- Я - пью, а вы - не пьете, и ваша осторожность, хмурое личико ваше... не то чтобы стесняют меня, - я стесняться не мастер, - но все-таки мешают. Среди племени, населяющего этот город, я - чужой человек, туземцы относятся ко мне враждебно. У них тут сохранилось родовое начало и вообще... как будто преобладают мошенники.
Опираясь локтями на стол, поддерживая ладонью подбородок, он протянул над столом левую руку с бокалом вина в ней, и бесцветные глаза его смотрели в лицо Самгина нехорошо, как будто вызывающе. В его звонком голосе звучали едкие, задорные ноты.
"С ним нужно вести себя мягче", - решил Самгин, вспомнив Бердникова, чокнулся с его стаканом и сказал:
- Вероятно, на моем настроении сказывается усталость, я - с дороги.
- Предположим, - полусогласился Тагильский. - И вспомним, что хотя убита как будто и ростовщица, но ведь вы не Раскольников, я - не Порфирий. Вспомним также, что несколько лет тому назад мы рассуждали о Марксе... и так далее. Ваше здоровье!
Выпили. Тагильский продолжал:
- Итак: с одной стороны - богатое выморочное имущество и все документы на право обладания оным - в руках жуликоватых туземцев. Понимаете?
- Понимаю, - сказал Самгин.
- С другой: в одном из шкафов магазина найдено порядочное количество нелегальной литературы эсдеков и дружеские - на ты - письма к Зотовой какого-то марксиста, вероучителя и остроумца. На кой дьявол богатой бабе хранить у себя нелегальщину? А посему предполагается, что это ваше имущество.
Самгин выпрямился и сердито спросил:
- Вы - допрашиваете?
- Не допрашиваю и не спрашиваю, а рассказываю: предполагается, сказал Тагильский, прикрыв глаза жирными подушечками век, на коже его лба шевелились легкие морщины. - Интересы клиентки вашей весьма разнообразны: у нее оказалось солидное количество редчайших древнепечатных книг и сектантских рукописей, - раздумчиво проговорил Тагильский.
Воздух на улице как будто наполнился серой пылью, стекла окон запотели, в комнате образовался дымный сумрак, - Самгин хотел зажечь лампу.
- Не стоит, - тихо сказал Тагильский. - Темнота отлично сближает людей... в некоторых случаях. Правом допрашивать вас я - не облечен. Пришел к вам не как лицо прокурорского надзора, а как интеллигент к таковому же, пришел на предмет консультации по некоему весьма темному делу. Вы можете поверить в это?
- Да, - не сразу сказал Самгин, очень встревоженный. Вспомнилось заявление следователя о показаниях Безбедова, а теперь вот еще нелегальщина.
- Да, я вам верю, - повторил он, и ему показалось, что даже мускулы его напряглись, как пред прыжком через яму.
"Ловит он меня или-что?"-думал он, а Тагильский говорил:
- Из этого дела можно состряпать уголовный процесс с политической подкладкой, и на нем можно хапнуть большие деньги. Я - за то, чтоб разворовали деньги и - успокоились. Для этого необходимо, чтоб Безбедов сознался в убийстве. Как вы думаете - был у него мотив?
- Да, был, - уверенно ответил Самгин.
- Какой?
- Месть.
- Правильно, подтверждается его письмами, - с удовольствием произнес Тагильский. - Расскажите о нем, - предложил он, закуривая папиросу, взятую у Самгина. Самгин тоже закурил и начал осторожно рассказывать о Безбедове. Он очень хотел верить этому круглому человечку со свиными глазками и лицом привычного пьяницы, но - не верил ему. Во всем, что говорил Тагильский, чувствовалась какая-то правда, но чувствовалась и угроза быть вовлеченным в громкий уголовный процесс, в котором не хотелось бы участвовать даже в качестве свидетеля, а ведь могут пристегнуть и в качестве соучастника. Оправдают за недоказанностью обвинения, так - все равно на него будет брошена тень.
"Я - не Иванов, не Ефимов, а - Самгин. Фамилия - редкая. Самгин? Это гот, который... Я - беззащитен", - тревожно соображал Самгин. Тагильский прервал его рассказ:
- Ну, вообще - кретин, ничтожество этот Безбедов. Для алиби ему не хватает полутора или двух десятков минут. Он требует, чтоб вы защищали его...
