Глава 28
В заботах прошло несколько дней. Наконец, настал день Нисхождения Света — самый важный из праздников Пресветлой церкви. Литц еще поздно вечером ушел в местный монастырь. Мы же с ротмистрами и иными офицерами пошли посмотреть на праздник.
Огромная площадь была запружена народом. Как всегда бывает в таких случаях, вокруг оратора собралась плотная толпа человек 200–300, слушавшая внимательно, а остальные, до кого слова проповеди не долетали, или не очень интересующиеся религией, слонялись вокруг — болтали, веселились, торговали чем-то с рук, играли с детьми. Мы подошли поближе к кафедре.
Проповедник в светло-серой хламиде выступал уже давно. Он стоял у собора за кафедрой, поставленной на повозке, возвышаясь над толпой. Немолодой, крупный монах раскраснелся, пот катился по его рыхлому, изрытому оспинами лицу. «…и истинно говорю вам, возлюбленные братья мои, — донеслось до нас, — бойтесь ереси, гоните ересь! Ересь есть начало всех несчастий, погибель для человеков!» — кричал он неожиданно тонким голосом.
— Вот дурак! Выпивка — вот начало всех несчастий! — пробормотал негромко Шумпер.
— Это тебе мама в детстве рассказывала, ротмистр? — ухмыльнулся Рейсснер, в своей обычной хамской манере. Терпеть не могу этого болвана!
Мы подошли ближе.
— Особенно, — проповедник, замешкавшись, вытер платком лицо и шею, — особенно, братья, берегитесь язычества сигмаритов. Давно уже она разъедает умы и сердца, теша слабых людей глупыми легендами про добрые старые времена. А времена те были таковы, что пахали, перепоясавшись мечом, ложились спать, подложив под голову топор, косили с луком за спиной! Не было покоя ни селянами, ни горожанам, кругом рыскали гоблины и орки, мертвецы вставали из могил, а чудовищные зверолюди в чащобах рыскали во тьме, и кто посылал детей в лес за хворостом, получал потом только их кости. Жизнь в империи сигмаритской не стоила и гроша, а души людей, безвременно почивших, не находили успокоения, ибо не было у них путеводной звезды к Свету. И не зря по грехам людей нашествие Хаоса сокрушило и самих сигмаритов, и учение их!
Проповедник утер лицо полотенцем, поданным кем-то сзади, и продолжил.
— Хаос креп. Хаос копил силы. И настал день, и демоны с севера, злобные до боли людской, обрушились как ураган. Небо потемнело и было черно, как их души. И был крик, и плач, и скрежет зубовный, и треск костей, и грохот копыт демонских. И сколько бы армий не сбирали люди, никто не вернулся из боя с ними. Сколько не колдовали искусные маги сигмарские, не дано было им одолеть силы тьмы. И настала погибель.
Голос проповедника сорвался до рыданий.
— Погибель Мира! Демоны рыскали по всей земле, и не осталось твердынь человеческих. И князья Хаоса вышли на землю, и воссели на тронах, сокрушая людей, как серп срезает колос. И многие пали, а многие — покорились Ему, и впустили его в сердце свое. Настал конец времен.
И лишь один человек остался праведен. Звался он Сидабельт! И воззвал он к Свету, и Свет явился к нему.
Проповедник закрыл глаза. Вокруг него раздавались вздохи и женские рыдания.
— И был Свет! — вдруг воскликнул оратор, воздев руки. — Свет залил все вокруг и проник везде! И не стало Тьмы. И огонь поглотил демонов зла, и пали князья их. Огонь, всесжигающий, всеочищающий, пронесся из конца в конец, и не было края, где осталась бы мерзость демонская! И спасены были люди. И отпали они от демонов, и пришли они к Свету, ибо в нем одном спасение и благость!
Проповедник, обернувшись, торопливо выпил из кубка, который держал наготове один из послушников, и продолжил.
— Устремимся же к Свету, братья, направим к нему, к нему одному, свои помыслы и упования. Ибо в нем одном — спасение несчастных душ человеческих! Свет — путеводная звезда к горним высям, где усталые упокоятся, голодные — насытятся, несчастные — утешатся! Слава Свету! Во веки вечные — слава!
