— А вы что, говорите по-французски?
— Манжерокинг!
— Что это?
— Значит, говорю.
Женщина смотрела на него широко открытыми глазами.
— Как будет по-французски «женщина»?
Пашка снисходительно улыбнулся.
— Это — смотря какая женщина. Есть — женщина, а есть — элементарная баба.
Женщина засмеялась.
— Не знаете вы французский.
— Я?
— Да, вы.
— Вы думаете, что вы говорите?
Бежит машина. Блестит Катунь под нежарким осенним солнышком.
— …А почему, как вы думаете? — продолжается разговор в кабине.
— Скучно у нас, — отвечает Пашка.
— Ну а кто виноват, как вы думаете?
— Где?
— Что скучно-то. Кто виноват?
— Начальство, конечно.
Женщина заметно заволновалась.
— Да при чем же здесь начальство-то? Ведь мы сами иногда не умеем сделать свою жизнь интересной. Причем с мелочей начиная. Я уже не говорю о большем. Вы зайдите в квартиру к молодой женщине, посмотрите!.. Боже, чего там только нет! Думочки разные, подушечки, слоники дурацкие…
Пашкиному взору представилась эта картина: думочки, сумочки, вышивки, слоники… Катя Лизунова вспомнилась (знакомая его).
— …Кошечки, кисочки, — продолжает женщина. — Это же пошлость, элементарная пошлость. Неужели это трудно понять? Ведь это же в наших руках — сделать жизнь интересной.
— Нет, если, допустим, хорошо вышито, то… почему? Бывает, вышивать не умеют, это действительно, — вставил Пашка.
— Да все равно, все равно!.. — загорячилась женщина. — Поймите вы это, ради Бога! Неужели трудно поставить какую-нибудь тахту вместо купеческой кровати, повесить на стенку три-четыре хорошие репродукции, на стол — какую-нибудь современную вазу…
Пашке опять представилась комната знакомой ему Катьки Лизуновой. Волшебством кинематографа высокая Катькина кровать сменяется низкой тахтой, срываются со стен вышивки и заменяются репродукциями картин больших мастеров, исчезают слоники…
— Поставить книжный шкаф, на стол бросить несколько журналов, торшер поставить, — продолжает женщина.
…А в комнате Катьки Лизуновой (по команде женщины, под ее голос), продолжают происходить чудесные преобразования…
И вот — кончилось преобразование. (Смолк голос женщины.)
И сидит в комнате не то Катька, не то совсем другая женщина, скорей всего француженка какая-то, но похожая на Катьку. Читает.
И входит в комнату сам Пашка — в цилиндре, в черном фраке, с сигарой и с тросточкой. Раскланялся с Катькой, снял цилиндр, уселся в кресло и начали они с Катькой шпарить по-французски. Да так это у них все ловко получается! Пашка ей с улыбкой — слово, она ему — два, он ей — слово, она ему — два. Да все с прононсом, все в нос.
— …Неужели все это трудно сделать? — спрашивает женщина Пашку. — Ведь я уверена, что денег для такой обстановки потребуется не больше.
Пашка с интересом посмотрел на женщину. Она ему явно нравится.
— Можно, наверно.
— Можно!.. Все можно. Сами виноваты. Это же в наших возможностях.
А над русской землей встает огромное солнце. Парит пашня. Дымят далекие костры. Стелется туман.
Едут Пашка с женщиной.
Пашка заметил, что женщина что-то уж очень нетерпеливо стала посматривать вперед. Спросила:
— А долго нам еще ехать?
— Еще километров тридцать с гаком. Да гак — километров десять.
— Сколько? — Женщина затосковала.
Пашка понял: приспичило. Выбрал место, где тракт ближе всего подходит к Катуни, остановил машину.
— Ну-ка, милая, возьми ведерко да сходи за водой. А я пока мотор посмотрю.
— С удовольствием! — воскликнула женщина, взяла ведро и побежала через кустарник вниз, к реке. Пашка внимательно посмотрел ей вслед.
Муж действительно ждал жену на тракте. Длинный, опрятный, с узким остроносым лицом. Очень обрадовался. Растерялся: не знал — то ли целовать жену, то ли снимать чемоданы с кузова. Запрыгнул в кузов.
Женщина полезла в сумочку за деньгами.
— Сколько вам?
— Нисколько. Иди к мужу-то… поцелуйтесь хоть — я отвернусь. — Пашка улыбнулся.