создать и до вас — ничего не получилось.
— Возможно, что так, — бесстрастно говорит Артём, — а возможно, что и иначе. Знаете, в отличие от большинства людей я мало привязан к результату. Я просто действую, так как считаю правильным.
Он видит, как застывает Копалкин, пытаясь осмыслить его предпоследнюю фразу. Интуитивно он чувствует, что за ней скрывается, что-то важное. Вот только не в состоянии понять что. Плохой уходит.
Я же не там, — вновь напоминает себе Плохой, — я на судне. Я вижу борта и воду за ними. Вон там возле надстройки Громалк и Лития, вроде бы на меня смотрят. Проклятие, как же остановить этот чёртов эйт. А память между тем совершила новый скачок.
— Обстоятельства несколько изменились, — произнёс представитель администрации, — и мы предлагаем вам подписать новый коллективный договор.
Артём быстро просматривал текст. Что там будет, он уже знал. Слухи давно ходили. Ага, вот.
— То есть вы предлагаете нам перейти на девяти часовой рабочий день, — громко произнёс он, — большое спасибо!
— Разумеется, он будет оплачен, — поспешно произнёс представитель администрации — Читайте внимательно.
— Уже прочитал, — мрачно бросил Артём, глядя представителю прямо в глаза. — Вы что действительно считаете нас за роботов.
На лице представителя появилась масляная улыбочка. Плохой попытался вспомнить, как его зовут: ведь представляли же перед началом собрания. Но имя не вспоминалось, видимо от злости.
— С профсоюзом всё согласовано, — сообщил представитель, — в связи со сложной финансовой ситуацией он считает это возможной, как временную меру.
Ага, — подумал Плохой, — потом временное станет постоянным. Где в новом договоре хотя бы строчка о том, что это временно?
— Ваш профсоюз! — бросил он.
— А что, есть другой? — представитель, кажется, искренне удивился.
Копалкин, понизив голос, начал, что-то ему объяснять. Представитель сразу помрачнел.
— Как же вы допустили?! — донеслось до Плохого.
От раздражения представитель явно не рассчитал силу голоса. А Артем, наконец, вспомнил, как его зовут: Пётр Семизвонов.
Капалкин виновато развёл руками.
— А что мы могли сделать, — он говорил гораздо тише Семизвонова, и Плохой скорее угадал, чем услышал его слова.
Улыбочка вновь возникла на лице представителя.
— Я прекрасно понимаю ваше нежелание, но говорю прямо, для завода настали тяжёлые времена. Мы все должны внести свою лепту, иначе все вместе утонем.
Артём хотел, было ответить, но его опередил Сирициус Максим, бывший заместителем Артёма в их новом профсоюзе, и его другом.
— Ага, — гневно воскликнул он, — они настолько плохи, что директор концерта празднует день рождения своего сына, устроив получасовой фейерверк. А всё мероприятие обошлось минимум в сто тридцать тысяч евро, а, скорее всего, много больше.
Семизвонов побагровел.
— Не вам считать наши деньги. Они честно заработаны нами.
В его глазах на миг промелькнула лютая ненависть.
— И не вам превращать нас в рабов, — в тон ему ответил Плохой. — Мы вам тут, знаете ли, не быдло.
— Ну, в самом деле, — невнятно проблеял Копалкин, — не стоит считать деньги в чужих карманах. Профсоюз счёл предлагаемую меру допустимой, в нашей ситуации.
И тут вскочил Алексеев. Это был солидный крепкий мужчина средних лет.
— Да накой ляд мне профсоюз, который сразу же всех сдаёт администрации!
Артём был удивлён, Алексеев был крайне консервативен и все разговоры о новом профсоюзе считал надувательством, призывы же объединяться антигосударственной пропагандой. И если уж он озверел, то значит, у людей действительно накипело.
Но досмотреть сцену дальше настоящий Артём не смог: внезапно всё кончилось. Видение расплылось, и Плохой, уже по настоящему, осознал себя в реальности. Перед ним находилась Лития. Ощутив, что-то на голове, Артём повернул голову. Позади, возложив на него руку, стоял Громалк.
— Что ты творишь, — с гневом сказал он, — я же сказалтебе визуализировать эйт духа и только его.
— С ним я справился уже давно, — отозвался Плохой, уже немного пришедший в себя после возвращения в реальный мир, — и со всеми остальными эйтами по отдельности тоже. Ну, по крайней мере, я так думаю. Обе пары тоже визуализировал, а вот всю схему, ну никак не получалось.
Он немного помолчал, заметив, что Громалк внимательно слушает.
— Тогда я решил зайти с другого конца и прикинуть, как всё это работает.
— Понятно, — буркнул учитель, — и начал, конечно, сэйта памяти. Артём, запомни, память, да и вообще тело и всё сознание управляются через дух. Не зря же я велел тебе в первую очередь проработать именно этот эйт. Между прочим, визуализировать его только полдела, контроль его для новичка не так уж и прост. Так что будь добр, впредь точно следуй моим инструкциям.
— Поверь, всё могло закончиться очень плохо: бывает, что чародеи становятся памятными наркоманами, не в силах оторваться от приятных воспоминаний.
Постепенно Громалк успокоился.
— Литии спасибо скажи, — проворчал он, — это она почувствовала, что с тобой, что-то не то. А я, старый лопух, проглядел. Так, что пришлось насильственно прерывать транс. Ладно, я тоже виноват: опять не учёл твой стремительный прогресс. Ты как, отошёл?
— Да вроде бы.
— Тогда немедленно займёмся эйтом духа, ты должен срочно составить хотя бы начальное представление об этом эйте, что бы впредь избежать подобных эксцессов.
И они вновь приступили к занятиям.