Войдя в свою улицу, он почувствовал себя дома, пошел тише, скоро перед ним встал человек с папиросой в зубах, с маузером в руке.
- Это - я, Самгин.
Человек молча посторонился и дважды громко свистнул в пальцы. Над баррикадой воздух был красноват и струился, как марево, - ноздри щекотал запах дыма. По ту сторону баррикады, перед небольшим костром, сидел на ящике товарищ Яков и отчетливо говорил:
- Значит, рабочие наши задачи такие: уничтожить самодержавие - раз! Немедленно освободить всех товарищей из тюрем, из ссылки - два! Организовать свое рабочее правительство - три! - Считая, он шлепал ладонью по ящику и притопывал ногою в валенке по снегу; эти звуки напоминали работу весла - стук его об уключину и мягкий плеск. Слушало Якова человек семь, среди них - двое студентов, Лаврушка и толстолицый Вася, - он слушал нахмуря брови, прищурив глаза и опустив нижнюю губу, так что видны были сжатые зубы.
- Нуте-с: против царя мы - не одни, а со всеми, а дальше - одни и все - против нас. Почему?
Самгин вышел на свет костра, протянул ему папиросу.
- Внутри - записка.
Яков долго и осторожно раскручивал мундштук, записку; долго читал ее, наклонясь к огню, потом, бросив бумажку Е огонь, сказал:
- Так.
Сунув руки в теплый воздух и потирая их, хотя они не озябли, Самгин спросил:
- А не боитесь, что по огню стрелять начнут?
- Ночью - не сунутся, - уверенно ответил Яков. - Ночью им не разрешено воевать, - прибавил он, и его мягкий голос прозвучал насмешливо.
Вмешался Лаврушка, - он сказал с гордостью:
- Их сегодня, на Каланчевской, разогнали, как собак...
Присев на выступ баррикады, Самгин рассказал о том, что он видел, о Дьяконе, упомянул фамилию Дунаева.
- Дунаев? - оживленно спросил Яков. - Какой он? И, выслушав описание Клима, улыбаясь, кивнул головою:
- Этот самый! Он у нас в Чите действовал. "Не много их, если друг друга знают", - отметил Самгин.
Снова дважды прозвучал негромкий свист.
- Свои, - сказал Лаврушка.
Явились двое: человек в папахе, - его звали Калитин, - и с ним какой-то усатый, в охотничьих сапогах и коротком полушубке; он сказал негромко, виновато:
- Ушел.
- Эх, - вздохнул Яков и, плюнув в огонь, привлек Лаврушку к себе. Значит, так: завтра ты скажешь ему, что на открытом месте боишься говорить, - боишься, мы увидим, - так?
- Я знаю.
- И пригласишь его в сторожку. А вы, товарищ Бурундуков и Миша, будете там. Нуте-с, я - в обход. Панфилов и Трепачев - со мной. Возьмите маузера винтовок не надо!
Студент Панфилов передал винтовку Калитину, - тот взял ее, говоря:
- Винтовочка, рабочий посошок!
Самгин пошел домой, - хотелось есть до колик в желудке. В кухне на столе горела дешевая, жестяная лампа, у стола сидел медник, против него повар, на полу у печи кто-то спал, в комнате Анфимьевны звучали сдержанно два или три голоса. Медник говорил быстрой скороговоркой, сердито, двигая руками по столу:
- У меня, чучело, медаль да Георгий, а я...
- Дурак, - придушенным голосом сказал повар. Обычно он, даже пьяный, почтительно кланялся, видя Самгина, но на этот раз - не пошевелился, только уставил на него белые, кошмарно вытаращенные глаза.
Лампа, плохо освещая просторную кухню, искажала формы вещей: медная посуда на полках приобрела сходство с оружием, а белая масса плиты - точно намогильный памятник. В мутном пузыре света старики сидели так, что их разделял только угол стола. Ногти у медника были зеленоватые, да и весь он казался насквозь пропитанным окисью меди. Повар, в пальто, застегнутом до подбородка, сидел не по-стариковски прямо и гордо; напялив шапку на колено, он прижимал ее рукой, а другою дергал свои реденькие усы.
- Вот, товарищ Самгин, спорю с Иудой, - сказал медник, хлопая ладонями по столу.
- Ты сам - Иуда и собака, - ответил повар и обратился к Самгину: Прикажите старой дуре выдать мне расчет.
Вскочив на ноги, медник закричал, оскаливая черные обломки зубов:
- Пристрелить тебя - вот тебе расчет! Понимаете, - подскочил он к Самгину, - душегуба защищает, царя! Имеет, дескать, права - душить, а?
- Имеет, - сказал повар, глаза его еще более выкатились, подбородок задрожал.
- Я солдат! Понимаешь? - отчаянно закричал медник, ударив себя кулаком в грудь, как в доску, и яростно продолжал: - Служил ему два срока, унтер, ну? Так я ему... я его...
- Пошел вон! - захрипел повар и, бросив шапку на пол, стал топтать ее.
Самгин молчал, наблюдая стариков. Он хорошо видел комическую сторону сцены, но видел, чувствовал и нечто другое, подавлявшее его. Старики были одного роста, оба - тощие, высушенные долголетним трудом. Медник дышал с таким хрипом, точно у него вся кожа скрипела. Маленькое, всегда красное лицо повара окрашено в темный, землистый цвет, - его искажали судороги, глаза смотрели безумно, а прищуренные глаза медника изливали ненависть; он стоял против повара, прижав кулак к сердцу, и, казалось, готовился бить повара.
Самгин встал между ними, говоря как только мог внушительно:
- Прошу прекратить ссору. Вы, Егор, расчет получите. Сегодня же. Где Анфимьевна?
Повар отвернулся от него, сел и, подняв с пола шапку, хлопнув ею по колену, надел на голову. Медник угрюмо ответил:
- Анфимьевна барыне вещи повезла на салазках. Самовар вам приготовлен. И - пища.
- Спасибо, - сказал Самгин. - Но - прошу не шуметь!
- Ладно, - обещал медник усталым голосом. "Впали в детством определил Самгин, входя в столовую, определил и поморщился, - ссора стариков не укладывалась в эти легкие слова.
"Любаша, конечно, сказала бы: вот как глубоко... и прочее. Что-нибудь в этом роде, о глубине..."
Он стоял среди комнаты, глядя, как из самовара вырывается пар, окутывая чайник на конфорке, на неподвижный огонь лампы, на одинокий стакан и две тарелки, покрытые салфеткой, - стоял, пропуская мимо себя события и людей этого дня и ожидая от разума какого-нибудь решения, объяснения. Крайне трудно было уложить все испытанное сегодня в ту или иную систему фраз. Очень хотелось есть, но не хотелось сдвинуться с места. В кухне булькал голос медника, затем послышались мягкие шаги, и, остановясь в двери, медник сказал:
- Вы, товарищ Самгин, не рассчитывайте его. Куда он денется? В такие дни - где стряпают? Стряпать - нечего. Конечно, изувер и даже - идиот, однако - рабочий человек...
- Это он вас просил сказать мне? - тихо осведомился Самгин, глядя на растоптанные валенки старика.
- Он? - иронически воскликнул медник. - Он - попросит, эдакий... сволочь! Он - издохнет, а не сдаст. Я с ним бьюсь сколько времени! Нет, это - медь, ее не пережуешь!