Как матерь дитя, успокой!
- Снова хлопали ладонями, но раздались и опротестующие голоса:
- Гос-спода! Почему так много грусти?
- Правильно! - крикнул аккомпаниатор, молодой, во сильно лысоватый человек во фраке, с крупным зеленым камнем к булавке галстука та. с такими же зелеными запонками.
- Долой уныние!
Старичок с орденом, держась за свою седую, остренькую бородку, внушал молодежи:
- Мы встречаем 12 год, год столетия победы нашей над Наполеоном и армиями Европы, встречаем седьмой год представительного правления - не так ли? Мы сделали замечательный шаг, и уж теперь...
- Правильно!
- Веселее, дети.
- Хор!
- Дружественные отношения -наши с Францией помешают нам достойно отметить знаменательную дату, - настойчиво говорил старичок, а молодежь потолкалась и, соединясь плотной кучей, грянула:
Из страны, страны далекой...
Ерухимович, не двигая ни единой чертою каменного лица, отчетливо выводил:
Р-ради славного труда,
Р-ради вольности веселой
Собралися мы сюда...
- Довольно! - крикнул, выскочив вперед хора, рыжеватый юноша в пенснэ на остром носу. - Долой безграмотные песни! Из какой далекой страны собрались мы? Мы все - русские, и мы в столице нашей русской страны.
- Пр-равильно!
- "Быстры, как волны" - аккомпаниатор!
- Просим волны!
Человек, украшенный зелеными камнями, взмахнув головой и руками, ударил по клавишам, а начал соло, и Самгин подумал, не издевается ли он над людями, выпевая мрачные слова:
Что час, то короче
К могиле наш путь!
- Ну, знаете, - закричал кто-то из соседней комнаты, - встречать новый год такими песнями...
- "Более, чем оригинально" - как сказал царь Николай Второй, поддержали его.
Но невозмутимо пел:
Умрешь - похоронят, как не жил на свете,
Сгниешь - не восстанешь...
- Довольно! - закричали несколько человек сразу, и особенно резко выделились голоса женщин, и снова выскочил рыжеватый, худощавый человечек, в каком-то] странного покроя и глиняного цвета сюртучке с хлястиком на спине. Вертясь на ногах, как флюгер на шесте, обнаруживая акробатическую гибкость тела, размахивая руками, он возмущенно заговорил:
- Стыдно слушать! Три поколения молодежи пело эту глупую, бездарную песню. И - почему эта странная молодежь, принимая деятельное участие в политическом движении демократии, не создала ни одной боевой песни, кроме "Нагаечки"-песни битых?
- Браво!
- Замечательно сказано!
- Правильно-о, - подтвердил аккомпаниатор с явной радостью.
- Браво!
Оратору аплодировали, мешая говорить, но он кричал сквозь рыбий плеск ладоней.
Выделился голос Ерухимовича:
- Вот ты бы, Алябьев, и взял на себя роль Руже де-Лиля вместо того, чтоб в "Сатириконе" обывателя смешить...
- Довольно споров!
- Соединимы ли пессимизм и молодости?
- Да! -крикнули в ответ ему. - Большинство самоубийц - молодежь...
- Довольно!
- Давайте споем "Отречемся от старого мира":
- Попробуй, отрекись, болван, - проворчал (Ерухимович), медные его глаза на вспотевшем лице смотрели в упор и точно отталкивая Самгина.
Нужно было сказать что-то этому человеку.
- У вас очень приятный голос, - сказал Самгин.
- А характер - неприятный, - ответил студент.
- Разве?
- Да.
"Груб и неумен", - решил Самгин, не пытаясь продолжать беседу.