Раздались возгласы одобрения. Передние ряды встали на колени, воздев руки к небу в молитвенном жесте.
— Уведомлю вас, братья, и о новой злобной ереси, про некоего Живого Бога. Глупой и мерзкой сказке, сочиненной врагами человечества! Буде придут к вам проповедовать эту мерзость, заклинаю, бегите, куда глаза глядят, ибо это слуги Тьмы явились по вашу душу! Спасайте себя, ибо это ядовитое сигмаритское семя, пришедшее в новом обличье! Берегитесь! Не позвольте язычникам и еретикам запутать вас, и не верьте им! Не верьте, когда говорят вам, что они — от Света, ибо они от тьмы! Будете мудры и осмотрительны, и луч истины не погаснет для вас! Да сгинет тьма, да возгорится пламя из искр веры, да вознесет его до небес упование человеческое!
Проповедник вновь прервался, вытирая пот. Тем временем послушник, подошедший к нему сзади, что-то тихо сказал ему на ухо. Тот кивнул и вновь обратится к пастве.
— Итак, берегитесь лукавых проповедей посланников тьмы, но внимайте устам, несущим истинный Свет! Отец Велисарий, посланник конклава, почтеннейший и известнейший ревностным служением нашей церкви, произнесет сейчас проповедь, что откроет вам глаза и изменит вас навсегда!
Толстяк тяжело сошел с кафедры, утирая шею, а на его место энергично вскарабкался белый как лунь, сухопарый монах — гноцианец. Встав за кафедру, он осмотрел собравшихся, энергично поворачиваясь всем телом, и столько энергии и харизмы было в этом жесте, что разболтавшаяся было толпа сразу притихла.
— Известный проповедник из Эрлинтгена. Везде вербует народ в новиции! — прошептал кто-то за моей спиной.
— Возрадуйтесь! — воскликнул Велисарий зычным и сильным голосом, да так, что предыдущий оратор показался нам скворцом перед разъяренным быком. — Возрадуйтесь! Сегодня вы можете изменить свою судьбу! Сегодня, сейчас, вы — любой из вас — он направил в толпу указующую руку, и каждому показалось, что он говорит это именно ему, — обретет Свет, а Свет обретет вас! Сегодня, сейчас! Перед вами откроются двери, что не в силах открыть самые сильные руки в мире! Сегодня. Сейчас! Вы обретете смысл бытия! Вся ваша жизнь, с момента рождения, в муках, была лишь долгим путем сюда, к этим дверям! Матери кормили вас грудью, отцы учили ходить, старики открывали вам мудрость мира — все это лишь для одного! Для одного! Вся ваша жизнь была нужна лишь затем, чтобы вы пришли сегодня сюда и познали Истину!
Проповедник был несомненный знаток своего дела. Его слушали внимательно и жадно, воздевая руки к Свету и впадая в экстаз. Но я, не подверженный такого рода вещам, постепенно начал скучать. Озираясь по сторонам, я увидел, что в толпе шныряют несколько групп монахов, внимательно приглядывающихся к слушателям. Перед некоторыми они останавливались, затевали разговор, и уводили их в собор. Все происходило тихо и деловито. И вот среди этих деятелей я увидел знакомую фигуру Литца. Перепутать его походку и манеру держаться невозможно — это был действительно он.
— Ладно, господа, — я дернул Шумпера за рукав, — нам пора к нашим баранам, то есть нашим воякам.
— А как же праздник? За проповедями будет нисхождение Небесного Пламени, шествие, а потом пир и фейерверк? — встрепенулся Стусс. — Вон, уже расставляют столы прямо на площади!
— Ладно, валлет, вы оставайтесь. Расскажете, как все прошло.
Мы потихоньку выбрались из толпы под рокот преподобного Велизария, и пошли в сторону лагеря.
— И с чего вдруг они так разошлись? Никогда еще нападки на древнюю веру не были столь сильны! — удивленно спросил Майнфельд, ни к кому особо не обращаясь.
