Я не намекаю на тайную возможность, которая, быть может, находится в моем распоряжении, возможность направить молнию или пожирающее и отмщающее пламя па некий пункт, но позволяю себе заявить, между прочим, что мои самые светлые мечты рассеялись навсегда... покой мой нарушен... радость жизни убита... сердце у меня не на месте, и среди своих сограждан я не могу больше ходить с высоко поднятой головой. В цветке завелся червяк. Чаша полна горечи до краев. Червь делает свое дело и скоро покончит со своей жертвой. Чем скорей - тем лучше. Но не буду отклоняться в сторону.
Пребывая в крайне плачевном душевном состоянии, каковое не может смягчить даже влияние миссис Микобер, невзирая на то, что она предстает в тройственном образе - женщины, жены и матери, я намерен на короткое время бежать от самого себя и посвятить сорокавосьмичасовой отдых обозрению тех мест в столице, которые некогда были источником моих радостей. Ради лицезрения мирных приютов, приносивших душевный покой, я, конечно, направлю свои стопы и к тюрьме Королевской Скамьи. Сообщая, что я буду там (D. V. {Deo volente (лат.) - если богу будет угодно.}) у южной стены этого узилища для заключенных по решениям гражданского суда, ровно в семь часов вечера послезавтра, я почитаю цель сего послания достигнутой.
Я не осмеливаюсь просить моего бывшего друга мистера Копперфилда или моего бывшего друга мистера Томаса Трэдлса из Иннер-Тэмпла, если сей последний джентльмен еще здравствует и преуспевает, чтобы они удостоили меня встречи и возобновления (насколько это возможно) наших добрых отношений, имевших место в былые времена. Ограничиваюсь замечанием, что в означенный час и в означенном месте можно будет найти обломки, которые остались
от Рухнувшей Башни
Уилкинса Микобера.
P. S. Может быть, уместно добавить к вышесказанному, что миссис Микобер не оповещена о моих намерениях".
Я перечитал письмо несколько раз. Отдавая должное напыщенному стилю мистера Микобера и его удивительной готовности браться за перо и писать длинные письма по любому подходящему или неподходящему поводу, я тем не менее понял, что за этим посланием, полным околичностей, скрывается нечто важное. Я отложил письмо, чтобы о нем подумать, снова взял его, чтобы перечитать, и все еще изучал его с крайним недоумением, когда появился Трэдлс.
- Дружище, никогда вы не приходили так кстати! Вы явились в тот самый момент, когда мне особенно нужен ваш разумный совет. Трэдлс, я получил очень странное письмо от мистера Микобера.
- Да что вы! Не может быть! - воскликнул Трэдлс. - А я получил письмо от миссис Микобер!
И раскрасневшийся от быстрой ходьбы и возбуждения Трэдлс, у которого волосы стояли дыбом, словно он только что увидел привидение, достал свое письмо и протянул мне, а я дал ему письмо, мной полученное. По мере того как он погружался в чтение письма мистера Микобера, я следил за ним. Он поднял брови, повторил вслух: "Направить молнию или пожирающее и отмщающее пламя" и воскликнул: "Бог ты мой! Копперфидд!" А затем я стал читать письмо миссис Микобер.
Вот оно:
"Я шлю искренний привет мистеру Томасу Трэдлсу, и если он еще помнит ту, которая некогда имела счастье быть его хорошей знакомой, не уделит ли он ей несколько минут своего досуга? Уверяю мистера Т.Т., что я не стада бы злоупотреблять его любезностью, если бы не находилась на пороге отчаяния.
Тяжко говорить мне об этом, но причина, по которой я обращаюсь к мистеру Трэдлсу с этим злосчастным письмом и прошу его снисходительно отнестись к нему, заключается в том, что мистер Микобер (раньше такой хороший семьянин) стал чуждаться своей жены и детей. Мистер Т. не может себе представить, как изменилось поведение мистера Микобера, какой он стал необузданный и запальчивый. И постепенно эти качества усиливаются; право же, кажется, у него помрачение рассудка. Уверяю мистера Трэдлса, не проходит дня, чтобы с ним не случился какой-нибудь припадок. Мистер Т. поймет мои чувства, если я скажу ему, что мне все время приходится слышать от мистера Микобера, что он продался дьяволу. Уже с давних пор его безграничная доверчивость уступила место таинственности и скрытности, которые стали главными чертами его характера. Малейший невод, например простой вопрос, чего ему хотелось бы на обед, приводит к тому, что он заявляет о желании развестись со мной. Вчера вечером дети просили его дать им два пенса на покупку "лимонных сосулек" - так называется местное лакомство, - а он преподнес нашим близнецам ножик для устриц!
Я прошу мистера Трэдлса простить мне эти подробности. Без них мистер Т. не сможет получить никакого понятия о моем ужасном положении.
Могу ли я теперь взять на себя смелость и сообщить мистеру Т. цель моего письма? Разрешит ли он теперь положиться на его дружеское участие? О да! Я знаю его сердце!
Любящий женский глаз нелегко ослепить. Мистер Микобер едет в Лондон. Хотя сегодня утром перед завтраком он старательно заслонял рукой адрес, написанный им на ярлычке, который он прицепил к маленькому коричневому чемодану, - свидетелю былых счастливых дней, - но орлиный взгляд встревоженной супруги ясно различил буквы: д, о, н. Конечная остановка кареты - гостиница "Золотой Крест" в Вест-Энде. Осмелюсь ли я горячо просить мистера Т., чтобы он повидал моего заблудшего супруга и урезонил его? Осмелюсь ли я просить заступиться перед мистером Микобером за страждущее семейство? О нет! Это слишком большое одолжение!
Если мистер Копперфилд, достигнув славы, еще помнит столь скромную и малозаметную особу, как я, не возьмет ли на себя мистер Т. труд передать ему мое неизменное уважение и такую же просьбу? Во всяком случае, мистер Т. соблаговолит хранить мое сообщение в строжайшей тайне и ни под каким видом не делать даже самых отдаленных намеков на него в присутствии мистера Микобера. Если бы мистер Т. пожелал когда-нибудь мне ответить (хотя я чувствую, что это совершенно невероятно), письмо, адресованное в Кентербери, почтамт, до востребования, на имя М. Э. повлечет за собой меньше печальных последствий, чем адресованное непосредственно той, кто подписывает это письмо в страшном отчаянии, как мистера Томаса Трэдлса
почтительный друг и челобитчица
Эмма Микобер".
- Что вы думаете об этом письме? - взглянув на меня, спросил Трэдлс, когда я перечитал письмо дважды.
- А что вы думаете об этом? - спросил я, ибо, нахмурившись, он все еще читал послание мистера Микобера.
- Мне кажется, Копперфилд, оба эти письма заключают в себе нечто более важное, чем обычные письма мистера и миссис Микобер, но что именно - не понимаю. Они писали искренне и не сговариваясь между собой, я в этом не сомневаюсь. Бедная женщина! - Это относилось к письму миссис Микобер; стоя рядом, мы сравнивали оба письма. - Во всяком случае, мы должны пожалеть ее и ответить - написать, что не преминем повидаться с мистером Микобером.
Я выразил согласие тем более охотно, что теперь упрекнул себя в недостаточно внимательном отношении к ее первому письму. В свое время, как уже упоминалось, я размышлял о нем немало, но я был слишком занят собственными делами, да к тому же достаточно хорошо знал все семейство и, не имея больше никаких известий, мало-помалу кончил тем, что перестал об этом думать. О Микоберах я размышлял частенько, но главным образом о том, какие "денежные займы" они сделали в Кентербери, а также вспоминал, что, поступив клерком к Урии Хипу, мистер Микобер чувствовал себя не в своей тарелке при встречах со мной.
Итак, я написал от имени нас двоих успокоительное письмо миссис Микобер, и мы оба его подписали. По дороге в город, на почту, мы вели долгую беседу с Трэдлсом и строили многочисленные предположения, упоминать о которых не стану. Днем мы посовещались с бабушкой, но пришли только к выводу, что не должны опаздывать на назначенное мистером Микобером свидание.
Хотя мы пришли в условленное место за четверть часа до назначенного времени, мистер Микобер был уже там. Скрестив на груди руки, он стоял, прислонившись к стене, и глядел на венчавшие ее острые зубцы так мечтательно, словно это были переплетающиеся ветви деревьев, осенявших его в юности.
Мы подошли к нему; вид у него был немного более смущенный и немного менее элегантный, чем в былые времена. Для поездки он распростился со своим черным костюмом законника, на нем были старый его сюртук и плотно облегающие панталоны, но от непринужденности, с какою он носил их прежде, остались лишь следы. Правда, разговаривая с нами, он мало-помалу вновь обретал былую элегантность, но даже его монокль болтался как будто не столь изящно, как раньше, а воротник сорочки хотя и был по-прежнему грандиозных размеров, но как-то обвис.
- Джентльмены! Вы - друзья в несчастье, настоящие друзья! - воскликнул мистер Микобер после обмена приветствиями. - Прежде всего позвольте осведомиться о физическом благополучии миссис Копперфилд in esse {В настоящем (лат.)} и миссис Трэдлс in posse {В будущем (лат.).}, полагая, так сказать, что мистер Трэдлс еще не сочетался - на радость и на горе * - с предметом своей любви!
Мы оценили его учтивость и ответили подобающим образом. Затем он обратил наше внимание на тюремную стену и начал так: "Уверяю вас, джентльмены..." - но тут я запротестовал против такого церемонного обращения и попросил его говорить с нами так, как прежде.
- Ваша сердечность меня подавляет, дорогой Копперфилд! - сказал он и пожал мне руку. - Ваше обращение с тем, кто является лишь обломком Храма, называемого Человеком, - позвольте мне так назвать самого себя, свидетельствует о сердце, которое делает честь нашей природе. Я хотел сказать, что вот сейчас обозревал мирный уголок, где протекли счастливейшие часы моей жизни...
- Я уверен, это было благодаря миссис Микобер, - сказал я. - Надеюсь, она в добром здравии?
