Он подал мне руку, ту самую руку, которую я укусил. Я не мог удержаться, чтобы не всмотреться в красный след, оставшийся на ней; но он был не таким красным, каким стал я, когда увидел мрачное выражение его лица.
- Как поживаете, сударыня? - обратился я к мисс Мэрдстон.
- Ах, боже мой! - вздохнула мисс Мэрдстон, протягивая мне вместо пальцев лопаточку для печенья. - Долго продолжаются каникулы?
- Месяц, сударыня.
- Начиная с какого дня?
- С сегодняшнего, сударыня.
- О! - сказала мисс Мэрдстон. - Значит уже на один день меньше.
Именно таким образом она завела что-то вроде календаря моих каникул и каждое утро неизменно вычеркивала еще один день. Проделывала она это со зловещим видом, пока не дошла до десяти, но, перейдя к двухзначным цифрам, приободрилась и, по мере того как убывало время, стала даже шутить.
В первый же день я имел несчастье привести ее в неописуемый ужас, хотя она и не была подвержена подобным слабостям. Я вошел в комнату, где она сидела с моей матерью; малютка (ему было всего несколько недель) лежал у матери на коленях, и я очень бережно взял его на руки. Вдруг мисс Мэрдстон взвизгнула так, что я чуть было не уронил его.
- Джейн, дорогая! - воскликнула моя мать.
- Боже мой, Клара, разве вы не видите? - вскричала мисс Мэрдстон.
- Что такое, дорогая Джейн? Где? - спросила мать.
- Он его схватил! - закричала мисс Мэрдстон. - Мальчик схватил малютку!
Она оцепенела от ужаса, но все же набралась сил, чтобы метнуться ко мне и выхватить у меня из рук младенца. После этого ей стало дурно, и пришлось дать ей вишневой настойки. Когда она оправилась, я получил от нее приказ никогда и ни под каким видом не прикасаться к моему братцу, а бедная моя мать, которая - я это видел - желала как раз обратного, покорно подтвердила ее приказ, сказав:
- Конечно вы правы, дорогая Джейн.
В другой раз, когда мы трое были вместе, этот дорогой малютка - он и в самом деле был дорог мне ради нашей матери - снова послужил невинной причиной страстного негодования мисс Мэрдстон. Он лежал на коленях моей матери, и она, всматриваясь в его глазки, сказала:
- Дэви! Подойди-ка сюда! - и пристально взглянула на меня.
Я заметил, что мисс Мэрдстон опустила свои бусы.
- Ну, право же, глаза у них совсем одинаковые, - нежно сказала мать. Должно быть, у меня такие же глаза. Мне кажется, они такого же цвета, как мои. Нет, они удивительно похожи.
- О чем это вы толкуете, Клара? - спросила мисс Мэрдстон.
- Дорогая Джейн, я нахожу, что у малютки такие же глаза, как у Дэви, пролепетала моя мать, слегка смущенная резким тоном, каким был задан вопрос.
- Клара! - сказала мисс Мэрдстон, гневно вставая с места. - Иногда вы бываете просто-напросто дурой.
- Дорогая моя Джейн! - укоризненно сказала мать.
- Просто-напросто дурой! - повторила мисс Мэрдстон. - Кто еще мог бы сравнить ребенка моего брата с вашим сыном? Они совсем не похожи! Они ничуть не похожи! Между ними нет ни малейшего сходства. Надеюсь, что такими они и останутся. Не желаю я сидеть здесь и выслушивать подобные сравнения.
С этими словами она величественно вышла из комнаты и хлопнула дверью.
Короче говоря, я не пользовался расположением мисс Мэрдстон. Короче говоря, я не пользовался здесь ничьим расположением, даже своим собственным, ибо те, кто любил меня, не могли это показывать, а те, кто не любил, показывали это слишком открыто, и я мучительно сознавал, что всегда кажусь скованным, неуклюжим и глуповатым.
Я чувствовал, что им со мной так же не по себе, как и мне с ними. Если я входил в комнату, где они сидели, беседуя, и моя мать казалась веселой, ее лицо омрачалось тревогой при моем появлении. Если мистер Мэрдстон бывал в наилучшем расположении духа, я портил ему настроение. Если мисс Мэрдстон была в наихудшем, я раздражал ее еще больше. Я был не лишен наблюдательности и видел, что жертвой всегда бывает моя мать; что она не решается заговорить со мной или приласкать меня, не желая вызвать их неудовольствие своим поведением, а позднее выслушать нотацию; что она вечно опасается не только за себя, но и за меня, как бы я не вызвал их неудовольствия, и с беспокойством следит за выражением их лиц, стоит мне пошевельнуться. Поэтому я решил как можно реже попадаться им на глаза и много раз в эти зимние дни прислушивался к бою церковных часов, когда сидел за книгой в своей неуютной спальне, закутанный в пальтишко.
