Самгин, опустив руку, зажал ее вместе с револьвером коленями.
- Бандиты? - догадался Крэйтон и, пробормотав:
"Вот - Америка!" - строго сказал: - Когда откроют дверь - стреляем вместе, - так?
- Да, да, - ответил Самгин, прислушиваясь к шуму в коридоре вагона и голосу, командовавшему за окном:
- Кондуктор, погаси фонарь! Кому я говорю, дура? Стрелять буду, - не болтай фонарем.
"Иноков... Это - Иноков. Второй раз!" - ошеломленно думал Самгин.
- Э, дура!
Хлопнул выстрел, звякнуло стекло, на щебень упало что-то металлическое, и раздался хриплый крик:
- Эй, вы, там! Башки из окон не высовывать, из вагонов не выходить!
Было странно слышать, что голос звучит как будто не сердито, а презрительно. В вагоне щелкали язычки замков, кто-то постучал в дверь купе.
- Не открывать! - строго сказал Крэйтон.
- Напали на поезд! - прокричал в коридоре истерический голосок. Самгину казалось, что всё еще стреляют. Он не был уверен в этом, но память его непрерывно воспроизводила выстрелы, похожие на щелчки замков.
Время тянулось необычно медленно, хотя движение в вагоне становилось шумнее, быстрее. За окном кто-то пробежал, скрипя щебнем, громко крикнув:
- Живо!
Самгин так крепко сжимал револьвер коленями, что у него заболела рука; он сунул оружие под ляжку себе и плотно прижал его к мякоти дивана.
- Странно, - сказал Крэйтон. - Они не торопятся, эти ваши бандиты.
Судорожно вздыхал и шипел пар под вагоном, - было несколько особенно длинных секунд, когда Самгин не слышал ни звука, кроме этого шипения, а потом, около вагона, заговорили несколько голосов, и один, особенно громко, сказал:
- Здесь, в этом!
- Не выпускать никого!
Вагон осторожно дернуло, брякнули сцепления, Крэйтон приподнял занавеску окна; деревья за окном шевелились, точно стирая тьму со стекла, мутно проплыло пятно просеки, точно дорога к свету.
- Что же - нас взяли в плен? - грубо спросил Крэйтон. - Мы - едем!
Да, поезд шел почти с обычной скоростью, а в коридоре топали шаги многих людей. Самгин поднял занавеску, а Крэйтон, спрятав руку с револьвером за спину, быстро открыл дверь купе, спрашивая:
- Что происходит?
Против двери стоял кондуктор со стеариновой свечою в руке, высокий и толстый человек с белыми усами, два солдата с винтовками и еще несколько человек, невидимых в темноте.
- Почтовый вагон ограбили, - сказал кондуктор, держа свечку на высоте своего лица и улыбаясь. - Вот отсюда затормозили поезд, вот видите - пломба сорвана с тормоза...
- Сколько ж их было? - густым басом спросил толстый человек.
- Говорят - четверо.
- Кто говорит?
- Товарищ.
- Какой - товарищ, чей?
- Наш, из бригады.
- Везде - товарищи!
Женский голос напряженно крикнул:
- Сколько же, сколько убитых? Ей сердито ответили:
- Убитых нет!
- Вы скрываете! Они стреляли.
- Солдату из охраны руку прострелили, только и всего, - сказал кондуктор. Он все улыбался, его бритое солдатское лицо как будто таяло на огне свечи. - Я одного видел, - поезд остановился, я спрыгнул на путь, а он идет, в шляпе. Что такое? А он кричит: "Гаси фонарь, застрелю", и - бац в фонарь! Ну, тут я упал...
- Четверо? - проворчал Крэйтон над ухом Самгина. - Храбрые ребята.
А Самгин подумал:
"Какое презрение надобно иметь к людям, чтобы вчетвером нападать на целый поезд".
Он все время вспоминал Инокова, не думая о нем, а просто видя его рядом с Любашей, рядом с собою, в поле, когда развалилась казарма, рядом с Елизаветой Спивак.
"Писал стихи".
Он слышал, что кто-то шепчет:
- Обратите внимание: у господина в очках - револьвер.
Самгин, с невольной быстротой, бросил револьвер на диван, а шопот вызвал громкий ответ:
- Ну, что ж такое? Револьвер и у меня есть, да, наверное, и у многих. А вот что убитых нет, это подозрительно! Это, знаете...
- Да, странно...
- При наличии солдат...
- Солдат - не филин, он тоже ночью спит. А у них - бомба. Руки вверх, и - больше никаких. - уныло проговорил один из солдат.