Глава 13
Пройдя через ворота, мы покинули славный город Андтаг и после длинного, как исповедь бриганда, предместья оказались среди полей. Дабы завязать разговор, я обратился к своим новым знакомым.
— Так вы, значит, служите у в экзархате?
— Моя семья служит герцогам виссландским уже четыреста лет, — со значением ответил Эсперн. — Но я счел за лучшее поступить на службу Церкви!
— Вот как? Вы — старинного рода? Но, где же ваши земли? Я немало ездил по Виссланду, но не встречал вашего герба!
— Наш род испокон веков владеет землями на востоке Рейкланда, — недовольно сообщил Эсперн. — А вы откуда родом? Впервые слышу такой странный акцент!
К счастью, я знал, что ответить. Когда-то давно каноник научил меня отвечать на такой каверзный вопрос. Мое произношение напоминало ему выговор немногочисленных беженцев из Лужицкого княжества, разоренного нападениями горных троллей…
— Я родом из Лужице, это за пределами земель Империи.
— Никогда не слышал, — пробормотал Эсперн.
Очевидно, после этого я для господина прево утратил интерес как собеседник. Он придержал лошадь и отстал от меня. Его место занял Беренгард.
— Ваша родственница ведет мула в поводу. Так она отстанет от нас! Разве она боится сесть на него?
— Сейчас спрошу.
Придержав своего мула, я крикнул Азалайсе:
— Эй, сестрица! Тут господа интересуются, не боишься ли ты своего мула!
Той явно не понравилось такое предположение. Сердито взглянув на меня из-под капюшона моего же плаща, она ловко, одним махом вспрыгнула на мула, сев ему на спину боком.
— Так-то лучше. А то придется тебя ждать через каждую лигу, а нам недосуг. До Вайзе еще доехать надо…
— Вы останетесь в Вайзе? — спросил Беренгард.
— На какое-то время да.
— Так значит, там наши пути разойдутся. Жаль, я уж понадеялся на большее! Придется мне дальше слушать нудные рассказы Эсперна про чистоту крови и важность соблюдения приличий в обществе.
— Он так увлечен этим? Понятно теперь, почему он не захотел ехать рядом со всадником на муле!
А уж что он подумал о моих сапогах, и босых ступнях Азалайсы, мне и представить страшно.
— Ваш коммандер, Эсперн, не из этих мест?
Беренгард кивнул.
— Он родом из кенигсландских диссидентов.
— Откуда?
— Я же говорю, из Кенигсланда. Когда-то были вассалами рейкландских князей. Но, когда те объявили себя королями и наследственными императорами, перешли в Виссланд. Вы не слышали об этом?
— Признаться, нет.
— Тогда большая группа баронов и рыцарей, особенно тех, чьи земли граничат с нашим княжеством, объявила, что граф Рейкланда, объявив себя королем, нарушил вассальную присягу. Большинство перешли к князю Виссланда — вместе со своими владениями, разумеется. Было три войны из-за этого, пока не заключили договор. Часть территории королю пришлось уступить. Некоторые из диссидентов стали фрайхеррами, как и наш род, кстати сказать. Эспернам не повезло — потеряли большую часть владений, хотя до сих пор считают эти земли своими. И теперь служат нашему князю за жалование.
— Понятно. А вы, Беренгард, оказывается, фрайхерр?* Вольная птица?
— Нет. Лет семьдесят назад мы присягнули фон Виссландам. Получили небольшой фьеф, построили замок. Голодных ртов становится все больше, так что приходится служить. Уже много лет мы идем по церковной части, я и рыцарство получил, подвизаясь на церковных поручениях.
— И как вам служба?
— Да Кхорн бы ее побрал!
Морщась от утреннего солнца, Беренгард скинул с себя плащ, оставив его на крупе лошади.
