- Сначала ты смотришь на вещи, а потом они на тебя. Ты на них - с интересом, а они - требовательно: отгадай, чего мы стоим? Не денежно, а душевно. Пойду, выпью водки...
Самгин пошел за ним. У стола с закусками было тесно, и ораторствовал Варавка со стаканом вина в одной руке, а другою положив бороду на плечо и придерживая ее там.
- Студенческие беспорядки - это выражение оппозиционности эмоциональной. В юности люди кажутся сами себе талантливыми, и эта кажимость позволяет им думать, что ими управляют бездарности.
Он отхлебнул глоток вина и продолжал, повысив голос:
- А так как власть у нас действительно бездарна, то эмоциональная оппозиционность нашей молодежи тем самым очень оправдывается. Мы были бы и смирнее и умнее, будь наши государственные люди талантливы, как, например, в Англии. Но - государственных талантов у нас - нет. И вот мы поднимаем на щитах даже такого, как Витте.
Бесцеремонно растолкав людей, Иноков прошел к столу и там, наливая водку, сказал вполголоса Климу:
- Здорово сделан отчим ваш. А кто это рыжий?
- Бывший учитель мой, философ.
- Болван, должно быть.
Самгин хотел рассердиться, но видя, что Иноков жует сыр, как баран траву, решил, что сердиться бесполезно.
- А где Сомова? - спросил он.
- Не знаю, - равнодушно ответил Иноков. - Кажется, в Казани на акушерских курсах. Я ведь с ней разошелся. Она все заботится о конституции, о революции. А я еще не знаю, нужна ли революция...
"Экий нахал", - подумал Самгин, слушая глуховатый, ворчливый голос.
- Если революции хотят ради сытости, я - против, потому что сытый я хуже себя голодного.
Клим соображал: как бы сконфузить, разоблачить хитрого бродягу, который так ловко играет роль простодушного парня? Но раньше чем он успел придумать что-нибудь, Иноков сказал, легонько ударив его по плечу;
- Интересно мне знать, Самгин, о чем вы думаете, когда у вас делается такое щучье лицо?
Клим, нахмурясь, отодвинулся, а Иноков, смазывая кусок ржаного хлеба маслом, раздумчиво продолжал:
- С неделю тому назад сижу я в городском саду с милой девицей, поздно уже, тихо, луна катится в небе, облака бегут, листья падают с деревьев в тень и свет на земле; девица, подруга детских дней моих, проститутка-одиночка, тоскует, жалуется, кается, вообще - роман, как следует ему быть. Я - утешаю ее: брось, говорю, перестань! Покаяния двери легко открываются, да - что толку?.. Хотите выпить? Ну, а я - выпью.
Прищурив левый глаз, он выпил и сунул в рот маленький кусочек хлеба с маслом; это не помещало ему говорить.
- Вдруг - идете вы с таким вот щучьим лицом, как сейчас. "Эх, думаю, пожалуй, не то говорю я Анюте, а вот этот - знает, что надо сказать". Что бы вы, Самгин, сказали такой девице, а?
- Вероятно, то же, что и вы! - любезно ответил Клим, чувствуя, что у него пропало желание разоблачать хитрости Инокова.
- То же? - переспросил Иноков. - Не верю. Нет, у вас что-то есть про себя, должно быть что-то...
Клим улыбнулся, сообразив, что в этом случае улыбка будет значительнее слов, а Иноков снова протянул руку к бутылке, но отмахнулся от нее и пошел к дамам.
"Женолюбив", - подумал Клим, но уже снисходительно.
Как прежде, он часто встречал Инокова на улицах, на берегу реки, среда грузчиков или в стороне от людей. Стоит вкопанно в песок по щиколотку, жует соломину, перекусывает ее, выплевывая кусочки, или курит и, задумчиво прищурив глаза, смотрит на муравьиную работу людей- Всегда он почему-то испачкан пылью, а широкая, мятая шляпа делает его похожим на факельщика. Видел его выходящим из пивной рядом с Дроновым; Дронов, хихикая, делал правой рукой круглые жесты, как бы таская за волосы кого-то невидимого, а Иноков сказал:
- Вот именно. Может быть, это только кажется, что толчемся на месте, а в самом-то деле восходим куда-то по спирали.
На улице он говорил так же громко и бесцеремонно, как в комнате, и разглядывал встречных людей в упор, точно заплутавшийся, который ищет: кого спросить, куда е"у идти?
Нельзя было понять, почему Спивак всегда подчеркивает Инокова, почему мать и Варавка явно симпатизируют ему, а Лидия часами беседует с ним в саду и дружелюбно улыбается? Вот и сейчас улыбается, стоя у окна пред Иноковым, присевшим на подоконник с папиросой в руке.
"Да, с нею необходимо объясниться..."
Он сделал это на следующий день; тотчас же после завтрака пошел к ней наверх и застал ее одетой к выходу в пальто, шляпке, с зонтиком в руках, мелкий дождь лизал стекла окон.
- Куда это ты?
- В канцелярию губернатора, за паспортом. Она улыбнулась.
- Как ты смешно удивился! Ведь я тебе сказала, что Алина зовет меня в Париж и отец отпустил...
- Это - неправда! - гневно возразил Клим, чувствуя, что у него дрожат ноги. - Ты ни слова не говорила мне... впервые слышу! Что ты делаешь? возмущенно спросил он.
Лидия присела на стул, бросив зонт на диван; ее смуглое, очень истощенное лицо растерянно улыбалось, в глазах ее Клим видел искреннее изумление.
- Как это странно! - тихо заговорила она, глядя в лицо его и мигая. Я была уверена, что сказала тебе... что читала письмо Алины... Ты не забыл?..
Клим отрицательно покачал головой, а она встала и, шагая но комнате, сказала:
- Видишь ли, как это случилось, - я всегда так много с тобой говорю и спорю, когда я одна, что мне кажется, ты все знаешь... все понял.
- Я бы тоже поехал с тобой, - пробормотал Клим, не веря ей.
- А университет? Тебе уже пора ехать в Москву... Нет, как это странно вышло у меня! Говорю тебе - я была уверена...
- Но когда же мы обвенчаемся? - спросил Клим сердито и не глядя на нее.
- Что-о? - спросила она, остановись. - Разве ты... разве мы должны? услыхал он ее тревожный шопот.
Она стояла пред ним, широко открыв глаза, у нее дрожали губы и лицо было красное.
- Почему - венчаться? Ведь я не беременна...
Это прозвучало так обиженно, как будто было сказано не ею. Она ушла, оставив его в пустой, неприбранной комнате, в тишине, почти не нарушаемой робким шорохом дождя. Внезапное решение Лидии уехать, а особенно ее испуг в ответ на вопрос о женитьбе так обескуражили Клима, что он даже не сразу обиделся. И лишь посидев минуту-две в состоянии подавленности, сорвал очки с носа и, до боли крепко пощипывая усы, начал шагать по комнате, возмущенно соображая:
"Разрыв?"
Он тотчас же напомнил себе, что ведь и сам думал о возможности разрыва этой связи.
"Да, думал! Но - только в минуты, когда она истязала меня нелепыми вопросами. Думал, но не хотел, я не хочу терять ее".
Остановясь пред зеркалом, он воскликнул: