- Старшой был, тот - убежал.
- Вы, господа, никак не судьи мне, - серьезно сказал солдат. - Вы со мной ничего не можете исделать, как я сполнял приказ...
- Нуте-с, товарищ, - обратился Яков к водопроводчику.
Самгин ушел в столовую.
"Я должен сказать Якову, что этот идиот знает меня, потому что..."
Но основания для сообщения Якову он не находил.
"Как все это... глупо! - решил он, присаживаясь у окна. - Безнадежно, неисправимо глупо".
Лаврушка внес самовар, с разбегу грохнул его на стол и, растянув рот до ушей, уставился на Самгина, чего-то ожидая. Самгин исподлобья, через очки, наблюдал за ним. Не дождавшись ничего, Лаврушка тихо сказал:
- Обязательно застрелят солдата, ей-богу!
- Одного? - вполне равнодушно спросил Самгин.
- Я бы - обоих! Какого чорта? Их - много, а нас горсточка...
- Да, - неопределенно откликнулся Самгин. Лаврушка побежал к двери, но обернулся и с восторгом сообщил:
- Одна пуля отщепила доску, а доска ка-ак бабахнет Якова-товарища по ноге, он так и завертелся! А я башкой хватил по сундуку, когда Васю убило. Это я со страха. Косарев-то как стонал, когда ранило его, студент...
Он исчез. Самгин, заваривая чай и глядя, как льется из крана струя кипятка, чувствовал, что под кожей его струится холод.
"Мальчик - прав, борьба должна быть беспощадной..."
Из кухни доносился странно внятный голос Якова.
Самгин нерешительно встал, вышел в полутемную комнату пред кухней, достал из кармана пальто револьвер и выглянул в кухню, - там Яков говорил Насте:
- Так что мучается рабочий народ тоже и по своей глупости...
- Не хотите ли чаю? - предложил Самгин.
- Спасибо, некогда.
Тогда Самгин показал ему револьвер.
- А не научите меня, как надо чистить?
Яков взял браунинг, сунул его в карман пальто.
- Тут у нас есть мастер по этой части, он сделает. Самгин хотел притворить дверь, но Яков, подставив ногу, спросил его:
- Сказали мне - раненый знает вашу личность.
- Да, представьте...
Завязывая концы башлыка на груди, Яков сказал вдумчиво:
- Могут быть неприятности для вас...
- Возможно. Если, конечно, восстание будет неудачно, - сказал Самгин и подумал, что, кажется, он придал этим словам смысл и тон вопроса. Яков взглянул на него, усмехнулся и, двигаясь к двери на двор, четко выговорил:
- Не в этот раз, так - в другой... Возвратясь в столовую, Клим уныло подошел к окну, В красноватом небе летала стая галок. На улице - пусто. Пробежал студент с винтовкой в руке. Кошка вылезла из подворотни. Белая с черным. Самгин сел к столу, налил стакан чаю. Где-то внутри себя, очень глубоко, он ощущал как бы опухоль: не болезненная, но тяжелая, она росла. Вскрывать ее словами - не хотелось.
"Солдат этот, конечно, - глуп, но - верный слуга. Как повар. Анфимьевна. Таня Куликова. И - Любаша тоже. В сущности, общество держится именно такими. Бескорыстно отдают всю жизнь, все силы. Никакая организация невозможна без таких людей. Николай - другого типа... И тот, раненый, торговец копченой рыбой..."
Именно об этом человеке не хотелось думать, потому что думать о нем унизительно. Опухоль заболела, вызывая ощущение, похожее на позыв к тошноте. Клим Самгин, облокотясь на стол, сжал виски руками.
"Как бессмысленна жизнь..."
Вошла Анфимьевна и, не выпуская из руки ручки двери, опустилась на стул.
- Егор пропал, - сказала она придушенно, не своим голосом и, приподняв синеватые веки, уставила на Клима тусклые, стеклянные зрачки в сетке кровавых жилок. - Пропал, - повторила она.
"Страшные глаза!" - отметил Самгин и тихонько спросил: - Как же решили с этими... солдатами?
Анфимьевна тяжело поднялась, подошла к буфету и там, гремя посудой, тоже спросила:
- А как быть? - И, подходя к столу с чашкой в руке, она пробормотала: - Ночью отведут куда подальше да и застрелят.
Самгин выпрямился на стуле, ожидая, что еще скажет она, а старуха, тяжело дыша, посапывая носом, долго наливала чай в чашку, - руки ее дрожали, пальцы не сразу могли схватить кусок сахара.
- Всякому - себя жалко, - сказала она, садясь к столу. - Тем живем.
Самгин устал ждать и решительно, даже строго, спросил:
- И того и другого?
Раскалывая сахар на мелкие кусочки, Анфимьевна не торопясь, ворчливо и равнодушно начала рассказывать:
- Я говорю Якову-то: товарищ, отпустил бы солдата, он - разве злой? Дурак он, а - что убивать-то, дураков-то? Михаиле - другое дело, он тут кругом всех знает - и Винокурова, и Лизаветы Константиновны племянника, и Затёсовых, - всех! Он ведь покойника Митрия Петровича сын, - помните, чай, лысоватый, во флигере у Распоповых жил, Борисов - фамилия? Пьяный человек был, а умница, добряк.
Говоря, она прихлебывала чай, а - выпив, постучала ногтем по чашке.
- Ну вот - трещина, а севриз новый! Ох, Настасья, медвежьи лапы...
Самгин слушал ее тяжелые слова, и в нем росло, вскипало, грея его, чувство уважения, благодарности к этому человеку; наслаждаясь этим чувством, он даже не находил слов выразить его.
- К тому же Михайло-то и раненый, говорю. Хороший человек товарищ этот, Яков. Строгий. Все понимает. Все. Егора все ругают, а он с Егором говорит просто... Куда же это Егор ушел? Ума не приложу...
- Вы так часто ссорились с ним, - ласково напомнил Самгин.