— В деревнях везде примерно одно и то же. Я не раз уже ходил в походы по наполнению казны, можно сказать, только этим и занят последних три года. Нам говорят, что надо призвать к порядку вилланов, только вот причина всегда была не в них.
— А в чем же? Господа шалят?
— Вот именно! Уклоняются всячески, придумывают то мор, то саранчу, то гоблинов, то зверолюдей. С мужиков при этом дерут вовсю, а вот наверх отправить забывают. И эта постоянная грызня из-за пошлин!
— Пошлин?
— Все подряд ставят свои таможни и собирают «цолле» с проезжих по своему усмотрению. Раньше только бароны, а теперь — и фрайхерры, и даже рыцари собирают цолле** или маутин за проезд по своей земле!
И Бернхарт коротко, но выразительно выругался.
— А знаете, почему сейчас торговцы ездят с одной пустой телегой?
— Я далек от торговли, мой дорогой друг!
— Так вот, представьте себе, идем мы по такой вот дороге, и вдруг — ров прямо поперек. А у нас полный воз с товаром. Мы начинаем сгружать товар на землю, чтобы проехать пустой телегой, и тут же появляется коннетабль местного барона, или сенешаль, а то и сам владелец земли, и заявляет, — «а это все теперь мое, раз лежит на моей земле». Так и приходится теперь возить пустую повозку, чтобы перегружать тюки не на землю, а на нее.
— И часто так бывает?
— Видимо, нередко, раз торговцы пошли на такие меры! А главное — ни князю, ни экзарху от этого — ничего, все идет этим нургловым раубриттерам!
— Ну, талью — то они должны платить и с этих доходов!
— Должны. Но как ее счесть, не зная, сколько они награбили?
— Может быть, если будет избран император, порядка станет больше?
— Навряд ли.
Солнце уже припекало, так что Бернхарт расстегнул ворот дублета, благо Аззи ехала где-то сзади, и большого нарушения приличий тут не было.
— Император не будет заниматься такими мелочами. Его хотят избрать не для этого.
— Хм. А зачем же?
— Ну, во-первых, в пику королевским домам. Король Кенигсланда считает себя императором как наследник легендарного Карла-Франца.
— Это тот, что правил в незапамятные времени, еще до Погибели Мира?
— Да, именно он. Мало того, что его наследники объявили себя королями, так еще и на императорское звание претендуют. Мол, раз новый император не избран — титул передается внутри Рейкландского дома, по наследству.
— Но ведь с тех пор прошло уже много веков?
— Добрых две тысячи лет минуло. И никто достоверно не знает, течет ли кровь этого Карла-Франца по жилам правителей Кенигсланда и Штирии!
Я тоже решил расстегнуть дублет. Благо плащ мне не мешался — он был у Аззи.
— Конечно, за две тысячи лет что угодно могло случиться.
— Раньше, — Беренгард привстал в седле, осматривая дорогу впереди, — когда конгрегация Магов Жизни еще не была под запретом, ходили упорные слухи, что благородная кровь прежних времен почти вся сгинула во время Великой войны с Хаосом. Не зря те времена назвали Погибелью Мира! И нынешние аристократы не имеют к Старой Империи никакого отношения.
— Даже претенденты на императорскую корону?
— Вероятно, да. Возьмем, к примеру, Дом Волленбургов. Их предок, говорят, был баннеретом в одном из имперских отрядов. Потом, когда погибли все старшие офицеры, он стал командиром остатков того отряда. По окончании Великой войны он основал небольшой вооруженный лагерь, который потом и разросся до «бурга».
— А Кессели?
— Фон Кессели тоже никакого отношения к древней императорской фамилии не имеют. Они еще до Погибели Мира были правителями Остенмарка. Фон Гернсгебиты вообще пришли откуда-то из Приграничного княжества, и были они, говорят, наемниками — норсками. О, смотрите-ка, да это новенькие!
Беренгард указал на стоящую у дороги виселицу, на которой болталось в ряд три свежих трупа.
— Как думаете, господа? — крикнул Берн, обернувшись к едущим сзади спутникам. — Разбойники или браконьеры?
— Разбойники! — прокричал Эсперн.
— Браконьеры, — возразил Шварцмюллер.
— По гротену, полагаю?
— Да!
— А вы, Нильс? Нет? Ну, ставки сделаны!
Мы подъехали ближе.
Несколько здоровых ворон с противным карканьем снялись с висельников, но далеко не улетели, рассевшись на соседних дубах и грабах. Свежие трупы тихонько раскачивались ветром.
Два молодых парня и пожилой виллан. Возможно, отец и сыновья. Домотканная одежда свисает клочьями. Никому не приглянулись их лохмотья, так и висят на трупах. А еще говорят, что плохо живем!
— Так, что там у них написано….
Беренгард привстал, рассматривая табличку на виселице.
— «Бунтовщики». Господа, вы все проиграли. Извольте отдать выигрыш мне!
— Игра называется «Угадай висельника», а не «отдай деньги Беренгарду», — возразил Эсперн. — Однако, странно, что их только трое. Бунтовщики обычно ходят отрядами побольше!
— Ха, да вы, сударь, как будто в первый раз едете по дорогам славного Виссланда! Они, может быть, что-то сперли у местного фьефера или сенешаля, а он со зла и объявил их бунтовщиками, чтобы к судье не возить, а повесить на месте. Неужели вы раньше о таком не слышали?
Мой мул принюхался, и, почуяв мертвечину, испуганно всхрапнул. Я поспешил отъехать от скверного места. Сразу же вороны с карканьем облепили свежих покойников, отчего они стали раскачиваться еще сильнее. Тут принято вешать разбойников вдоль дороги, наверное, чтобы путешественникам было нескучно. Особенно много висельников появляется весной, когда до урожая еще далеко. Удивительно, как быстро я к этому привык…
К вечеру этого жаркого дня мы достигли деревни Вайзе. Я с Аззи отправился к старосте на постой. Все мужчины были в поле, но жена ратмана, фрау Эвер, меня узнала и пропустила нас в дом.
Ратман жил неплохо. Конечно, он был всего лишь вилланом шеффенского звания, и дом его, далеко не новый, не имел ни дымохода, ни деревянного пола внутри. Но стены были вымазаны свежей глиной, остававшейся белой почти до человеческого роста — это значило, что даже когда очаг горит, можно ходить в полный рост, и глаза не будут слезиться от дыма. Над очагом висел свиной окорок и ребра. В доме не было следов содержания скотины. И коров, и овец они держали в отдельной пристройке за стенкой.
Внутри имелась бочка, использовавшаяся, видимо, в качестве сундука, и здоровенная деревянная кровать, где спали и хозяева и все их домочадцы. Конечно, никаких перегородок, делящих дом на комнаты, не было и в помине, придется спать в общем помещении вместе со всеми. В прошлый мой приезд староста раболепно пытался уступить мне свою кровать, отчего я насилу отказался.
— Не болеет ли у вас скотина? — спросил я у фрау Эвер.
— Да, сударь. По весне такое часто бывает! Две овцы кашляют. Они лежат в загоне.
— Эта фройляйн — я указал на Аззи — посмотрит их, как только мы отдохнем и перекусим с дороги.
Хозяйка дала нам горячий хлеб, весьма недурный на вкус, почти без отрубей. В этой местности пекли серый хлеб из смеси пшеницы и ржи, в неурожайные годы добавляя ячмень. Монастырский хлеб, который мне дали в дорогу, был, конечно, намного лучше — с коричневой коркой и желтоватым мякишем, он пекся целиком из пшеничной муки. Его я решил придержать — ездить по деревням еще придется немало, а такого хлеба там не найти. Мы доели остатки сыра. От деревенского эля я опасливо отказался, а вот молоко пришлось кстати.
Затем с полей пришли староста и два его сына, а женщины ушли смотреть больных овец. Староста Вайзе, Франц Кюн, крепкий, еще нестарый фермер, встретил меня настороженно.
— Сударь, мы еще не собрали положенные монастырю платежи, — сообщил он. — Все заняты севом, никто даже не ездил на рынок. У нас нет сейчас денег!
— Любезный, я сейчас еду на сбор ренты и начал с вашего селения. Возвращаться я буду тоже через вас. Полагаю, случится это дней через восемь. Извольте подготовить требуемую сумму к тому времени.
У ратмана Франца задрожали губы.
— Герр Андерклинг, эта отсрочка нам не поможет. Лишь через месяц мы поедем в город продавать телят, и тогда сможем расплатиться с диоцезом.
Я задумался. Прибегать к репрессиям не хотелось. Это хорошие люди, к тому же, возможно, именно у них я оставлю Азалайс, так что обижать их мне было ни к чему.
— Скажите, герр юнгер, — осторожно проговорил ратман — не отвернется ли Свет от селения за нашу неисправность? Мы, правда, не можем сейчас заплатить!
— Как я могу это знать? Я всего лишь юнгер, — в тоске пробормотал ему я.
«Светоши», как их назвал Беренгард, усиленно втирают своим вилланам и сервам, что своевременная выплата тальи — светоугодное дело, и если этого не сделать, небесная кара не заставит ждать. Мол, у всех будет солнце, а на вашу деревню еретиков опустится тьма. И ведь верят. В прошлом году я слышал про серва, который не смог выйти на монастырские работы, потому что болел. Потом его так запугали этими карами, что он в итоге повесился. И когда вилланы задают мне такие вопросы, отвечать на них очень не хочется. Потому что отвечать надо, как все, не отклоняясь от линии партии.
Вернулись женщины из овина.
— Сможешь ли ты вылечить этих овец? — спросил я Азалайсу.
— Они кашляют, потому что у них в легких завелись черви. Такое часто бывает. Я дам снадобье, которое вылечит их за несколько дней.
— Завтра посмотри и других животных в деревне, наверняка таких много!
Тут мне в голову пришла неплохая мысль.
— Давай-ка сделаем так, приятель, — обратился я к старосте. — Вот эта фройляйн, Азалайса Швайнфельд, искусна во врачевании коров и прочего скота. Она побудет тут несколько дней, и всех, кого она вылечит, я заберу с собой в город. Там мы продадим эту скотину, и рассчитаемся за вас по ренте для диоцеза.
Староста явно оказался в замешательстве от столь необычных условий.
— Вы ничего не потеряете. Эта скотина без лечения подохнет, и вы не получите ничего.
— Что же, боюсь, у нас нет выбора. Вы тут власть, герр Андерклинг, мы лишь можем согласиться с вашими условиями!
— Ну и славно. Обговорим это еще раз утром. Кстати, как у вас тут на дорогах? Гоблины, орки, бриганды не трогают путников?
— Уже пять лет никого не было, — ответил староста, пряча глаза. — Они если и бывают, обычно осенью, когда урожай поспеет.
Деревенский ратман не зря сконфузился от моего вопроса. Раньше ведь старосты сами привозили оброк в Андтаг. Но затем почему-то начались разбойные нападения, когда грабители отнимали у старост деньги, а самих их не трогали. После нескольких инцидентов за деньгами стали посылать людей из монастыря, и нападения чудесным образом прекратились.
Вернулась Аззи с охапками каких-то трав. Спросила у хозяйки котел. Та принесла неплохой медный котелок, сильно попользованный, но еще крепкий. Аззи, глядя на меня, сделала умильно-просительную гримаску.
— Герр Энно, не могли бы вы помочь мне отнести котел к лесу?
Я отнесу, я не гордый. Взяв котел и хозяйский топорик, я пошел за ней к ближайшей рощице, жидкой цепью тянувшейся вдоль ручья.
С дровами все оказалось непросто. В своем мире я привык, что, придя в лес, можно сразу найти уйму коряг и упавших сухих веток на костер. Тут не так. Роща принадлежит монастырю, и рубить ее нельзя. Вилланы ходят туда каждый день, собирают сучья и хворост, так что не найдешь ни ветки.
Я, как эмиссар монастыря, конечно, мог что-нибудь и срубить. Только тут тоже все непросто. Во-первых, сухостой еще надо найти, ведь такие деревья быстро падают и их сразу забирают вилланы. А живое дерево с влажной от весенних соков древесиной мы просто не сможем использовать.
Во-вторых, срубив дерево, получаем пень. По этому признаку егерь или какой-нибудь другой церковный министериал решит, что вилланы совершили потраву, и накажет деревню.
Колдунья, услышав мои затруднения, только рассмеялась. Подойдя к чахлому, пораженному какой-то болезнью грабу, она коснулась его рукой и что-то зашептала.
Сначала, вроде бы, ничего не происходило. Но затем я увидел, что листья дерева на глазах иссыхают и скручиваются. Кора его стала сухой и ломкой, ветки безжизненно повисли. Такое я видел только в научно — популярных передачах, когда природу показывают на ускоренной съемке. Вживую это выглядело страшно.
Оа точно, ведьма. Может, зря я ее тогда спас? Надеюсь, моя защита от магии надежно действует и против таких ее видов…
— Теперь руби — сказала мне Аззи, оторвавшись от дерева. — Только не очень низко, вот тут — она чиркнула ногтем по стволу дерева примерно на уровне пояса.
Не без труда я свалил его. Древесина оказалась настолько сухой, что топор со звоном отскакивал, отдаваясь болью в руках. Аззи тем временем, спустившись к ручью, почистила котел речным песком, оттирая копоть и остатки еды, потом набрала в него воды, черпая ее ладонями, и что-то тихонько шепча при этом.
Когда я, наконец, высек кресалом огонь, и тонкое оранжевое пламя охватило ветки, у все было готово. Осталось только приладить котел над огнем, вкопав в землю крепкие суковатые колья.
Потом Аззи кидала в котел травы и растертую кору, шепча свои заклинания. От варева поднимался легкий белый дымок. Оглянувшись на срубленный мною граб, я не поверил глазам — из его пня уже лезла молодая зеленая поросль, поднимаясь выше моего роста. Вот это да!
— Он вырастет через несколько дней. Будет дерево выше прежнего, — сообщила Аззи, заметив мой изумленный взгляд.
— Ты много чего умеешь, я смотрю. И копыто можешь вырастить, и дерево. И все это с неимоверной быстротой. Никогда не поверю, что это можно сделать без магии!
— Ты умный парень, Энно. Конечно, это она!
Вот это да!
— Так-так-так. То, что ты применяешь — это магия жизни?
— Так ее называют жрецы Света. Мы зовем это «Священный дар богини Шаллии».
— Но это…запрещено!
Она остро глянула мне в глаза.
— И что? Сожжешь меня на костре?
— Я — нет. А вот первый попавшийся инквизитор…
— Поэтому я и жила себе тихонько в глухой деревне. И даже там меня достали. А ты меня таскаешь по городам с кафедральными соборами!
— Ну, надо же было предупредить!
— «Предупредить», — передразнила она. — Ты даже половины не поймешь того, что я тебе могла бы рассказать.
— Ну, уж как-нибудь попытайся.
Мы проговорили полночи. Потом я улегся на охапку камыша, брошенную у костра. В мою «постель» Аззи добавила какие-то травы.
— Чтобы не было вшей и прочего, в свою кровать надо укладывать подмаренник и мяту! И мыться почаще.
Я уснул, глядя на темно-красные угли. Азалайса же, казалось, не нуждалась во сне. Когда я засыпал, она еще колдовала со своими травами, помешивая булькающее в котле варево.
