Слабенький и беспокойный огонь фонаря освещал толстое, темное лицо с круглыми глазами ночной птицы; под широким, тяжелым носом топырились густые, серые усы, - правильно круглый череп густо зарос енотовой шерстью. Человек этот сидел, упираясь руками в диван, спиною в стенку, смотрел в потолок и ритмически сопел носом. На нем - толстая шерстяная фуфайка, шаровары с кантом, на ногах полосатые носки; в углу купе висела серая шинель, сюртук, портупея, офицерская сабля, револьвер и фляжка, оплетенная соломой.
- Какого же дьявола стоим? - спросил он, не шевелясь. - Живы - значит надо ехать дальше. Вы бы сходили, узнали...
- Удобнее это сделать вам, военному, - сказал Самгин.
- Военному! - сердито повторил офицер. - Мне сапоги одевать надо, а у меня нога болит. Надо быть вежливым...
Он снял фляжку, отвинтил пробку и, глотнув чего-то, тяжко вздохнул. Опасаясь, что офицер наговорит ему грубостей, Самгин быстро оделся и вышел из вагона в голубой холод. Ночь была прозрачно светлая, - очень высоко, почти в зените бедного звездами неба, холодно и ярко блестела необыкновенно маленькая луна, и все вокруг было невиданно: плотная стена деревьев, вылепленных из снега, толпа мелких, черных людей у паровоза, люди покрупнее тяжело прыгали из вагона в снег, а вдали - мохнатые огоньки станции, похожие на золотых пауков.
Самгин пошел к паровозу, - его обгоняли пассажиры, пробежало человек пять веселых солдат; в центре толпы у паровоза стоял высокий жандарм в очках и двое солдат с винтовками, - с тендера наклонился к ним машинист в папахе. Говорили тихо, и хотя слова звучали отчетливо, но Самгин почувствовал, что все чего-то боятся.
- Дотащишь до станции? - спросил жандарм.
- Нельзя, - сказал, машинист. Кто-то вздохнул.
- Черти! Убьют - и не охнешь. Самгин тихонько спросил солдата:
- Что случилось?
- В паровозе что-то, - неохотно ответил солдат, но другой возразил ему:
- Да нет! Рельса на стрелке лопнула. Коренастый солдат вывернулся из-за спины Самгина, заглянул в лицо ему и сказал довольно громко:
- Это нас, усмиряющих, хотели сковырнуть некоторые злодеи!
И, сделав паузу, он прибавил:
- В очках.
Первый солдат миролюбиво вмешался:
- Ничего неизвестно.
Но коренастый не уступал:
- Жандарм сказал: покушение.
Коренастый солдат говорил все громче, голос у него немножко гнусавил и звучал едко.
"Такие голоса подстрекают на скандалы", - решил Самгин и пошел прочь, к станции, по тропе, рядом с рельсами, под навесом елей, тяжело нагруженных снегом.
Впереди тяжело шагал человек в шубе с лисьим воротником, в меховой шапке с наушниками, - по шпалам тоже шли пассажиры; человек в шапке сдержанно говорил:
- Мало у нас порядка осталось.
- Смятение умов, - поддержал его голос за спиной Самгина.
- Никто никого не боится, - сказал человек в шубе, обернулся, взглянул в лицо Клима и, уступая ему дорогу, перешагнул на шпалы.
У паровоза сердито кричали:
- Где у вас командир?
- Не твое дело. Ты нам не начальство.
- Смотри у меня! Гнусавый голос взвизгнул:
- А что на тебя смотреть, ты - девка? Наплевать мне в твои очки!
"Это он жандарму", - сообразил Самгин и, сняв очки, сунул их в карман пальто.
- Маловато порядка, - сказал человек в лисьей шубе и протяжно зевнул.
Чувствуя себя, как во сне, Самгин смотрел вдаль, где, среди голубоватых холмов снега, видны были черные бугорки изб, горел костер, освещая белую стену церкви, красные пятна окон и раскачивая золотую луковицу колокольни. На перроне станции толпилось десятка два пассажиров, окружая троих солдат с винтовками, тихонько спрашивая их:
- Ну и - пороли?
- А - как же?
- Прикажут - и вас выпорем...
- А - баб - не приходилось? - спросил человек в шапке с наушниками и поучительно, уверенно заговорил, не ожидая ответа: - Баб следует особенно стращать, баба на чужое жаднее мужика...
К перрону подошла еще группа пассажиров; впереди, прихрамывая, шагал офицер, - в походной форме он стал еще толще и круглее.
- Ну, в чем дело? - резко крикнул он; человек в шапке, запахнув шубу, выпрямился, угодливо заговорил:
- Подозревается - крушение хотели устроить...
- Я спрашиваю не вас, - свирепо рявкнул офицер. - Где начальник станции?
Подбежал жандарм в очках, растолкал людей и, задыхаясь, доложил, что начальник разъезда телеграфирует о повреждении пути, требует рабочих.
- Предполагаю злоумышление, ваше благородие, рельсы на стрелке...
- А ты чего смотрел, морда? - спросил офицер и, одной рукой разглаживая усы, другой коснулся револьвера на боку, - люди отодвинулись от него, несколько человек быстро пошли назад к поезду; жандарм обиженно говорил:
- Я, ваше благородие, вчера командирован сюда...
- Командирован, ну и - не зевай! Офицер повернулся спиной к нему:
- Это что за солдаты?
- Бузулукского лезервного батальону из отряда, расквартированного по бунтущей деревне, - скороговоркой рапортовал рослый солдат с мягким, бабьим лицом.
- Бунтующей, дурак! Пошел прочь... Офицер вынул из кармана коробку папирос, посмотрел вслед солдатам и крикнул: