Мысли были неуместные. Клим знал это, но ни о чем другом не думалось.
Пришел доктор и, потирая руки, сообщил:
- Н-ну-с, все благополучно, как только может быть. Револьвер был плохонький; пуля ударилась о ребро, кажется, помяла его, прошла сквозь левое легкое и остановилась под кожей на спине. Я ее вырезал и подарил храбрецу.
Говоря, он пристально, с улыбочкой, смотрел на Лидию, но она не замечала этого, сбивая наплывы на свече ручкой чайной ложки. Доктор дал несколько советов, поклонился ей, но она и этого не заметила, а когда он ушел, сказала, глядя в угол:
- Ночью дежурить будем я и Таня. Ты иди, спи, Клим.
Клим был рад уйти; он не понимал, как держать себя, что надо говорить, и чувствовал, что скорбное выражение лица его превращается в гримасу нервной усталости.
Пролежав в комнате Клима четверо суток, на пятые Макаров начал просить, чтоб его отвезли домой. Эти дни, полные тяжелых и тревожных впечатлений, Клим прожил очень трудно. В первый же день утром, зайдя к больному, он застал там Лидию, - глаза у нее были красные, нехорошо блестели, разглядывая серое, измученное лицо Макарова с провалившимися глазами; губы его, потемнев, сухо шептали что-то, иногда он вскрикивал и скрипел зубами, оскаливая их.
- Бредит, - шопотом сказала она, махнув рукой на Клима. - Уйди!
Но Клим на минуту задержался в двери и услыхал задыхающийся, хриплый голос:
- Я - не виноват... Я - не могу.
Лидия снова, тоном приказания, повторила:
- Уйди!
К вечеру Макарову стало лучше, а на третий день он, слабо улыбаясь, говорил Климу:
- Извини, брат! Напачкал я тебе тут...
Он был сконфужен, смотрел на Клима из темных ям под глазами неприятно пристально, точно вспоминая что-то и чему-то не веря. Лидия вела себя явно фальшиво и, кажется, сама понимала это. Она говорила пустяки, неуместно смеялась, удивляла необычной для нее развязностью и вдруг, раздражаясь, начинала высмеивать Клима:
- У тебя вкусы старика; только старики и старухи развешивают так много фотографий.
Макаров молчал, смотрел в потолок и казался новым, чужим. И рубашка на нем была чужая, Климова.
Когда, приехав с дачи, Вера Петровна и Варавка выслушали подробный рассказ Клима, они тотчас же начали вполголоса спорить. Варавка стоял у окна боком к матери, держал бороду в кулаке и морщился, точно у него болели зубы, .мать, сидя пред трюмо, расчесывала свои пышные волосы, встряхивая головою.
- Лидия слишком кокетлива, - говорила она.
- Ну, это ты выдумала! Ни тени кокетства.
- Приемы кокетства - различны.
- Знаю, но...
- Макаров распущенный юноша, Клим это знает.
- Ты несправедлива к Лиде...
Клим слушал, не говоря ни слова. Мать говорила все более высокомерно, Варавка рассердился, зачавкал, замычал и ушел. Тогда мать сказала Климу:
- Лидия - хитрая. В ней я чувствую что-то хищное. Из таких, холодных, развиваются авантюристки. Будь осторожен с нею.
Клим давно знал, что мать не любит Лидию, но так решительно она впервые говорила о ней.
- Я, разумеется, понимаю твои товарищеские чувства, но было бы разумнее отправить этого в больницу. Скандал, при нашем положении в обществе... ты понимаешь, конечно... О, боже мой!
Наверху топал, как слон, Варавка, и был слышен его глухой крик:
- Запрещаю. Ер-рунда!
Затем по внутренней лестнице сбежала Лидия, из окна Клим видел, что она промчалась в сад. Терпеливо выслушав еще несколько замечаний матери, он тоже пошел в сад, уверенный, что найдет там Лидию оскорбленной, в слезах и ему нужно будет утешать ее.
Но она сидела на скамье, у беседки, заложив ногу на ногу, и встретила Клима вопросом:
- Ты не станешь стреляться из-за любви, - нет?
Спросила она так спокойно и грубовато, что Клим подумал:
"Неужели мать права?"
- Как придется, - ответил он, пожав плечами.
- Нет, не станешь! - уверенно повторила она и, как в детстве, предложила:
- Посидим.
Затем, взглянув на него сбоку, она задумчиво произнесла:
- Ты, вероятно, будешь распутный. Я думаю - уже? Да?
Озадаченный Клим не успел ответить, - лицо Лидии вздрогнуло, исказилось, она встряхнула головою и, схватив ее руками, зашептала с отчаянием:
- Как это ужасно! И - зачем? Ну вот родилась я, родился ты - зачем? Что ты думаешь об этом?
Клим приосанился, собираясь говорить много и умно, но она вскочила и пошла прочь, сказав:
- Не надо. Молчи.
Когда она скрылась, Клима потянуло за нею, уже не с тем, чтоб говорить умное, а просто, чтоб идти с нею рядом. Это был настолько сильный порыв, что Клим вскочил, пошел, но на дворе раздался негромкий, но сочный возглас Алины:
- Неужели? Ага, я говорила...
Клим постоял, затем снова сел, думая: да, вероятно, Лидия, а пожег быть, и Макаров знают другую любовь, эта любовь вызывает у матери, у Варавки, видимо, очень ревнивые и завистливые чувства. Ни тот, ни другая даже не посетили больного. Варавка вызвал карету "Красного Креста", и, когда санитары, похожие на поваров, несли Макарова по двору, Варавка стоял у окна, держа себя за бороду. Он не позволил Лидии проводить больного, а мать, кажется, нарочно ушла из дома.
- На дворе Макаров сразу посветлел, оживился и, глядя в прозрачное, холодноватое небо, тихо сказал:
- Бесподобно.