Глава 14
Наутро, оставив Аззи лечить местный скот, я поехал по другим деревням.
Дорогой я вспоминал ее вчерашний рассказ. Учение Шаллии оказалось причудливой смесью вполне научных сведений и какого-то дикого шарлатанства. Шаллийки — в основном, как я понял, это были женщины — знали, что все организмы состоят из клеток. Они называли их «монады». И им было известно, что если изменить малую часть такой «монады», то можно получить организм с иными, улучшенными свойствами, а то и вообще, какое-то новое существо. И они это делали с помощью своей «магии жизни», причем могли вытворять такое, «что и не снилось нашим мудрецам».
При этом в дела людей они старались лишний раз не соваться. Но, в целом, шаллийки относятся к нам без особой симпатии, что к простому люду, что к господам.
— Слишком много убийств. Слишком много жестокости. Шаллия милосердна, мы не одобряем ни ваших войн, ни скотобоен — с легким презрением объяснила мне Аззи.
— Но, дерево ты только что засушила без особых сожалений. Ого, уже как выросло!
— Я же говорю, оно отрастет от корня за несколько дней. Мы не отрицаем смерть, это было бы глупо. Все, что родилось, когда-то умрет, так устроен круговорот жизни. Но не надо умножать сумму скорби в этом мире! Если что-то умерло, пусть что-то родится. Если причинил зло, принеси и благо. Мы верим в это, и в грядущее Великое Слияние, когда все живое воссоединится в лоне Матери-Жизни.
Конечно, я задал вопрос про ведьм. Аззи нахмурилась, отвернувшись к костру, склонилась над котлом. Даже со спины было видно, как неприятен ей этот вопрос.
— Те, кого ты называешь «ведьмами» — это еретички нашей веры, — наконец ответила она тихо. — Они получили наши знания, но не приняли наши нравы, нашей дестинации. Свои умения они используют только во благо себе. Эта жадность и приводит их к союзу со злом — Хаосом или Смертью.
И после этого замкнулась в себе, и ничего больше мне не рассказала.
Наконец я прибыл в деревеньку Граббе. Тут, как оказалось, тоже были проблемы с деньгами. Вилланы еще не закончили сев, а уже начинались сенокосы. У поселян просто не было времени съездить в город, чтобы что-то продать, и заплатить налог церкви. В двух других селениях ситуация была точно такой же.
Пришлось везде договариваться на натуральную оплату таким же образом, как и в селении Вайзе. И вскоре мне пришлось сопровождать Аззи по всем четырем деревням. По дороге на Альтхаген я решил напомнить и о себе.
— Я вижу, ты творишь чудеса. Прекрасно лечишь скот любого рода. Насекомые меня тоже не беспокоят. Так как насчет моего зуба? Можешь вылечить?
— Сударь, вы же не теленок, как я вас буду лечить?
— Муу!
Она рассмеялась, задорно и весело.
— Хорошо, давай посмотрю. Открывай рот. Таак…
Она поковыряла веточкой в лунке зуба.
— Он не совсем выбит, скорее сломан. Осколки торчат в десне. Вы, я смотрю, не чистите зубы?
— Хм. А чем их тут чистить?
— Мелом или белой глиной. Еще люди чистят сажей.
— Сажей? Серьезно?
— Да, и выходит очень здорово. Особенно если сжечь сухие лекарственные травы и собрать от них сажу. Только нужно тряпочку для этого.
— Хм, надо попробовать. А что все-таки с выбитым зубом? Соберешь какой-нибудь настой?
— Соберу, соберу. Как тут вам отказать…
— Вообще лечить людей намного выгоднее, чем скот. Мы можем денег на этом заработать — ух! А может ты и сапог мне залечишь?
Посмеявшись снова, Аззи пошла за травами для меня. Вскоре она уже накладывала мне компресс, хмурясь и что-то при этом шепча. Выглядела она озадаченно.
