- Разве я умираю?
И закричал, махая рукой:
- Я не умираю! Уйдите... уйдите все! Варвара и Клим ушли, Лидия осталась, пытаясь успокоить больного; из столовой были слышны его крики:
- Отвезите меня в больницу...
- Не верю я, что он сошел с ума, - громко сказала Варвара. - Не люблю его и не верю.
Пришла Лидия, держась руками за виски, молча села у окна. Клим спросил: что нашел доктор? Лидия посмотрела на него непонимающим взглядом; от синих теней в глазницах ее глаза стали светлее. Клим повторил вопрос.
- Помяты ребра. Вывихнута рука. Но - главное - нервное потрясение... Он всю ночь бредил: "Не давите меня!" Требовал, чтоб разогнали людей дальше друг от друга. Нет, скажи - что же это?
- Навязчивая идея, - сказал Клим. Девушка снова взглянула на него, не понимая, затем сказала:
- Я - не о том. Не о нем. Впрочем, не знаю, о чем я.
- Он и раньше был ненормален, - настойчиво заметил Самгин.
- Что тут нормально? Что вот люди давят друг друга, а потом играют на гармонике? Рядом с нами до утра играли на гармонике.
Вошел Макаров, обвешанный пакетами, исподлобья посмотрел на Лидию:
- Вы - спали?
Не взглянув на него, не ответив, она продолжала пониженным голосом:
- Нормально - это когда спокойно, да? Но ведь жизнь становится все беспокойнее.
- Нормальный организм требует устранения нездоровых и неприятных раздражений, - сердито заворчал Макаров, развязывая пакеты с бинтами, ватой. - Это - закон биологии. А мы от скуки, от безделья встречаем нездоровые раздражения, как праздники. В том, что некоторые полуидиоты...
Лидия вскочила, подавленно крикнув:
- Не смейте говорить так при мне!
- А без вас - можно?
Она убежала в комнату Варвары.
- Склонность к истерии, - буркнул Макаров вслед ей. - Клим, пойдем, помоги мне поставить компресс.
Диомидов поворачивался под их руками молча, покорно, но Самгин заметил, что пустынные глаза больного не хотят видеть лицо Макарова. А когда Макаров предложил ему выпить ложку брома, Диомидов отвернулся лицом к стене.
- Не стану. Уйдите.
Макаров уговаривал неохотно, глядя в окно, не замечая, что жидкость капает с ложки на плечо Диомидова. Тогда Диомидов приподнял голову и спросил, искривив опухшее лицо:
- За что вы меня мучаете?
- Надо выпить, - равнодушно сказал Макаров. В глазах больного мелькнули синие искорки. Он проглотил микстуру и плюнул в стену.
Макаров постоял над ним с минуту, совершенно не похожий на себя, приподняв плечи, сгорбясь, похрустывая пальцами рук, потом, вздохнув, попросил Клима:
- Скажи Лидии, что ночью буду дежурить я... Ушел. Диомидов лежал, закрыв глаза, но рот его открыт и лицо снова безмолвно кричало. Можно было подумать: он открыл рот нарочно, потому что знает: от этого лицо становится мертвым и жутким. На улице оглушительно трещали барабаны, мерный топот сотен солдатских ног сотрясал землю. Истерически лаяла испуганная собака. В комнате было неуютно, не прибрано и душно от запаха спирта. На постели Лидии лежит полуидиот. "Может быть, он и здоровый лежал тут..." Клим вздрогнул, представив тело Лидии в этих холодных, странно белых руках. Он встал и начал ходить по комнате, бесцеремонно топая; он затопал еще сильнее, увидав, что Диомидов повернул к нему свой синеватый нос и открыл глаза, говоря:
- Я не хочу, чтоб он дежурил, пусть Лидия... Я его не люблю...
Клим Самгин подошел к нему и, вытянув шею, грозя кулаком, тихонько сказал:
- Молчи, ты... блаженная вошь!..
Клим в первый раз в жизни испытывал охмеляющее наслаждение злости. Он любовался испуганным лицом Диомидова, его выпученными глазами и судорогой руки, которая тащила из-под головы подушку, в то время как голова притискивала подушку все сильнее.
- Молчи! Слышишь? - повторил он и ушел.
Лидия сидела в столовой на диване, держа в руках газету, но глядя через нее в пол.
- Что он?
- Бредит, - находчиво сказал Клим. - Боится кого-то, бредит о вшах, клопах...
Испугав хоть и плохонького, но все-таки человека, Самгин почувствовал себя сильным. Он сел рядом с Лидией и смело заговорил:
- Лида, голубушка, все это надо бросить, все это - выдумано, не нужно и погубит тебя.
- Ш-ш, - прошептала она, подняв руку, опасливо глядя на двери, а он, понизив голос, глядя в ее усталое лицо, продолжал:
- Уйди от больных, театральных, испорченных людей к простой жизни, к простой любви...
Говорил он долго и не совсем ясно понимая, что говорит. По глазам Лидии Клим видел, что она слушает его доверчиво и внимательно. Она даже, как бы невольно, кивала головой, на щеках ее вспыхивал и гас румянец, иногда она виновато опускала глаза, и все это усиливало его смелость.
- Да, да, - прошептала она. - Но - тише! Он казался мне таким... необыкновенным. Но вчера, в грязи... И я не знала, что он - трус. Он ведь трус. Мне его жалко, но... это - не то. Вдруг - не то. Мне очень стыдно. Я, конечно, виновата... я знаю!
Она нерешительно положила руку на плечо ему:
- Я все ошибаюсь. Вот и ты не такой, как я привыкла думать...
Клим попробовал обнять ее, но она, уклонясь, встала и, отшвырнув газету ногой, подошла к двери в комнату Варвары, прислушалась.
Со двора, в открытое окно, навязчиво лез унылый свист дудок шарманки. Влетел чей-то завистливый и насмешливый крик:
- Эх, и заработают же гробовщики сладкую денежку!
- Спит, должно быть, - тихо сказала Лидия, отходя от двери.
Клим деловито заговорил о том, что Диомидова необходимо отправить в больницу.