- Благодарю! - ответил мистер Микобер, но лицо его слегка омрачилось. Она чувствует себя не очень хорошо. Вот тюрьма! - Мистер Микобер горестно поник головой. - То место, где впервые на протяжении многих лет невыносимое бремя денежных затруднений не оповещало о себе изо дня в день несносными, не дающими прохода голосами! То место, где не было дверного молотка, стук коего предупреждал бы о появлении кредитора. То место, где вам не угрожало привлечение к суду, а те, кто вас засадил, не шли дальше ворот! Джентльмены! - продолжал мистер Микобер. - Когда тени этой железной решетки, увенчивающей кирпичные стены, падали на песок плаца, я видел, как мои дети пробираются в этом сложном лабиринте, избегая наступать на затененные места. Мне знаком каждый камень этой тюрьмы. Простите великодушно, если я не могу скрыть своей слабости!
- С той поры, мистер Микобер, у нас у всех произошли в жизни перемены. - заметил я.
- Мистер Копперфилд, - с горечью сказал мистер Микобер, - когда я находился в этом убежище, я мог смотреть своему ближнему прямо в лицо, и если он меня оскорбит, - пробить ему голову. Но больше я не нахожусь с моими ближними на равной ноге!
Понурив голову, мистер Микобер повернулся спиною к тюрьме; опираясь с одного бока на предложенную мной руку, а с другого - на руку Трэдлса, он зашагал вместе с нами.
- На пути к могиле есть вехи, - продолжал мистер Микобер, умильно взирая назад через плечо, - подле коих человек пожелал бы задержаться до конца дней своих, если бы у него не было нечестивых стремлений. Такова и эта тюрьма в моей переменчивой карьере.
- У вас плохое расположение духа, мистер Микобер, - сказал Трэдлс.
- Совершенно верно, сэр, - согласился мистер Микобер.
- Надеюсь, не потому, что вам не нравится юриспруденция? - продолжал Трэдлс. - Вы ведь знаете, я юрист. Мистер Микобер ничего не ответил.
- Как поживает, мистер Микобер, наш друг Хип? - спросил я после паузы.
- Мой дорогой Копперфилд! - побледнев, возбужденно воскликнул мистер Микобер. - Если вы считаете моего хозяина вашим другом, я могу только сожалеть об этом, если же вы считаете его моим другом, я позволю себе сардонически улыбнуться! Но кем бы вы ни считали моего хозяина, прошу не принять за обиду, если я отвечу только одно: здоров он или болен, он похож на лису, чтобы не сказать на дьявола... И прошу покорно разрешить мне как частному лицу не распространяться на эту тему, которая приводит меня как представителя моей профессии в состояние бешенства!
Я выразил сожаление, что, по неведению, коснулся темы, столь сильно его взволновавшей.
- А могу ли я узнать, не повторяя той же ошибки, как поживают мои старые друзья - мистер и мисс Уикфилд?
- Мисс Уикфилд всегда была и остается образцом совершенства, - ответил мистер Микобер, и лицо его зарумянилось. - Она, мой дорогой Копперфилд, единственная сияющая звезда на небосводе моего несчастного бытия. Эту молодую леди я почитаю, я удивляюсь ее характеру, я преклоняюсь перед ней. Какая сердечность, какая правдивость и доброта! Прошу вас, завернем куда-нибудь. Право же, я в таком расстройстве, что не могу собой владеть!
Мы повели его в переулок, где он вытащил носовой платок и прислонился к какой-то стене. Если я смотрел на него так же мрачно, как и Трэдлс, то едва ли наше общество могло действовать на него ободряюще.
- Такова моя судьба! - воскликнул мистер Микобер, непритворно всхлипывая, однако - не без оттенка былой элегантности. - Такова моя судьба, джентльмены, что прекраснейшие черты человеческой природы являются для меня укоризной. Уважение, которое я питаю к мисс Уикфилд, - это стрела, пронзающая мою грудь. Лучше покиньте меня, и я отправлюсь странствовать по лицу земли. Мои дела быстро уладит могильный червь!
Не вняв этому призыву, мы подождали, пока он не спрятал носового платка: затем он оправил воротничок горочки и, дабы обмануть прохожих, которые случайно могли на него взглянуть, начал напевать какую-то песенку и сдвинул шляпу набекрень. Не желая терять его из виду, так ничего и не узнав, я сказал ему, что с удовольствием познакомлю его с бабушкой, если он поедет со мною в Хайгет, где к его услугам будет постель и ночлег.
- А вы, мистер Микобер, - сказал я, - приготовите нам стаканчик нашего превосходного пунша, и приятные воспоминания помогут вам забыть теперешние заботы.
- А не то, мистер Микобер, вы поведаете о них нам, если доверительные сообщения вашим друзьям способны вам как-то помочь, - осторожно сказал Трэдлс.
- Делайте со мной, джентльмены, все что хотите! - произнес мистер Микобер. - Я - соломинка в пучине морской, я нахожусь во власти стихов! Прошу прощенья, я хотел сказать - стихий.