— Что-то не получается?
Она задумалась, внимательно осматривая зуб.
— Не знаю. Надо утром посмотреть, — мрачно сообщила она, задумчиво кусая прядь волос. — Тут скоро будет озеро, давай остановимся у него!
— Откуда ты знаешь?
— Чувствую. Водой пахнет.
Действительно, через полчаса мы увидели широкое озеро с берегами, поросшими камышом. Напоив мулов, мы наломали сухого камыша и сделали лежку на берегу озерка.
В первый раз я оказался с Аззи наедине. Конечно, в голову стали приходить разные интересные мысли.… А ведь у меня уже с год ничего не было. В монастыре особо не разгуляешься по понятным причинам. Шлюхи на постоялых дворах — это просто кошмар, а с «приличными женщинами» в походах не познакомишься. Обычно в селениях, возле которых мы вставали лагерем, все женщины просто исчезали, на улице появлялись только мужчины и старухи. Понятная предосторожность. А она, в общем-то, симпатичная…
Короче, в конце концов, я все-таки заснул.
Удивительно, как быстро можно выспаться на свежем воздухе. Солнце только встало, как я уже открыл глаза. Рядом послышался плеск воды.
Оранжевый диск восходящего солнца едва поднялся над лесом по ту сторону озера. Его серебристая, окаймленная камышом зеркально-гладкая поверхность была бы абсолютно ровной, не будь на нем кругов от обнаженной женщины, входящей в озеро. Азалайса — это, конечно, была она — стоя по пояс в озере, плескала на себя ладонями воду, готовясь нырнуть. Я видел лишь ее силуэт на фоне восходящего солнца, но сердце забилось, как колокол кафедрального собора в Андтаге.
Будто почувствовал мой взгляд, она обернулась.
— Иди, искупайся, Энно! — крикнула она и бросилась в воду, нырнув с головой. Волны от ее тела, не торопясь, дошли до берега и растаяли об него, как мечты о прекрасном и несбыточном чуде.
Действительно, почему бы не искупаться? Тем более если тебя зовут так учтиво и…многообещающе!
Песчаной отмелью обойдя камыши, я зябко погрузился в мутноватую воду равнинного озера. Вода еще не прогрелась, но казалась вполне приемлемой для человека, привыкшего плавать в Балтике.
Аззи энергично плескалась в довольно холодной воде. Удивительно, ведь местные поголовно не умеют плавать. Эта же молотила воду, как полногрудая ундина, не боясь заплывать на глубину.
В конце концов я все же замерз первым, и повернул к берегу.
Выйдя из воды, я начал искать что-нибудь подходящее в качестве полотенца, и не нашел. Была только попона, жесткая, пропахшая мулом, и мой плащ, который не хотелось мочить. Я попытался согнать воду с тела руками, в расчете, что остатки влаги высохнут сами. От этого занятия меня отвлек плеск воды.
Повернувшись, я увидел обнаженную Азалайсу, выходящую из озера. Нисколько не смущаясь, она промокнула капли воды на своей золотистой коже моим плащом, и подошла ко мне. Близко-близко.
И, ясное дело, когда ее прохладное тело прильнуло к моему, от воздержания у меня просто сорвало крышу. Гипотетически возможное вдруг стало неизбежным, а планка морально допустимого упала ниже самого низшего предела. Да что там, я просто, как будто обезумел. Но — было хорошо, да.
По окончании всего, отдышавшись, я взглянул на свою визави. Она лежала и была, как мне показалось, крайне потрясена. Да, я таков!
— Эй, ты в порядке?
Она не ответила, продолжая лежать и как бы вглядываться в себя. При этом выражение лица ее постепенно менялось, будто бы то, что она в себе видела, ей совсем не нравилось. Наконец, она пошевелилась.
