– Именно, именно! Но теперь ты у меня полезешь вот туда!
Ван Геори вытянул руку, и ошарашенный Кир всмотрелся в каменное дно бассейна Возрождения.
– Туда?! – он был потрясен. – Но это же для Рэя!
Ван Геори скривился и небрежно отмахнулся:
– До цикла еще целый год. Сейчас это просто центр пирамиды. Что-то вокруг происходит, но обычные приборы практически не реагируют.
– Я видел, как не реагируют! – заметил Кир, намекая на сгоревший индуктор.
– То другое. Другая система. Как бы тебе сказать? – он вгляделся в деловитых инженеров, не обращавших на них никакого внимания. – Понимаешь, у нас есть набор вероятностных датчиков. Ну, для простоты, представь, что фотон света равновероятно отклоняется на некоторых преградах вправо и влево. Так вот, когда бассейн активируется – никаких тебе спецэффектов, никаких вспышек, молний, тепла, взрывов, ничего подобного. Просто фотончики в маленькой коробочке вдруг меняют нормальное распределение на асимметричное. И все! Ну нравится им «налево», что поделаешь? А вся эта хрень с камнем Судьбы, со служителем, уже сотни лет использующим свой лоб как термометр, – для людей. Ну, чтобы мы могли понять, что что-то происходит. По большому счету, мы даже не знаем, для чего это строители соорудили. Может, вовсе не для того, чтобы тесты на пригодность человеческого материала проводить! Ты даже не представляешь, какая тут сложная система по всей толще пирамиды. Мы научились измерять изменения в случайных процессах по всему пространству. Даже топологию уже вычертили. Но до конца еще ничего не понимаем! Так что ты тут – самое то. Посмотрим, где чего происходит, если разум самого «ра», – тут он немного иронично выделил голосом значимость статуса Кира, – вступит в действие так, как это сама пирамида делает.
Кир смотрел немного ошарашенно. Для большинства людей просто попасть в этот зал – невероятная удача и зримое подтверждение социального статуса. Рискнуть же ступить на дно бассейна Возрождения – это почти что вызов, вызов власти самого Рэя. Понятно, что бассейн пробуждается лишь раз в тридцать лет, и то до первого срабатывания. Но символизм действия никуда не девается. А если притом ты еще и «ра» – мурашки по телу. Как публично заявить, что император «не айс», а вот я буду то, что надо. И пусть до выборов целый год, да и ты безвестный приезжий, но это если бы ты был хин бесправный, а ты «ра»! Всегда найдется тот, кто не упустит, кто прислушается и от греха подальше предпримет упреждающие действия, естественно, только лишь ради сохранения порядка и стабильности.
– При всем уважении, господин Ван Геори, от этого бассейна так разит политикой, что я даже сижу здесь с трудом, бежать хочется. А вы хотите, чтобы я вляпался в это дело добровольно?
– О как тебя! – собеседник Кира всмотрелся в него немного удивленно. – Однако ты о себе высокого мнения, если думаешь, что кого-то волнует происходящее. Расслабься, для политики ты никто! Что ты возомнил о себе?! Или мама в детстве напугала? Чтобы ты знал, тут в исследовательской группе человек пять таких же, как ты, и они свое место отлично понимают, работают, делают свое дело и не корчат из себя претендентов быть избранными.
– Я тоже не корчу, – немного обиделся Кир. – Просто это как если бы бездомный поселился на постаменте монумента Третьему Рэю. Неловко как-то.
– Кир, постамент этого самого монумента два года тому назад, если помнишь, разбирали и полностью переделывали. Я тебе по секрету скажу, что на самом деле соорудили новый, а плиты со старого пошли, насколько я знаю, на отделку одного неприметного крылечка. Я тебе его потом покажу – дешевая конторка, даже охраны на входе нет. Можешь там посидеть или полежать, если, конечно, место будет не занято, – Ван Геори расхохотался.
– Все работает. Можете начинать! – донеслось в ответ от техников, уставившихся на отдыхающих Кира с начальником.
– Хватит болтать! Давай, дуй прямо в чашу эту. Садись там и по моей команде можешь начинать. Записи нужны?
– Справлюсь, – буркнул Кир, поднимаясь.
– Ну и отлично! – коротко бросил Ван Геори и умчался, не обращая внимания на парня.
Кир удивился, он думал, что тот останется, укрывшись за каким-нибудь особо мудреного вида агрегатом, и будет оттуда, так сказать, руководить процессом. Вместо этого Ван Геори быстро юркнул в еще один боковой проход, напоминающий высоченную щель, почти доходящую до макушки куполообразного зала, и исчез.
Техники равнодушно возились с кабелями, как навал Ван Геори эти трубы для электрической стихии. Кир подошел к краю бассейна, оглянулся на них, но те даже не повернулись: чего они не видели? Небось каждый из них по сотне раз уже ползал по дну этой воронки.