— Потише, ослина, мы тут не у себя в лагере! Расскажи еще всем, как тебе это не нравится!
— А что такого я сказал? Разве не так? Сигмариты, понятное дело, язычники, но ведь они наши предки! И если кто-то хочет почтить древнюю веру, почему бы и нет! Под знаменем Сигмара одержано немало славных побед!
— Ну, значит, теперь этого недостаточно, чтобы тебя не клеймили в проповедях, — резонно заметил Линдхорст. Наша церковь, как прекрасная женщина, щедра на ласку, но ревнива.
— Не мели чепухи, — отрезал Шумпер. — Головой прекрасной женщины управляют демоны хаоса, а нашей церковью, — престарелые, серьезные и очень упорядоченно мыслящие господа. Поверь на слово, это все неспроста!
— Но что это значит? Ты понимаешь, Энно?
Ничего я не понимаю. С именем Сигмара так или иначе ассоциируют себя почти все правящие династии, и у нас, и за хребтом. Конечно, древняя религия не нравится светошам — как все-таки метко Беренгард их назвал! Но вытравить ее совсем невозможно, да и зачем? Разве сигмариты отбивают паству у жрецов Света? Да у них и храмов то нет, так, бродячие проповедники. Между тем, многие светские владыки — да почти все — считают свою родословную от сподвижников Сигмара. И такие нападки на легендарного полубога не могут им понравиться.
— Не знаю. Может, со временем что-то прояснится. Похоже, церковники решили приструнить высших князей, чтобы не очень заносились.
— Может быть, так. Но все это очень странно!
Весь день я занимался предстоящим отъездом. Перед отбытием, как всегда, было много забот. На возы укладывали закупленное продовольствие, фураж и товар для цвергов. Все надо было пересчитать и учесть, проверить, нет ли испорченного груза. Проверить лошадей и их упряжь. Надежно ли увязаны бочки с вином, прикрыта ли от влаги закупленная мною кожа. И выяснить у ротмистров, все ли благополучно в их отрядах!
— У вас точно все в порядке с припасами? Есть достаточно болтов, запасных тетив, другого оружия?
Шумпер и Рейсснер заверили меня, что у них в отрядах есть все что нужно и даже более того.
Прибыли люди Хозицера. Шестнадцать человек, немолодых, бывалого вида, с лицами, исчерченными шрамами. Не очень-то походили они на городскую стражу — там обретаются в основном упитанные сыновья мастеров, не умеющие толком держать алебарду. А эти — совсем другое дело. Во всех повадках и разговоре виделся немалый военный опыт. Все имели шлемы или хауберки, у троих при себе неплохие арбалеты — не охотничьи, а именно боевые, с мощным натяжением.
Десять тяжело груженных возов Хозицера и Руппенкоха прибыли в последний момент. К моему удивлению, советник тоже собрался идти с нами.
— Решил растрясти жир, — пояснил он, хитро улыбаясь, — вспомнить молодость, а то совсем засиделся в городе!
— Без проблем, советник, — сообщил я. В конце — концов, какое мне дело, кто едет на облучке чужих повозок?
— Коммандер, — раздался рядом смутно знакомый голос — могу ли я обратиться к вам?
Обернувшись, я увидел одноглазого Клауса. Он стоял в сильно поношенном походном плаще, а на плече была палка с узелком.
— Я хотел уточнить, в силе ли ваше предложение о найме?
— Да, конечно.
— Тогда где я могу расположиться?
Я указал ему воз, нагруженный менее других.
— С вашего позволения, коммандер, я заночую здесь. Хочу привыкнуть к бивуаку.
— Да, пожалуйста, можешь залезать под любую телегу.
— Господа, господа, идите скорее в город, — к нам подбежал взъерошенный сержант.
— Там на площади поставили столы и кормят всех в честь праздника, откупорили бочки с элем и вином, а потом будет фейерверк!
— Бочки с элем? Такое нельзя пропустить! — прогудел Рейсснер, и мы вернулись в город.
