Говорила она - не глядя на Клима, тихо и как бы проверяя свои мысли. Выпрямилась, закинув руки за голова; острые груди ее высоко подняли легкую ткань блузы. Клим выжидающе молчал.
- Как все это странно... Знаешь - в школе за мной ухаживали настойчивее и больше, чем за нею, а ведь я рядом с нею почти урод. И я очень обижалась - не за себя, а за ее красоту. Один... странный человек, Диомидов, не просто - Демидов, а - Диомидов, говорит, что Алина красива отталкивающе. Да, так и сказал. Но... он человек необыкновенный, его хорошо слушать, а верить ему трудно.
Раньше чем Самгин успел сказать, что не понимает ее слов, Лидия спросила, заглянув под его очки:
- А ты заметил, что, декламируя, она становится похожа на рыбу? Ладони держит, точно плавники. Клим согласился:
- Да, поза деревянная.
- От этого ее не могли отучить в школе. Ты думаешь - злословлю? Завидую? Нет, Клим, это не то! - продолжала она, вздохнув. - Я думаю, что есть красота, которая не возбуждает... грубых мыслей, - есть?
- Конечно, - сказал Клим. - Ты странно говоришь. Почему красота должна возбуждать именно грубые?..
- Да, да, - ты не возражай! Если б я была красива, я бы возбуждала именно грубые чувства...
Сказав это решительно и торопливо, она тотчас спросила:
- Как ты назвал писателя о слепых? Метерлинк? Достань мне эту книгу. Нет - как удивительно, что ты именно сегодня заговорил о самом главном!
Голос ее прозвучал ласково, мягко и напомнил Климу полузабытые дни, когда она, маленькая, устав от игр, предлагала ему:
"Пойдем, посидим".
- Меня эти вопросы волнуют, - говорила она, глядя в небо. - На святках Дронов водил меня к Томилину; он в моде, Томилин. Его приглашают в интеллигентские дома, проповедовать. Но мне кажется, что он все на свете превращает в слова. Я была у него и еще раз, одна; он бросил меня, точно котенка в реку, в эти холодные слова, вот и всё.
Хотя она сказала это без жалобы, насмешливо, но Клим почувствовал себя тронутым. Захотелось говорить с нею простодушно, погладить ее руку.
- Расскажи что-нибудь, - попросила она. Он стал рассказывать о Туробоеве, думая:
"А что, если сказать ей о Нехаевой?" Послушав его ироническую речь не более минуты, Лидия сказала:
- Это неинтересно.
Но почти тотчас спросила небрежно:
- Он сильно болен?
- Не знаю, - удивленно ответил Клим. - Почему ты спрашиваешь? То есть почему ты думаешь?
- Я слышала, что у него - чахотка.
- Не заметно.
Замолчав, Лидия крепко вытерла платком губы, щеку, потом сказала, вздыхая:
- В школе у нас был товарищ Туробоева, совершенно невыносимый нахал, но исключительно талантливый. И - вдруг...
Нервно вздрогнув, она вскочила на ноги, подошла к дивану, окуталась шалью и, стоя там, заговорила возмущенным шопотом:
- Ты подумай, как это ужасно - в двадцать лет заболеть от женщины. Это - гнусно! Это уж - .подлость! Любовь и - это...
Она отодвинулась от Клима и почти упала в угол дивана.
- Ну, какая же любовь? - пробормотал Самгин. Лидия с гневом прервала его:
- Ах, оставь! Ты не понимаешь. Тут не должно быть болезней, болей, ничего грязного...
Раскачиваясь, согнув спину, она говорила сквозь зубы:
- И всё вообще, такой ужас! Ты не знаешь: отец, зимою, увлекался водевильной актрисой; толстенькая, красная, пошлая, как торговка. Я не очень хороша с Верой Петровной, мы не любим друг друга, но - господи! Как ей было тяжело! У нее глаза обезумели. Видел, как она поседела? До чего все это грубо и страшно. Люди топчут друг друга. Я хочу жить, Клим, но я не знаю - как?
Последние слова она произнесла настолько резко, что Клим оробел. А она требовала:
- Ну, скажи, - как жить?
- Полюби, - тихо ответил он. - Полюбишь, и все будет ясно.
- Ты это знаешь? Испытал? Нет. И - не будет ясно. Не будет. Я знаю, что нужно любить, но я уверена - это мне не удастся.
- Почему?
Лидия молчала прикусив губы, опираясь локтями о колена свои. Смуглое лицо ее потемнело от прилива крови, она ослепленно прикрыла глаза. Климу очень хотелось сказать ей что-то утешительное, но он не успел.
- Вот я была в театральной школе для того, чтоб не жить дома, и потому, что я не люблю никаких акушерских наук, микроскопов и все это, заговорила Лидия раздумчиво, негромко. - У меня есть подруга с микроскопом, она верит в него, как старушка в причастие святых тайн. Но в микроскоп не видно ни бога, ни дьявола.
- Ведь их и в телескоп не видно, - несмело пошутил Клим и упрекнул себя за робость.
Лидия, подобрав ноги, села в угол дивана.
- Мне кажется, - решительно начал Клим, - я даже уверен, - что людям, которые дают волю воображению, живется легче. Еще Аристотель сказал, что вымысел правдоподобнее действительности.
- Нет, - твердо возразила Лидия. - Это не так.
- Но разве поэзия - не вымысел?
- Нет, - еще более резко сказала девушка. - Я не умею спорить, но я знаю - это не верно. Я - не вымысел.
И, дотронувшись рукою до локтя Клима, она попросила:
- Не говори, как Томилин, цитатами... Это настолько смутило Клима, что он, отодвинувшись от нее, пробормотал растерянно:
- Как хочешь...
Минуту, две оба молчали. Потом Лидия тихо напомнила:
- Уже поздно.