Иногда, по вечерам, я шел в кухню и сидел с Пегготи. Там я чувствовал себя хорошо и не боялся быть самим собой. Но такое времяпрепровождение, так же как и уединение у себя в комнате, не было одобрено в гостиной. Страсть к мучительству, господствовавшая там, наложила и на то и на другое свой запрет. Мое присутствие все еще почиталось необходимым для воспитания моей бедной матери, и так как я был нужен, чтобы подвергать ее испытанию, мне было запрещено отлучаться.
- Дэвид, я с сожалением замечаю, что у тебя угрюмый нрав, - сказал мистер Мэрдстон однажды после обеда, когда я, по обыкновению, собирался уйти.
- Мрачен, как медведь! - вставила мисс Мэрдстон. Я стоял неподвижно, понурившись.
- Самый худший нрав, Дэвид, это нрав угрюмый и строптивый, - продолжал мистер Мэрдстон.
- А такого непокладистого, упрямого нрава, как у этого мальчика, я еще не видывала, - заявила его сестра. - Я думаю, Клара, даже вы не можете этого не признать?
- Простите, дорогая Джейн, - сказала мать, - но вполне ли вы уверены, конечно, вы примете мои извинения... я надеюсь, вы простите меня, дорогая, вполне ли вы уверены, что понимаете Дэви?
- Клара, я бы стыдилась самой себя, - заявила мисс Мэрдстон, - если бы не понимала этого мальчика или какого-нибудь другого мальчишку. Я не притязаю на глубокий ум, но на здравый смысл я почитаю себя вправе притязать.
- Ну, конечно, дорогая моя Джейн, вы наделены очень острым умом, сказала моя мать.
- Ах, нет! Боже мой! Пожалуйста, не говорите этого, Клара! - сердито перебила ее мисс Мэрдстон.
- Но я в этом не сомневаюсь, и все это знают, - продолжала моя мать. Я сама извлекаю из него столько пользы во всех отношениях - во всяком случае, должна была бы извлекать, - что убеждена в этом больше, чем кто бы то ни было. Вот почему я и говорю так нерешительно, дорогая Джейн, поверьте мне.
- Ну, скажем, я не понимаю этого мальчика, - Клара, - произнесла мисс Мэрдстон, поправляя свои цепочки на запястьях. - Если вам угодно, допустим, что я его совсем не понимаю. Для меня он - натура слишком сложная. Но, может быть, проницательный ум моего брата помог ему отчасти разгадать этот характер. И, мне кажется, мой брат как раз говорил на эту тему, когда мы не очень-то вежливо - перебили его.
- Я думаю, Клара, что в данном случае найдутся более беспристрастные судьи, которым больше следует верить, чем вам, - тихим, торжественным голосом изрек мистер Мэрдстон.
- Эдуард, - робко отозвалась моя мать, - вам, как судье, во всех случаях следует больше верить, чем мне. И вам и Джейн. Я сказала только...
- Вы сказали только слова необдуманные и малодушные, - перебил он. Постарайтесь, чтобы впредь этого не было, дорогая моя Клара, и следите за собой.
Губы моей матери как будто прошептали: "Хорошо, дорогой Эдуард", - но вслух она не сказала ничего.
- Итак, Дэвид, - продолжал мистер Мэрдстон, оборачиваясь ко мне и устремляя на меня холодный взгляд, - я с сожалением заметил, что у тебя угрюмый нрав. Я не могу допустить, сэр, чтобы такой характер развивался у меня на глазах, а я не прилагал бы никаких усилий к его исправлению. Вы, сэр, должны постараться изменить его. Мы должны постараться изменить его ради тебя.
- Простите, сэр... я вовсе не хотел быть угрюмым, когда вернулся домой, - пролепетал я.
- Не прибегайте ко лжи, сэр! - крикнул он так злобно, что - я видел моя мать невольно подняла дрожащую руку, словно хотела протянуть ее между нами. - Со свойственной тебе угрюмостью ты уединялся в своей комнате. Ты сидел в своей комнате, когда тебе следовало находиться здесь. Запомни теперь раз навсегда: я требую, чтобы ты был здесь, а не там! И еще я требую от тебя повиновения. Ты меня знаешь, Дэвид. Этого повиновения я добьюсь.
Мисс Мэрдстон хрипло засмеялась.
- Я хочу, чтобы ты почтительно, быстро и охотно повиновался мне, Джейн Мэрдстон и твоей матери, - продолжал он. - Я не хочу, чтобы по прихоти ребенка этой комнаты избегали, как зачумленной. Садись!
Он мне приказывал, как собаке, и я повиновался, как собака.
- Добавлю еще, - продолжал он, - что у тебя заметно пристрастие к людям низкого происхождения. Ты ее должен общаться со слугами. Кухня не поможет искоренить те многочисленные твои недостатки, какие надлежит искоренить. Об этой женщине, которая тебе потворствует, я не скажу ни слова, раз вы, Клара, - обратился он, понизив голос, к моей матери, - по старым воспоминаниям и давней причуде питаете к ней слабость, которую еще не смогли преодолеть.