- Очень хорошо спели вы Беранже!
- Да? Приятно, что вам понравилось. Легла удобнее - и сказала, подмигнув, щелкая пальцами:
- Это у меня - вроде молитвы. Как это по-латински? Кредо кви абсурдум7, да? Антон терпеть не мог эту песню. Он был моралист, бедняга...
-----------7 Верю, потому что это нелепо (искаж. лат.).
Затем произошло нечто, о тем, за несколько минут пред этим, Самгин не думал и чего не желал. Полежав некоторое время молча, с закрытыми глазами, женщина вздохнула и проговорила вполголоса, чуть-чуть приоткрыв глаза:
- Давайте отнесемся к факту просто. Он ни к чему не обязывает нас, ничем не стесняет, да? Захочется - повторим, не захочется - забудем? Идет?
- Прекрасно, - торопливо сказал Самгин.
- Поцелуйте, - приказала она.
Ее лаконизм очень понравился Климу Ивановичу и очень приподнял эту женщину в его глазах.
"Да, это не Алина. Просто, без теня фальши. Без истерики..."
Сознание, что союз с нею не может быть прочен, даже несколько огорчило его, вызвало досадное чувство, но эти чувства быстро исчезли, а тяготение к спокойной, крепкой Таисье не только не исчезло, но как будто стало сильнее. Но объясниться с Таисьей не удавалось, она стала почему-то молчаливее, нелюдимей. Самгин замечал, что она уже не смотрит на него спрашивающим взглядом и как будто избегает оставаться с ним вдвоем. Он был уверен, что она решает вопрос о переезде от Ивана Дронова к нему, Климу Самгину, и уже не очень торопился услышать ее решительное слово. Уверен был и в том, что слово сказано будет именно то, какого он ждет.
"Честная женщина",-думал он.
Он не замечал ничего, что могло бы изменить простое и ясное представление о Таисье: женщина чем-то обязана Дронову, благодарно служит ему, и ей неловко, трудно переменить хозяина, хотя она видит все его пороки и понимает, что жизнь с ним не обеспечивает ее будущего.
"Последние годы жизни Анфимьевны Варвара относилась к ней очень плохо, но Анфимьевна все-таки не ушла на другое место", - напомнил он себе и подумал, что Таисья могла бы научиться печатать на машинке Ремингтона.
Его беспокоил Шемякин, но он был совершенно уверен, что Дронов не помешает ему, и его нисколько не смущал интерес Таисьи к политике.
- Это - от скуки. По доброте сердца. И это уже несвоевременно.
Тем более поразил его Дронов, когда он явился к нему поздно вечером полупьяный и, ошеломленно мотая головой, пробормотал хриплым голосом:
- Тоська ушла. Понимаешь?
Самгин вздрогнул, почувствовав ожог злости. Он сидел за столом, читая запутанное дело о взыскании Готлибом Кунстлер с Федора Петлина 15000 рублей неустойки по договору, завтра нужно было выступать в суде, и в случае выигрыша дело это принесло бы солидный гонорар. Сердито и уверенно он спросил, взглянув на Ивана через очки:
- К Шемякину, да?
Дронов поставил пред собой кресло и, держась одной рукой за его спинку, другой молча бросил на стол измятый конверт, - Самгин защемил конверт концами ножниц, брезгливо взял его. Конверт был влажный.
- На улице сыро?
- Дождь, чорт его... Дождь, - бормотал Дронов, все качая головой и жмурясь.
"Иван, я ухожу от тебя, - читал Самгин написанное крупными буквами, чем-то похожими на цифры. - Мне надоели твои знакомые и вся эта болтовня и суета. Не понимаю, зачем это нужно тебе и вообще - зачем? Жулики, бездельники, и все больше их. Ты знаешь, что я относилась к тебе хорошо, очень дружественно и открыто, но вижу, что стала не нужна тебе и ты нисколько не уважаешь меня. Ты видишь, как Шемякин ухаживает за мной, а он - негодяй, и мне очень обидно, конечно, что тебе все равно, как негодяй обращается со мной. Конечно, я сама могла бы дать ему по роже, но я не знаю твоих дел с ним, и я вообще не хочу вмешиваться в твои дела, но они мне не нравятся. И ты все больше пьешь. Ты хороший, я знаю, что в корне - хороший, но мне стыдно, что я должна кормить, поить твоих гостей и в этом все для меня. Я думаю, что, может быть, гожусь для чего-то другого, я хочу жить серьезно. Прощай, Иван. Не сердись. Таисья".
