Марина, объяснив род занятий Безбедова, крикнула:
- Валентин, распорядись, чтоб дали чаю! В приемной Самгина Марина объяснила, что вот Всеволод Павлович предлагает взять на себя его дело по утверждению в правах наследства.
- Да, пожалуйста, я вас очень прошу, - слишком громко сказал Турчанинов, и у него покраснели маленькие уши без мочек, плотно прижатые к черепу. - Я потерял правильное отношение к пространству, - сконфуженно сказал он, обращаясь к Марине. - Здесь все кажется очень далеким и хочется говорить громко. Я отсутствовал здесь восемь лет.
Подтянув фланелевые брюки, он спрятал ноги под стул и сказал, улыбаясь приятной улыбкой:
- Я счастлив, что снова здесь. Марина сказала:
- Хорошо бы побывать в Париже!
- Это - очень просто, - сообщил Турчанинов. - Это действительно лучший город мира, а Франция - это и есть Париж.
Все, что говорил Турчанинов, он говорил совершенно серьезно, очень мило и тем тоном, каким говорят молодые учителя, первый раз беседуя с учениками старших классов. Между прочим, он сообщил, что в Париже самые лучшие портные и самые веселые театры.
- Я видел в Берлине театр Станиславского. Очень оригинально! Но, знаете, это слишком серьезно для театра и уже не так - театр, как... Приподняв плечи, он развел руками и - нашел слово:
- "Армия спасения". Знаете: генерал Бутс и старые девы поют псалмы, призывая каяться в грехах... Я говорю - не так? - снова обратился он к Марине; она ответила оживленно и добродушно:
- О, нет, нет! Это очень интересно.
Самгин не верил ее добродушию и ласково поощряющей улыбке, а Турчанинов продолжал, все более увлекаясь и точно жалуясь, не сильным, тусклым тенорком:
- И - эти босяки, вагабонд!1 Конечно, я - демократ, - во Франции все демократы, - а здесь я чувствую себя народником, хотя моя мать француженка. Но - почему босяки? Я думаю, что это даже вредно. Искусство должно быть... эстетично. Станиславский в грязных лохмотьях, какой-то чудак дядя Ваня стреляет в спину профессора - за что? Этого нельзя понять! И - не попадает в двух шагах! Печальный пьяница декламирует Беранже, это - ужасно старо, Беранже! Во Франции он забыт. Вообще французы никогда не поймут этого. Они знают, что все уже сказано, и дело только в том, чтобы красиво повторить знакомое. Форма! - воскликнул он, подняв руку, указывая пальцем в потолок и заглядывая в лицо Марины. - Мысли - пардон! - как женщины, они не очень разнообразны, и тайна их обаяния в том, как они одеты...
------------ 1 бродяги! (франц.).
Он замолчал, вздохнув облегченно, видимо, довольный тем, что высказал все, что тяготило его.
Миша позвал к чаю, Марина и парижанин ушли, Самгин остался и несколько минут шагал по комнате, встряхивая легкие слова парижанина. Когда он пришел к Безбедову, - Марина разливала чай, а Турчанинов говорил Валентину:
- Союз Москвы и Парижа - величайшая заслуга Александра Третьего пред миром, во Франции это понимают лучше, чем у нас.
- Нам понимать некогда, мы всё революции делаем, - откликнулся Безбедов, качая головой; белые глаза его масляно блестели, лоснились волосы, чем-то смазанные, на нем была рубашка с мягким воротом, с подбородка на клетчатый галстук капал пот.
- Революция - великое прошлое французов, - сказал Турчанинов и облизнул свои бледнорозовые губы анемичной девушки.
Марина сообщила Самгину, что послезавтра, утром, решено устроить прогулку в Отрадное, - поедет она, Лидия, Всеволод Павлович, приглашают и его. Самгин молча поклонился. Она встала, Турчанинов тоже хотел уйти, но Валентин с неожиданной горячностью начал уговаривать его:
- Город - пустой, смотреть в нем нечего, а вы бы рассказали мне о Париже, - останьтесь! Вина выпьем...
Турчанинов поцеловал руку Марины и остался, а она, выйдя на крыльцо, сказала Самгину, провожавшему ее:
- Забавный какой мальчуган! Ты послушай, что он Валентину наговорит, потом расскажешь мне, смеяться будем. Ну, до свиданья, хмурый человек! Фу, фу жара какая!..