Самгин молчал, повторяя про себя:
"Беззащитен".
В комнате стало совсем темно. Самгин тихо спросил:
- Я зажгу лампу?
- Зажгите лампу, - в тон ему ответил Тагильский, и покуда Клим зажигал спички, а они ломались, гость сказал нечто значительное:
- Мы мало знаем друг друга и, насколько помню, в прошлом не испытывали взаимной симпатии. Наверняка, мой визит вызывает у вас кое-какие подозрения. Это - естественно. Вероятно, я еще более усилю подозрения ваши, если скажу, что не являюсь защитником кого-то или чего-то. Защищаю я только себя, потому что не хочу попасть в грязную историю. Возможность эта грозит и вам. А посему мы, временно, должны заключить оборонительный союз. Можно бы и наступательный, то есть осведомить прессу, но - это, пока, преждевременно.
"Успокаивает, - сообразил Самгин. - Врет". - И сказал вполголоса:
- Я очень хорошо помню вас, но не могу сказать, что вы возбуждали у меня антипатию.
- Ну, и не говорите, - посоветовал Тагильский. При огне лицо его стало как будто благообразнее: похудело, опали щеки, шире открылись глаза и как-то добродушно заершились усы. Если б он был выше ростом и не так толст, он был бы похож на офицера какого-нибудь запасного батальона, размещенного в глухом уездном городе.
- Стратонова - помните? - спросил он. - Октябрист. Построил большой кожевенный завод на правительственную субсидию. Речи Прейса, конечно, читаете. Не блестяще ораторствует. Унылое зрелище являет собою русский либерал. А Государственная дума наша - любительский спектакль. Н-да. Пригласили на роль укротителя и спасителя саратовского губернатора. Мужчина - видный, но - дуракоподобный и хвастун... В прошлом году я с ним и компанией на охоту ездил, слышал, как он рассказывал родословную свою. Невежда в генеалогии, как и в экономике. Забыл о предке своем, убитом в Севастополе матросами, кажется - в тридцатых годах.
Он насадил пробку на вилку и, говоря, ударял пробкой по краю бокала, аккомпанируя словам своим стеклянным звоном, звон этот был неприятен Самгину, мешал ему определить: можно ли и насколько можно верить искренности Тагильского? А Тагильский, прищурив левый глаз, продолжая говорить все так же быстро и едко, думал, видимо, не о том, что говорил.
- Хвастал мудростью отца, который писал против общины, за фермерское хуторское - хозяйство, и называл его поклонником Иммануила Канта, а папаша-то Огюсту Конту поклонялся и даже сочиненьишко написал о естественно-научных законах в области социальной. Я, знаете, генеалогией дворянских фамилий занимался, меня интересовала роль иностранцев в строительстве российской империи...
И вдруг, перестав звонить, он сказал:
- Безбедов очень... верят вам. Я думаю, что вы могли бы убедить его сознаться в убийстве. Участие защитника в предварительном судебном следствии - не допускается, до вручения обвиняемому обвинительного акта, но... Вы подумайте на эту тему.
Гость встал и этим вызвал у хозяина легкий вздох облегчения.
- Чтоб не... тревожить вас официальностями, я, денечка через два, зайду к вам, - сказал Тагильский, протянув Самгину руку, - рука мягкая, очень горячая. - Претендую на доверие ваше в этом... скверненьком дельце, сказал он и первый раз так широко усмехнулся, что все его лицо как бы растаяло, щеки расползлись к ушам, растянув рот, обнажив мелкие зубы грызуна. Эта улыбка испугала Самгина.
"Нет, он - негодяй!"
Но толстенький человек перекатился в прихожую и там, вполголоса, сказал:
- Вот что - все может быть! И если у вас имеется какая-нибудь нелегальщина, так лучше, чтоб ее не было...
Ощутив нервную дрожь, точно его уколола игла, Самгин глухо спросил:
- Зотова служила в департаменте полиции?
- Ка-ак? Ах, дьявольщина, - пробормотал Тагильский, взмахнув руками. Это - что? Догадка? Уверенность? Есть факты?
- Догадка, - тихо сказал Самгин. Тагильский свистнул:
- А - фактов нет?
- Нет. Но иногда мне думалось...