Самгин прочитал письмо, швырнул его прочь и несколько секунд презрительно разглядывал Дронова. Иван тоже казался отсыревшим, обмякшим, он все держался за спинку кресла и посапывал носом, мигая, вздыхая.
"Дурак. Кажется, плакать готов", - подумал Самгин, а вслух сказал тоном судьи:
- Она - права. Ты устроил у себя какой-то трактир, вокзал. Клуб бездарнейших болтунов. Тебе кажется, что это - политический салон. Она права...
- Кто не сволочь? - вдруг, не своим голосом, спросил Дронов, приподняв кресло и стукнув ножками его в пол.- Сначала ей нравилось это. Приходят разные люди, обо всем говорят...
- Ничего не понимая, - вставил Самгин.
- Это, брат, ты врешь, - возразил Иван, как будто трезвея. Ошибаешься, - поправил он. - Все понимают, что им надо понять. Тараканы, мыши... мухи понимают, собаки, коровы. Люди-всё понимают. Дай мне выпить чего-нибудь, - попросил он, но, видя, что хозяин не спешит удовлетворить его просьбу, - не повторил ее, продолжая:
- Тоська все понимала.
- Очень хорошая женщина для тебя, - мстительно сказал Самгин Клим Иванович.
- Это я знаю, - согласился Дронов, потирая лоб. - Она, брат... Да. Она вместо матери была для меня.
Смешно? Нет, не смешно. Была, - пробормотал он и заговорил wse трезвей: - Очень уважала тебя и ждала, что асы... что-то скажешь, объяснишь. Потом узнала, что ты, под Новый год, сказал какую-то речь",
Дренов замолчал, ощупывая грудь, так, как будто убеждался в целости боковых карманов.
- Ну, и - что же? - негромко спросил Самгин.
- Что?
- Речь?
- Ах, да! Огорчилась. Все отращивала про тебя; разве он не большевик?
- А ты изобразил ей меня большевиком? Дроздов кивнул головой, вынул из кармана какую-то книжку.
- Речь передали ей, конечно, в искаженном виде, - заметил Самгин.
- Не знаю.
Дронов хлопнул книжкой по своей ладони и снова:
- Вот - сорок две тысячи в банке имею. Семнадцать выиграл в карты, девять - спекульнул кожей на ремни в армию, четырнадцать накопил во мелочам. Шемякин обещал двадцать пять. Мало, но все-таки... Семидубов дает. Газета - будет. Душу продам дьяволу, а газета будет Ерухимович-фельетонист. Он всех Дорошевичей в гроб уложит. Человек густого яда. Газета - будет, Самгин. А вот Тоська... эх, чорт... Пойдем, поужинаем где-нибудь, а?
Ужинать Самгин отказался, до - спросил, не без надежды:
- Может быть, она вернется?
- Н-нет, не жду. Я ведь знаю, куда она- Это- Роза направила ее, бормотал Дронов, засовывая книжку в карман.
Он ушел, оставив Самгина неспособным заниматься делом Кунстлера и Петлина. Закурив папиросу, сердито барабаня пальцами по толстому "Делу", Клим Иванович закрыл глаза, чтобы лучше видеть стройную фигуру Таисьи, ее высокую грудь, ее спокойные, уверенные движения и хотя мало подвижное, но -красивое лицо, внимательные, вопрошающие глаза. Вспомнил, как, положив руку на грудь ее, он был обескуражен ее спокойным и смешным вопросом: "Что вас там интересует?" Вспомнил, как в другой раз она сама неожиданно взяла его руку и, посмотрев на ладонь, сказала:
- Долго будете жить, линия жизни длинная.