Она удивилась, стала наблюдать и вскоре заметила, что ласки его неизменно обрываются до того, как она может быть оплодотворена.
Однажды ночью она прошептала ему, уста к устам:
— Почему ты не отдаешься мне всецело, как прежде?
Он захохотал:
— Понятно почему, — чтобы ты не забеременела.
Она вздрогнула.
— Почему ты не хочешь больше детей?
Он застыл от изумления.
— Как? Что ты говоришь? Ты с ума сошла? Еще ребенка? Ну нет, увольте. Довольно, что один тут пищит, отвлекает всех и стоит денег. А еще второго? Благодарю покорно!
Она обхватила его, осыпала поцелуями и между ласками шепнула:
— Милый, умоляю тебя, сделай меня еще раз матерью.
Но он рассердился, как будто она оскорбила его.
— Право же, ты не в своем уме. Прошу тебя, прекрати эти глупости.
Она замолчала и про себя решила хитростью добиться от него желанного счастья.
Теперь она старалась продлить его ласки, разыгрывала комедию безумной страсти, судорожно прижимая его к себе в притворном упоении. Она прибегала ко всяческим уловкам, но он не терял самообладания и не забылся ни разу.
И тут, когда неотступное желание совсем истерзало ее, когда она дошла до предела и готова была всем пренебречь, на все дерзнуть, она снова отправилась к аббату Пико.
Он кончал завтрак и был очень красен, потому что после еды всегда страдал сердцебиением. Увидев ее, он закричал: «Ну, как?» — ему не терпелось узнать результаты своего посредничества.
Теперь она была решительнее, отбросила стыдливую робость и отвечала прямо:
— Мой муж не хочет больше иметь детей.
Аббат повернулся к ней, живо заинтересовавшись и собираясь с любопытством священника порыться в тех альковных тайнах, которые развлекали его в исповедальне. Он спросил:
— Как же так?
Несмотря на всю свою отвагу, она смутилась и не знала, как объясниться:
— Ну… ну… он отказывается сделать меня матерью.
Аббат понял, он был сведущ в этих делах, и принялся допрашивать о мельчайших подробностях с жадностью мужчины, обреченного поститься.
Потом он подумал немного и спокойным тоном, как говорил бы о хороших видах на урожай, во всех деталях начертал ей план умелых действий.
— Дитя мое, вам осталось одно средство — обманите его, скажите, что вы беременны. Он перестанет остерегаться. Вы и забеременеете на самом деле.
Она вспыхнула до корней волос, но решила не отступать ни перед чем:
— А если… если он мне не поверит?
Кюре хорошо знал способы направлять людей и держать их в руках:
— Оповестите всех о своей беременности, рассказывайте о ней направо и налево; под конец придется поверить и ему.
Затем, как бы желая оправдать себя за эту хитрость, он присовокупил:
— Вы вполне в своем праве, церковь допускает сношения между мужчиной и женщиной лишь во имя продолжения рода.
Она последовала хитрому совету и через две недели объявила Жюльену о своей предполагаемой беременности. Он даже подскочил:
— Неправда. Быть этого не может!
Она указала причины своих подозрений. Но он постарался успокоить самого себя:
— Ну! Это ничего не значит. Погоди немного.
И он стал спрашивать каждое утро:
— Ну, как?
А она неизменно отвечала:
— Пока ничего. Да у меня нет сомнений, что я беременна.
Теперь он забеспокоился, досадуя и огорчаясь еще больше, чем недоумевая. Он твердил:
— Не понимаю, решительно ничего не понимаю. Хоть убей, не знаю, как это случилось.
Через месяц она рассказывала свою новость всем на свете, не рассказывала только графине Жильберте из какого-то сложного чувства целомудренной деликатности.
После первого тревожного известия Жюльен не приходил к ней; потом в досаде махнул рукой, заявив:
— Вот уж непрошеный подарок.
И снова стал бывать в спальне жены.
Все шло в точности, как предвидел священник. Она забеременела.
Тогда в приливе самозабвенной радости и благодарности к тому неведомому божеству, которому она поклонялась, Жанна дала клятву вечного целомудрия и стала каждую ночь запирать свою дверь.
Она опять была почти счастлива и только удивлялась, как быстро утихла ее скорбь после смерти матери. Она думала, что не утешится никогда, а не прошло и двух месяцев, как открытая рана стала затягиваться. Осталась только умиленная грусть, словно дымка печали, наброшенная на ее жизнь. Она не ожидала впереди никаких потрясений. Дети будут расти и любить ее; она состарится в душевном покое, не думая о муже.