Веселье действительно было в разгаре. На площади и даже на прилегающих улицах поставили импровизированные столы и лавки — на пустые бочки укрепили настил из досок, а тем, кто сидел возле ратуши, даже застелили скатерти из красных и синих кусков полотна. Народ за столами ел с тарелок, выпеченных из грубого ржаного хлеба, пользуясь ломтями такого же хлеба как ложками.
Но, несмотря на видимую демократичность праздника, все оказалось не так просто. Все были рассажены в строгом порядке — ремесленники сидели по цехам, под своими цеховыми штарндартами, торговцы — по гильдиям и землячествам. Попытка подсесть за чей-то стол вызывала насмешки: в лучшем случае нам предлагали доесть хлебную тарелку, пропитанную соком и жиром мясных блюд, которых на нее накладывали. Я понял, почему Клаус не остался на праздник — похоже, его бы никто тут не накормил.
Вдруг раздалось протяжное, заунывное пение. Все отставили свою трапезу и вышли из-за столов, выстроившись вдоль главной улицы. Некоторые в передних рядах стали на колени, молитвенно воздев руки долу.
— Что происходит? — спросил я одного из горожан в модном красно-белом шапероне, «по-господски» закрученном на голове.
— Шествие неофитов, — отмахнулся он от меня. — Помолись за этих будущих мучеников!
Впереди показалась колонна людей, облаченных в белые одежды. Каждый нес в руке факел, и каждый, как зачарованный, смотрел на него. Возглавлял колонну проповедник Велисарий, несший на высоко поднятых руках блюдо с ярко пылающим в нем огнем.
— Да осветится ваш путь! Да сгинет тьма! Да воссияет Свет во всей земле! — выкрикивал он, пока шедшие за ним неофиты печально пели псалмы.
Все понятно. Неофиты — будущие зилоты. Все свое имущество отдали Церкви. Теперь до конца жизни отправятся в монастыри, молиться Неизбывному Свету. И все — сугубо добровольно, конечно же.
Знакомое лицо вдруг мелькнуло в череде несчастных, проходящих мимо с факелами. Белобрысые волосы, долговязый, неуклюжий…. И совершенно стеклянные глаза, уткнувшиеся в свой факел!
Стусс?
— Гелло! Эй, Гелло! Ты как там оказался?
Меня толкнули в бок.
— Запрещено! Ты что, орочьих грибов объелся?
Точно. За отговор от подвига послушничества тут могут наказать очень сурово, вплоть до пожизненного раскаяния в катакомбах…
Я еще раз кинул взгляд на фигуру юного оруженосца, как в саван, закутанную в белый плащ. Вот уж от кого не ожидал бы религиозного рвения! Что-то здесь не так. Что-то очень, очень неправильное происходит в этом городе. Да и только ли в нем?
Глава 29
Мы выступили ранним утром, пока солнце еще не встало. Хозицер и Руппенкох прибыли на лошадях. К моему удивлению они решили выезжать отдельно от нас.
— Не следует, чтобы в городе знали про то, что мы идем в одну сторону, — пояснил хауптфельдфебель.
Глядя на них, я тоже решил пойти верхом, как истинный военачальник, а не в фургоне, как всегда.
Маг явился последним, почти к самому отъезду. Все были на месте, кроме валлета Стусса.
Значит, не показалось.
Солдаты бросали костры, наскоро расставались с заведенными тут за несколько дней подружками и спешили за телегами следом.
Так, а что там за крики?
— Шумпер, что за баба там орет на все поле?
— Коммандер, там какая — то женщина ищет своего сына.
— А мы не принимали тут никого в свой отряд?
— Насколько я знаю, нет. Но в любом случае мы тут не причем — она говорит, ее сын — еще отрок. Вряд ли бы кто-то взял его в строй!
— Ясно. Ну, пора отправляться.
Я тронул поводья, и отряд двинулся, постепенно растягиваясь по Южной дороге. Безутешные женские крики потонули сзади в скрипе тележных осей.
— Эй, Литц, — я подъехал к магу, сидевшему на облучке с Птахом. — Это ты там вчера притворялся светошей?
— Вы очень непочтительно отзываетесь о ваших братьях по Свету, сударь, — ответил он ехидно.
— А Стусс? Это ты его определил в неофиты?
— Это судьба, — откликнулся маг. — Свет выбрал его!
— Это Стусса-то? Да этот идиот не разу в жизни не молился добровольно. Кстати, а ведь поскольку юнец потерян для этого мира, мы можем разделить и его барахло!
Предложение вызвало известный энтузиазм. Имущества у валета было немного, но все-же нам было, что разделить. Мне достался его меч — не самый лучший и не самый острый, но зато довольно легкий клинок, намного лучше подходящий для тренировк, чем мой неуклюжий тесак.
Задержавшись из-за этого с отъездом, мы решили сразу же провести утреннюю молитву. Здесь положено молится на восход и на закат. Как только первые лучи солнца осветили кроны деревьев, все бросили свои дела и начали возносить хвалу Свету. Затем отряд Шумпера запел хвалебный гимн, и мы тронулись дальше.
Мы отбыли из города почти одновременно с началом ярмарки, которая следовала сразу за праздником. Два дня навстречу нам постоянно попадались возы, а то и целые караваны торговцев из окрестных земель. Каждый раз начинался спор, кто должен уступить дорогу, иногда он длился и час, и более того. Меня такие пустые разговоры утомляют, потому на дрязги с купцами я выделил Рейсснера. Тот охотно скандалил с кем угодно и по любому поводу, орал, артистично хватался за топор или кинжал, горячил коня и ругался как пьяный грузчик. «Дорогу отряду Пресветлой Церкви! Съезжай с пути, обормот!» — то и дело раздавался впереди его сиплый, пропитой голос.
— Похоже, ему это даже нравится, — заметил Шумпер, когда наш авангарднер — коммандант от души врезал какому-то купцу так, что тот свалился с лошади.
— Чертов солдафон, — прошипел тихонько Литц. Рейсснер ему не нравился.
— Может, стоит указать ему действовать поспокойнее, а, коммандер? — спросил Линдхорст, рассевшийся на задке впереди идущей повозки.
— Не стоит, Курт. Когда человек с таким пылом исполняет свои обязанности, не следует его расхолаживать.
— Он так кого-нибудь пришибет, и будем отвечать, как с этими кабанами под Мортенау.
— Вам отвечать не придется, вы же в этом не замешаны!
— Если впереди нас ждет засада зверолюдей, придется, как и всем нам. А повозка, на которой я еду, как раз с их постоялого двора!
— Думаете, возможна засада? Рихтер, что скажете?
Хозицер задумчиво ехал рядом на собственной лошади, покусывая длинный седой ус.
— Зверолюди непредсказуемы. И у них было много времени, пока вы, господа, прохлаждались в славном Теофилбурге. Они могли пройти лесами десятки лиг и встать в засады по всем дорогам, ведущим из города.
Литц, конечно не смог промолчать.
— У нас тут восемь благородных господ и под сотню кнехтов, две с лишним дюжины арбалетов. Сколько должно быть зверолюдей, чтобы выставить крепкие заслоны на всех шести дорогах? Шесть сотен?
— А вы их считали, милейший? Кто знает, сколько их прячется в лесах? Бывает, тут люди пропадают, а кто виноват — зверолюди, орки, гоблины или кто еще — поди, знай! Я как коммандер стражи скажу вам, что местные поселяне не рискуют зайти в чащу глубже, чем на лигу. А рубят дрова под охраной, и стражи порой больше чем лесорубов!
Так-так. Похоже, Хозицер из тех, кто любит нагнать жути!
— Все это замечательно, но вместо предполагаемой засады зверолюдей лучше бы поговорить про совершенно точно ждущих нас впереди орках. Может, мы расспросим этого вашего осведомленного камрада Клауса? Отчего бы и не послушать знающего человека?
— Эй, Птах, зови Клауса, он где-то в замыкающей повозке!
Вскоре Клаус прихромал, сильно припадая на изувеченную ногу. Мне стало немного неловко, что заставил калеку бегать за нами, и даже не притормозил отряд, но тут такие нежности не приняты.
— Присаживайся вот сюда, Клаус, и расскажи нам все, что знаешь про орков.
Тот грустно и саркастично усмехнулся.
— Рассказать все, что знаю, я не смогу. Это займет месяц или более того!
— Мы никуда не торопимся, впереди еще полсотни лиг. Так что насчет орков. Никто из нас, кроме, конечно, господина Рихтера, еще не имел с ними дела. Как они рубятся?
Клаус скорчил презрительно-сардоническую гримасу.
— Я бы не назвал это рубкой. Они вламываются со всей дури, наносят сильные, но простые удары, обычно — сверху вниз. Часто врываются в строй, расшвыривая воинов, сбивая с ног, вырывают щиты, опрокидывают. В общем, действуют больше напором, чем оружием. Сбить с ног и добить лежачего — вот вся их тактика.
— Может быть, выдать солдатам длинные пики, сдерживать орков на расстоянии?
Клаус в сомнении покачал головой.
— Они будут вырывать эти пики из рук, ломать древки, подныривать под них. Их первый натиск может быть очень силен.
— Так как же их побеждать?
— Да никак. Клаус печально покачал головой. — В действительности, любой орк намного сильнее ваших бойцов. Хоть они и ниже ростом, чем человек, но при этом крупные, тяжелые и очень сильные. Разъяренный орк может раскидать целый отряд, а отряд разъяренных орков — целую армию.
— Но ведь люди всегда побеждают орков, не так ли?
— Не всегда. Но часто.
— И как нам это сделать?
— Просто они очень тупые. Их надо обмануть!
— Иначе — никак?
— Да, — Клаус печально покачал головой. — Когда зеленокожие поймут, в чем их сила, и научатся нормально воевать, человечество на этой земле погибнет. Ничто не устоит перед их мощью. Только до понимания своих преимуществ и недостатков им далеко — с их силой может соперничать только их тупость.
— То есть обмануть их нетрудно?
— Не у всех это получается.
— Ладно, давай по порядку. Они воюют пешими?
— Простые воины — да. А знатные — верхом на кабанах.
Шумпер фыркнул.
— На кабанах? — изумленно протянул Рейсснер.
— Именно. По крайней мере, в этой части света. Возможно, где-то у них есть другие ездовые животные — я что-то слышал о волках. Но здесь используются кабаны, и, я вам скажу, это страшные зверюги. Матерый кабан одним ударом может опрокинуть лошадь вместе с всадником.
— И чем они бьются? Копьями?
— К счастью, нет. Топоры, дубины, тесаки — в общем, то же, что и пехота.
— Странно. Почему такое мощное оружие как копье, не применяется ими?
— Скорее всего, кабаном трудно управлять. Они едут, держась за узду обеими лапами.
— Ладно. Что у них с защитным вооружением? Щиты? Доспехи?
— Щиты есть. Крепкие, тяжелые щиты, под три фута в диаметре.
— Не очень большие. Примерно, как у нас!
— Доспехи — редкость. Бывают перелицованные кольчуги, доставшиеся от людей. Бывают нагрудные зерцала, удерживаемые ремнями. Но большинство сражается без брони, часто — полуголыми.
— Ну, таких нетрудно одолеть!
— Нет. Некоторые орки умеют уплотнять свою кожу так, что она отбивает удары. Такие — очень опасны.
— Лучники, арбалетчики — есть среди них? Или это просто пехота?
— Луки — не их сильная сторона. Часто они вообще их не применяют. Зато многие орки умеют метать топоры. А главная их слабость — в организации. Люди могут объединиться в большие отряды, разделенные по родам войск, могут организовать снабжение большой армии, координировать марши и маневры, а орки — нет. Где собирается несколько кланов — начинаются ссоры и вскоре все дерутся со всеми.
— Но раньше они умели объединяться в большие орды — есть же, легенда о Горбаде Кровавом! Как же нам с ними биться?
— Лучше всего держаться подальше от их тесаков. Расстреливать из луков. Лучники из орков никудышные. Недаром они так боялись эльфов, ведь те были прекрасными стрелками!
