На товарищей своих он пренебрежительно махнул рукой: они стояли по обе стороны двери, как стража.
- Садитесь, - неохотно сказал им Денисов, они покорно сели, а Ловцов выступил шага на два вперед, пошаркал ногами по полу, как бы испытывая его прочность, и продолжал:
- И чтобы не мямлить, не хитрить, так я сразу...
- Ты погоди, - куда ты? - вскричал Фроленков.
- Сразу и требую: объявите - какие ваши условия?
- Ах ты, господи! - вскричал Фроленков.
- Ты, Анисим, - не поймана щука, ты не трепещи! Бери кума за пример сидит, как чугунный памятник на кладбище.
- А тебе бы не задираться, Ловцов! - угрюмо посоветовал голова.
- Как это я задираюсь? Я - просто объяснил господину адвокату, зачем я послан...
На высоких нотах голос Ловцова срывался, всхрапывал. Стоял этот мужик "фертом", сунув ладони рук за опояску, за шаль, отведя локти в сторону. Волосы на лице его неприглядно шевелились, точно росли, пристальный взгляд раздражал Самгина.
- Доверитель мой предлагает: отказаться от предъявленного им иска к обществу крестьян села Песочного, а общество должно отказаться от встречного иска к нему, Ногайцеву.
- Тут и все? - спросил Ловцов.
- Да. Все.
- Дешево. А - как же убытки наши? Убытки-то кто возместит нам?
- Что вы называете убытками? - осведомился Самгин и немедленно получил подробное объяснение:
- Убытками называются цифры денег. Адвокат, который раньше вас тянул это дело три года с лишком и тоже прятал под очками бесстыжие глаза...
- Ведь вон как говорит, смутьян! - весело подчеркнул Фроленков.
- Он перебрал у нас цифру денег в 1160 рублей - раз! На 950 рублей у нас расписки его имеются.
- Он - помер, - напомнил Самгин.
- Наследников потревожим, - сообщил лохматый мужик. - Желаем получить сумму за четырехлетнее пользование лугами - два. Рендатель лугов - вот он!
Ловцов указал кивком головы в сторону Фроленкова, - веселый красавец вытянул в его сторону руку, сложив пальцы кукишем, но Ловцов только головой тряхнул, продолжая быстро и спокойно:
- У нас - все сосчитано.
- У меня - тоже, - сказал Фроленков.
- С господина Ногайцева желаем получить пятьсот целковых за расходы, за беззаконное его дело, за стачку с монахами, за фальшивые планы.
- Все это, все ваши требования... наивны, не имеют под собой оснований,-прервал его Самгин, чувствуя, что не может сдержать раздражения, которое вызывал у него упорный, непоколебимый взгляд черных глаз. Ногайцев - гасит иск и готов уплатить вам двести рублей. Имейте в виду: он может и не платить...
- За-аплотит! - спокойно возразил Ловцов.- И Фроленков заплотит.
- Да - ну? - игриво спросил Фроленков.
- Обязательно заплотишь, Анисим! 1930 целковых. Хошь ты и с полицией сено отбирал у нас, а все-таки оно краденое...
- Вот - извольте видеть, как он говорит, - пожаловался Фроленков. - Эх ты, Максим, когда ты угомонишься, сумасшедший таракан?..
Самгин встал, сердито сказав, что дело сводится исключительно к прекращению иска Ногайцева, к уплате им двухсот рублей.
- Больше ни о чем я не могу и не буду говорить, - решительно заявил он.
- А вы - чего молчите? - строго крикнул Фроленков на хромого и Егерева.
- Да ведь мы-что же? Мы вроде как свидетели, - тихо ответил Егерев, а Дудоров - добавил:
- Нам-не верят, вот-Максима послали.
- Меня послали того ради, что вы - трусы, а мне бояться некого, уж достаточно пуган, - сказал Ловцов.
Денисов тоже попробовал встать, но только махнул рукой:
- Идите в кухню, Егерев, пейте чай. А Ловцов повернулся спиной к солидным людям и сказал:
- Вы - не можете? Понимаю: вы противоположная сторона. Мы против вас своего адвоката поставим.
Ушли. Фроленков плотно притворил за ними дверь и обратился к Самгину:
- Вот, не угодно ли? Но его речь угрюмо прервал Денисов.
- Напрасно ты, кум, ко мне привел их. У меня в этом деле интересу нет. Теперь станут говорить, что и я тоже в чепуху эту впутался...
- А ты будто не впутан? - спросил Фроленков, усмехаясь. - Вот, Клим Иваныч, видели, какой характерный мужичонка? Нет у него ни кола, ни двора, ничего ему не жалко, только бы смутьянить! И ведь почти в каждом селе имеется один-два подобных, бездушных. Этот даже и в тюрьмах сиживал, и по этапам гоняли его, теперь обязан полицией безвыездно жить на родине. А он жить вовсе не умеет, только вредит. Беда деревне от эдаких.
- Все пятый год нагрешил... Москва насорила, - хмуро вставил Денисов.
- Верно! - согласился Фроленков. - Много виновата Москва пред нами, пред Россией... ей-богу, право!
- Послушать бы, чего он там говорит, - предложил Денисов, грузно вставая на ноги, и осторожно вышел из комнаты, оставив за собой ворчливую жалобу:
- Ты все-таки, Анисим, напрасно привел их ко мне...
- Ну, ничего, потерпишь, - пробормотал красавец вслед ему и присел на диван рядом с Самгиным. - Н-да, Москва... В шестом году прибыл сюда слободской здешний мужик Постников, Сергей, три года жил в Москве в дворниках, а до того - тихой был работник, мягкой... И такие начал он тут дела развертывать, что схватили его, увезли в Новгород да там и повесили. Поспешно было сделано: в час дня осудили, а наутро - казнь. Я свидетелем в деле его был: сильно удивлялся! Стоит он, эдакой, непричесанный, а говорит судьям, как власть имущий.
Рассказывал Фроленков мягко, спокойно поглаживал бороду обеими руками, раскладывал ее по жилету, румяное лицо его благосклонно улыбалось.
"Поучает меня, как юношу", - отметил Самгин, тоже благосклонно.