— Ты… чужой. Совсем чужой. Будто не человек вовсе, — приподнявшись, и подперев голову рукой, она впилась в меня острым и злым взглядом. — Скорее гоблин или дроу…
Признаюсь, я был немного разочарован. Да нет — здорово разочарован! Только было подумал, что дама потрясена моим искусством, а она, оказывается…. А кстати, что она вообще делает?
— Откуда ты, все-таки?
Ее прекрасные глаза, один — зеленый, другой, почему-то — серый, вглядывались в мои, как будто она увидела меня в первый раз.
— Я ни разу не встречала такое странное существо. Ты выглядишь, как человек, а на самом деле, и близко им не являешься! Будто бы не от мира сего…
— Мне говорили — неуклюже пытался соврать я — что я родом из Лужице, далеко на востоке отсюда.
— Очень сомневаюсь, — протянула она — даже если бы лужичанки наперебой путались с троллями, все равно не получилось бы, такого как ты. На тебя никакая магия не действует.
Интересненько!
— А ты что, применяла на мне магию?
— Да, Кхорн возьми. И ты должен был это заметить намного раньше. Моих заклинаний хватило бы, чтобы кабаний клык вырастить, а у тебя — ничего. Это невозможно, просто невозможно! Откуда ты родом? Только не надо рассказывать небылицы!
— Ну, хорошо, слушай…Я действительно чужой в этом мире. Я очень издалека. И воздействовать магически тебе на меня не получится. По крайней мере, магия хаоса против меня бессильна. Я занимаюсь тем, что хожу в Мертвые земли и собираю там всякие штуки, интересные господам экзархам.
Слушая меня, Азалайса начала одеваться.
— Нехорошая у тебя служба! Там опасно и даже для такого, как ты. Если на тебя нападет обезумевший медведь или восставший мертвяк, они убьют тебя, даже если их направляет магия!
Хм. Определенно, она соображает!
— Да, это так. Для «первичной» магии я неуязвим. Но вот «вторичная»… Если магией поджечь дом, где я нахожусь — я могу сгореть, пусть не от магии напрямую, то от вызванного ею огня. Если на меня нападет оборотень, он может загрызть меня, потому что магия лишь преобразовала его тело, которое остается физическим как оно есть. Но, что поделать, весь мир — опасное место! Меня может зарезать обычный гоблин или бриганд. Как и любого другого.
— Завяжи вот здесь.…И вот здесь тоже. Мне неловко говорить об этом, но, Энно, мне нужно новое платье. Это старье долго не протянет! Ты посмотри!
Она показала мне шов на боку, готовый разойтись.
— Мы поищем хорошую ткань, когда вернемся в город. Ты сможешь сама сшить его?
— Нет, конечно. Я деревенская девушка, Энно.
Скверно. Ткань уже стоит огромных денег, а уж пошив.… В общем, про сапоги мне можно надолго забыть.
— Конечно, мне будет трудно помочь тебе, — Аззи коснулась моей непокрытой головы, запустила пальцы в шевелюру. — Видишь ли, хорошие отвары и снадобья всегда действуют через магию!
— Это будет поопасней гоблинов, на мой вкус!
Аззи успокаивающе погладила меня по плечу.
— Священный дар Шаллии — совсем не магия Хаоса. Ты можешь быть совершенно спокоен — я не причиню тебе вреда, никогда. Я подумаю сама, посоветуюсь с Мудрыми женщинами. Возможно, благая магия не до конца потеряна для тебя! Тогда тебе и зубы поправлю, и вшей изведу навсегда.
— Было бы славно, право!
— Ладно, давайте, поедем уже в этот твой Альтхаген или как его там, а дорогой все и решим.
В смешанных чувствах я оседлал своего мула, Аззи вскочила на спину своего, и мы отправились в путь.
-----------------------
* фрайхерр — дворянин, не ни с кем связанный вассальной клятвой
** цолле, маутин — сбор за проезд по чужой земле