— Эльфов давно нет, остались лишь дроу…
— Но орки их до сих пор вспоминают!
— Ну, хорошо. Лучников у нас, в общем-то, тоже нет. Есть арбалетчики.
— Это намного хуже. Арбалеты стреляют слишком медленно. Конечно, болт причиняет сильные раны, но попадания в щит останавливают болт также, как и стрелу из лука. А стреляет арбалет в несколько раз медленнее.
— Есть арбалеты, которые могут пробивать щиты!
— Да, арбалет, натягиваемый воротом, с бронебойным болтом, может пробить щит. Человеческий щит. У орков он тяжелее и толще. Пытаться пробивать им щиты — дело безнадежное, так что никакого преимущества у арбалетчика перед лучником нет.
— Да все просто, — прервал его Рихтер. — Мы встаем в круг повозок. На возы ставим арбалетчиков. Пехота защищает промежутки между возами. Орки будут тыкаться в укрепления, пехота их отгонять копьями, а арбалетчики расстреливать с возов.
Гм. Неплохой вариант!
— Ваш план безусловно хорош, Рихтер, — сообщил я старому воину. — Надежен, как…как гномьи механизмы. Но хочу обратить внимание всех присутствующих на то печальное обстоятельство, что наши повозки прикрыты сверху тентами. Это немного помешает арбалетчикам стрелять. А вот оркам, скорее всего, ничто не помешает разрезать фургонную ткань и залезать на телегу, да и прирезать всех, кто на ней.
— Хм. У вас есть идеи лучше, коммандер Андерклинг?
— Скажем так, ваш план нуждается в небольшом уточнении. Нужно устроить боковые стенки из деревянных щитов.
— Хм. Возможно, вы и правы, сударь. Но есть пара затруднений.
— Каких же, уважаемый герр Хозицер?
— Видите ли, если бы мы были в Теофилбурге, такие щиты плотники сделали бы за пару дней. А вот сейчас, в походе, без инструментов, без гвоздей, сделать что-либо будет затруднительно.
— Настолько затруднительно, что просто невозможно, — поддержал его Руппенкох.
Вот Кхорн! Они правы. Кто будет тут колотить эти щиты?
— А второе затруднение состоит в том, что щиты эти добавили бы приличную нагрузку на повозки, и без того тяжело нагруженные.
— Не могу не согласиться. Но как вы-то обходились в своих походах без этого?
— Напомню, что у нас было больше людей.
— Ладно. А нам что делать?
— Положиться на провидение, я полагаю.
— Простите?
— Это была неудачная шутка, простите великодушно. Просто нам надо будет сделать частоколы на месте предстоящего боя.
— А если нападение будет внезапным, как рассказывает Клаус?
— Такое тоже возможно. Право, не знаю, что вам и подсказать. На этот случай нужна надлежащая разведка и люди должны быть в готовности.
Такой ответ меня не устроил. Предстоял мой первый серьезный бой, и полагаться на импровизацию не хотелось.
Почему я не подумал об этом раньше? Этот вопрос не давал мне покоя весь остаток дня и всю ночь. Вместо того чтобы пьянствовать в Теофилбурге, нужно было думать над нашей тактикой в предстоящих боях с орками! Коммандер из меня, конечно, никакой…
Азалайса, услышав о моих затруднениях, задумалась.
— Можно сделать плетеные щиты из жердей и лозы. А если обтянуть их кожей, получится прочный щит.
Идея мне понравилась. На следующем привале я приказал Рейсснеру выделить людей с тесаками нарубить лозы и жердей. Он наотрез отказался.
— Мои люди не лесорубы. Мы не собираемся ронять так низко наше воинское достоинство!
И убедить их так и не удалось.
Я приказал тоже самое вагенкнехтам. И тоже ничего не получилось, хотя и по другим причинам.
— Мы готовы выполнить любые ваши указания, мастер Энно, — ответил за всех Даррем. — Только времени у нас на это совсем нет! Мы днем правим лошадьми, а на привале чистим их, распрягаем, стреноживаем, кормим, проверяем копыта, рубим дрова, носим воду, — да чего мы только не делаем?
