Сочную траву в Узбекистане можно потрогать только ранней весной. Маруся никак не могла привыкнуть, что здешний март совсем не тот марток, что не скинешь порток. Тут в апреле клубника поспевает.
Полюбила Маня ходить на луг – километра за два от бараков. Во-первых, ни души. Во-вторых, дикий чеснок и редиску найти можно. И главное, тюльпанов там – тьма-тьмущая. Надерет, бывало, охапку, ляжет в траву, букет на грудь и дышит, дышит горькой сладостью… Честное слово, цветы эти пахнут слезами. Может, оттого что цветут недолго, – ах! – и осыпались атласные головки…
В тот день издалека углядела, что лужок ее огородили. Широ-око столбы расставили. Что за напасть? Неделю назад была – все тихо. А сегодня, глянь, копают незнакомые, в солдатское одеты. Меж ними один в штатском хорохорится, бравый такой, начальник по всему. Руками машет, кричит – не слыхать чего.
Маня думает: разузнать разве? Ну и полезла через ограду, да, как на грех, подолом зацепилась – и ни туды и ни сюды, того гляди, прореха в сарафане приключится.
И вдруг смешливый голос за спиной:
– Мадам, вам помочь?
Глянула – глаза карие с прищуром близко-близко – и отпрянула.
– Боишься? Зря, я добрый, – и расхохотался.
Перед ней стоял тот самый рукомахатель. Невысокий, жилистый мужичок. Темно-русый, с резкими, чуть монгольскими скулами. Отцепил невольницу от колючей проволоки и протянул широкую крепкую ладонь.
– Иван. Блохин.
Руку не взяла:
– Ишь ты – Блохин, можа ты – Плохин?
– Не-е. Я – Блохин! Маленькая блоха злей кусает, слыхала? Это про меня.
Маруся засмущалась, присела на траву и отвернулась. Он приземлился рядом. И давай наяривать: мол, начальник я тут, радиоточку возводим – стратегический объект. А она, к слову говоря, не шпионка ль? Ну-кась, дай, говорит, в глаза посмотрю.
Маня повернулась, улыбнулась доверчиво и будто умыла Ваню синющими глазищами, как водой родниковой. А и поперхнулся парень. А и застыл с разинутым ртом. Взгляда от сияющих фиалок отвести не может.
Что Блохин, ё-моё, девок ладных не видал?! Хе-х! – тыщщами отлетали! А тут вдруг засосало под ложечкой… Растерялся гоношистый Ванька, коленки задрожали, с собой совладать не может, опьянел будто. Такого конфузу с ним еще не приключалось. Сморгнуть боится: вдруг мираж?! Упустишь мгновение – и сказочке конец!
Но не таков Иван Блохин, чтобы вялости в организме волю давать! Затряс башкой, как бык, смахнул наваждение… Собрался, продышался и давай пуще прежнего стратегию развивать. Правда, голосом переменился.
Я, говорит, самый главный инженер по оборудованию. Скоро посреди этого поля радиовышки вырастут, фидера протянутся, а простор останется, и сладкий воздух никуда не пропадет, и маки с тюльпанами не повыведутся. И дикий картофель, похожий по вкусу на кочерыжку, только кучнее уродится. Что спец он, дескать, не из последних. И холостой притом. Заходил петухом, бахвалился, охмурял. Давай достоинства выпячивать.
От такого стрекота у нее аж в голове зазвенело. Подтянула коленки к груди и уткнулась в подол. Сидит, думает: «Вот ведь докука, вскочил, как пузырь от дождя».
А он все наскоком, наскоком:
– Ты чья будешь?
– Ничейная.
– Муж есть?
– Нету.
– Отлично! А почему нет? Не берет никто, или сбежал?
Маруся потемнела лицом, плечи уронила, прошептала: «Загинул…»
– Из раскулаченных?
– Не-не… – Тут она испугалась всерьез. – Конокрад… И охота тебе спрашивать?
– Кхм… Ясно. Хочешь, чтоб конокрад, пускай конокрад, – помолчал и вдруг четко, не вихляясь: – Выходи за меня!
– Твой намек мне невдомек. – Маруся ошалела, поднялась, отряхнула юбку. – Ну ты и забавник, паря.
Встал рядом, сжал руку решительно и, не отводя глаз, твердо:
– Я не шучу. Пойдешь?
Так сказал… Так сказал, откажи она – все! Конец белу свету, рухнет мужик замертво…
Маруся – сама от себя не ожидала – как даст деру.
Оглянулась:
– Да! Пойду! Пойду!
Ванька догнал, сшиб с ног.
– А ну говори точно: пойдешь? Слово?!
– Слово.
Маня, конечно, не дурочка с переулочка, вмиг разгадала молодецкие прихваты, но тронул Иван стылое сердце своей искренностью бесшабашной.
– Тогда прямо сейчас распишемся. Айда! – и вдруг нежно, с интересом: – Я чего, красивый, что ль?
– Ты-та?! Да не-е… Ну, и не поганый. Ты шталомный да духарик притом! Гляделки у тя строгие, будто сердитый. Эт если второпях смотреть. А задержисьси подоле – мальчишечьи совсем. И еще ты – балаболка и смешливый.
Иван взял за руку, подвел к бригаде:
– Вот, ребята, я жену себе нашел.