Она ушла. Самгин постоял на крыльце, послушал; из открытого окна доносился торопливый тенорок гостя, но слова звучали невнятно. Идти к Безбедову не хотелось, не идти - было бы невежливо, он закурил и вошел. На него не обратили внимания. Турчанинов сидел спиною к двери, Безбедов боком. Облокотясь о стол, запустив пальцы одной руки в лохматую гриву свою, другой рукой он подкладывал в рот винные ягоды, медленно жевал их, запивая глотками мадеры, и смотрел на Турчанинова с масляной улыбкой на красном лице, а тот, наклонясь к нему, держа стакан в руке, говорил:
- Языческая простота! Я сижу в ресторане, с газетой в руках, против меня за другим столом - очень миленькая девушка. Вдруг она говорит мне: "Вы, кажется, не столько читаете, как любуетесь моими панталонами", - она сидела, положив ногу на ногу...
- Чорт, - пробормотал Безбедов. - Это называется: без лишних слов!
- О нет, вы - ошибаетесь! - весело воскликнул Турчанинов. - Это была не девушка для радости, а студентка Сорбонны, дочь весьма почтенных буржуа, - я потом познакомился с ее братом, офицером.
Безбедов тихонько и удивленно свистнул. Он качался на стуле, гримасничал, хрипел и потел. Было ясно, что ему трудно поддерживать беседу, что он "не имеет вопросов", очень сконфужен этим и ест ягоды для того, чтобы не говорит А Турчанинов увлеченно рассказывал:
- Идут по бульвару мужчина и дама, мужчина заходит в писсуар, и это нисколько не смущает даму, она стоит и ждет.
Безбедов фыркнул.
- Да, по-русски - это смешно и немножко - свинство, но у них - только естественно. Вообще французам совершенно не свойственно лицемерие.
Со двора в окно падали лучи заходящего солнца, и все на столе было как бы покрыто красноватой пылью, а зелень растений на трельяже неприятно почернела. В хрустальной вазе по домашнему печенью ползали мухи.
- Д-да, живут люди, - сипло вздохнул Безбедов. - А у нас вот то война, то - революция.
- Это ужасно! - сочувственно откликнулся парижанин. - И все потому, что не хватает денег. А мадам Муромская говорит, что либералы - против займа во Франции. Но, послушайте, разве это политика? Люди хотят быть нищими... Во Франции революцию делали богатые буржуа, против дворян, которые уже разорились, но держали короля в своих руках, тогда как у вас, то есть у нас, очень трудно понять - кто делает революцию?
Безбедов взмахнул головою и захохотал, хлопая по коленям ладонями, всхрапывая:
- Вот - именно - кто?
Турчанинов подождал, когда Валентин отсмеялся, и сказал как будто уже обиженно:
- Мое мнение: революции всегда делаются богатыми...
- Ясно! - вскричал Безбедов.
Самгин незаметно вышел из комнаты, озлобленно думая:
"Эта жирная свинья - притворяется! Он прекрасно видит, что юноше приятно поучать его. Он не только сам карикатурен, но делает карикатурным и того, кто становится рядом с ним".
После того, что сказала о Безбедове Марина... Самгин почувствовал, что его антипатия к Безбедову стала острее, но не отталкивала его от голубятника, а как будто привлекала к нему. Это было и неприятно и непонятно.
Через день, утром, он покачивался в плетеной бричке по дороге в Отрадное. Еще роса блестела на травах, но было уже душно; из-под ног пары толстых, пегих лошадей взлетала теплая, едкая пыль, крепкий запах лошадиного пота смешивался с пьяным запахом сена и отравлял тяжелой дремотой. По сторонам проселочной дороги, на полях, на огородах шевелились мужики и бабы; вдали, в мареве, колебалось наивное кружево Монастырской рощи. Бричка была неудобная, на жестких рессорах,
Самгина неприятно встряхивало, он не выспался и был недоволен тем, что пришлось ехать одному, - его место в коляске Марины занял Безбедов. За кучера сидел на козлах бородатый, страховидный дворник Марины и почти непрерывно беседовал с лошадьми, - голос у него был горловой, в словах звучало что-то похожее на холодный, сухой свист осеннего ветра. И при этом - неестественно красное лицо, точно со лба, щек содрана кожа. Густая, темная борода кажется наклеенной. Еще в городе, садясь в бричку, Самгин подумал:
"Какое свирепое лицо".
А выехав за город - спросил:
- Вы откуда родом?
- Из Гурьева. Есть такой городок на Урал-реке. Раньше - Яицком звался.
- Казак?