— Сколько? — обреченно спросил я.
— Ну, хотя бы по пять гротенов за щит…
Обговорив детали — размеры щита, его крепление на борт телеги и т. д. — и сбив цену до четырех монет, я, в конце концов, таки добился своего. Время у сервов чудесным образом сразу нашлось. В помощь им я выделил Птаха — все равно я не привык к наличию слуги, и по большей части парень или бездельничал, или помогал вагенкнехтам. Клаусу я поручил командовать всеми возницами и обозом, заручившись согласием Хозицера на то, что сержант будет распоряжаться и его людьми.
Выяснилось, однако, новое затруднение — нигде не было прутьев, подходящих для плетения щитов. Ива тут не росла, других тонких и гибких деревьев тоже не оказалось.
Я попросил Аззи поискать подходящие материалы. Она задумалась.
— В лесах ничего подобного нет. Но, если ты дашь мне пару дней и горсть изюма, я решу все проблемы!
— Ловлю на слове! На большом привале я тебе об этом напомню!
Дорога, между тем, с каждым днем становилась все пустыннее. Редкие придорожные деревни все были огорожены частоколами. Сначала пропали торговцы, потом — крестьяне с возами сена, и, наконец, пастухи со свиньями и овцами. Рейсснеру больше не с кем было ругаться о том, кому сворачивать на обочину. Наконец, исчезли даже виселицы с трупами разбойников.
— Скоро граница, — сказал Клаус утром пятого дня. — Там стоит небольшой замок возле переправы. Последнее место, где можно отдохнуть в безопасности и добыть провиант.
Действительно, пройдя пару лиг, мы увидели долину реки, служившей границей Виссланда и Орквальда. У старого каменного моста стоял приземистый, но крепкий донжон из двух башен, окруженный дополнительно деревянным частоколом. Над башней висело аж два баннера — герцога Виссланда и какой-то графский.
Увидев нас с башни, из-за частокола вышел рыцарь и три пехотинца.
— Куда вы собрались? В гости к оркам? — спросил он нас, с изумлением рассматривая щиты на повозках.
— Мы отряд диоцеза Андтаг, направлены по делу церкви.
Я показал грамоту от викария.
Рыцарь с умным видом посмотрел в нее, и, очевидно, не поняв ни слова, вернул мне.
— Извольте показать ваш груз!
— Простите, сударь, — тут ко мне подошел гауптфельдфебель Хозицер, — но это груз церкви. Он не подлежит ни досмотру, ни обложению пошлиной!
— Вероятно, вы правы, — молодой рыцарь несколько смутился. — Где я мог вас видеть, герр…
— Хозицер. Вероятно, в Теофилбурге.
— Да. Вероятно. Счастливого пути, если, конечно, будет уместно так сказать людям, идущим в Орквальд!
— Не торопитесь прощаться, мы тут пока остановимся. Кстати, а почему у вас два флага?
— Замок принадлежит графу фон Леверкузе. Но в одиночку он не может сдерживать орков, поэтому тут находится еще и отряд герцога!
— Понятно. Часто видите орков?
— Каждый год! Они переходят реку и атакуют и земли графа, и его соседей.
Я приказал разбить лагерь и устроить «большой привал». Так называют день, когда армия никуда не движется, люди занимаются своими делами — стирают, штопают, лечат коней, чинят повозки, наконец, просто отдыхают. Я выдал Аззи запрошенный ей изюм и сообщил, что пару дней мы пока остаемся на месте.
— Хорошо. Только еще надо расчистить участок от леса. Пойдем, покажу.
Она выбрала пол-акра земли, заросшей молодыми деревьями. Часть их она сказала срубить совсем, часть оставить, обрубив ветки.
Солдаты Рейсснера управились за пару часов. В это время Аззи ходила между деревьями, задумчиво раскидывая изюм.
На следующий день тут уже рос большой, раскидистый виноградник со старой, одеревеневшей лозой в руку толщиной. Срубив ее, мы получили достаточно длинных плетей для щитов. Сервы сделали их буквально за полдня.
Теперь мы были готовы. Ну, более-менее.
Наверно.