Пожав плечами, Кир присел и, придерживаясь руками за пол, отпрыгнул вглубь впадины, туда, где можно было опереться ступнями на идеально неподходящее для человеческих ног дно. Получилось неловко, и ему пришлось быстро просеменить до самой середины бассейна.
«Если строители пирамид сооружали их специально для людей, то какого хрена они такие неудобные? Могли бы ступеньки вырубить или какой-нибудь трап соорудить», – подумалось Киру. Тем не менее он замер, внезапно осознав, что находится в самом настоящем центре мира. Именно из этой точки расходится могущество Рэя и даже выше: от этого места зависит сама судьба Рэя. В голову лезли дурацкие мысли, может, так и было задумано, чтобы бестолковый человек не топтался в раздумьях, а сразу же шагал к самому центру.
Оглянулся на техников – оказывается, со дна впадины их практически не видно, только иногда мелькает макушка одного из них. Вот и она сдвинулась, исчезла, и Кир ощутил себя в абсолютном одиночестве. Не к месту подумалось: «Хорошо, мама не видит».
Делать нечего, сел в самой сердцевине, скрестив ноги, как это делали обитатели одного отдаленного баронства, по слухам, последними прибывшие на Гелу в легендарном прошлом, еще до Темных веков.
Удивительно, но, оказавшись на самом дне, успокоился. Да и чего волноваться? Рэем не станешь, а если и обратишься вдруг, тоже неплохо – будешь сам эксперименты над Ван Геори ставить.
Кир сосредоточился, начал вспоминать исходные условия, которые использовал в последний, условно успешный раз. Потихонечку перешел на логику связей и попытался замкнуть модель первой итерацией вычислений. Собственно, вычислениями это было сложно назвать, вся логика основывалась на коротких векторах с целочисленными параметрами. Тем более что мозг живого человека – это вам не пневматический вычислитель на азоте высотой с пятиэтажный дом, а потому и размерности, и количество выбранных для модели элементов были до невозможности скромными – лишь бы краевые эффекты на первом же цикле не исказили результаты.
Когда это случилось, Кир внутренне сжался замерев, он помнил, как легко все разрушалось, стоило отвлечься, подумать о чем-нибудь. На удивление, контакт длился и длился – секунда, другая, третья. А потом все изменилось.
Он был большой и сильный, он был не один, но его собственный разум мешал ему. Тот, кем он стал, не человек, и Кир не в состоянии до конца слиться в единое существо: разные языки, разное восприятие реальности, разное мышление. Хотя ни о каком слиянии речи и не шло, просто они как бы обладали общей памятью – не образной или чувственной, а символической, языковой. Большой помнил все то же самое, что и Кир, и наоборот. Кир ощутил что-то напоминающее легкую досаду Большого, что-то похожее на призыв или желание ждать, и в следующее мгновение стал еще больше.
На этот раз это был человек. Новую личность, новую память звали Илья, а еще остался тот, имя которого они были не в силах разобрать. Ничего не распадалось, не прерывалось, не бежало в испуге. От себя не убежишь. Большое пыталось открыться, пыталось соединиться, но что-то не выходило, оставалось лишь чувство, будто он не хочет, чтобы все разрушилось, ждет чего-то.
Кир или Илья, неважно, ощутили, как Большое чего-то добилось, что-то получило, и в следующее мгновение они вспомнили: у нас есть язык людей, он беден и неразвит, но лучше пользоваться им, чем страдать от разделенного сознания. Еще миг – и они замерли от восторга, Большое подумало, человеческим языком подумало: «У нас есть еще один брат», а в следующую секунду они осознали, что обрели еще одно имя: Федор. Далекое ощущение узнавания метнулось от Кира и от Ильи, соединяясь с восторгом счастья встречи Федора и каким-то утробным ощущением самодовольства от Большого.
Каждая часть абстрактной памяти была полностью открыта, все, что существовало в ней как символическая абстракция – язык, было осознаваемо каждым, хотя и с поправкой на неизвестность языка Большого. Но при этом чувства, образы, восприятия: холодный камень под ногами Кира, бетонное крошево под мокасинами Ильи, мягкое кресло самолета под Федором, неясное жгучее тепло, греющее бок Большого, оставались их собственностью, оставались теми якорями, что позволяли каждому ощущать себя еще и как отдельное существо.
Каждый думал самостоятельно, но стоило мысли оформиться, стоило ей закрепиться в памяти, как она немедленно становилась памятью общей – общим богатством. Удивительно, но Кир воспринимал память землян, несмотря на то что до контакта, естественно, говорил на собственном, весьма отличном языке. Хотя чего удивительного, ведь языки были основой символьной абстрактной памяти и стали их общим достоянием сразу же. Лишь память Большого, равно открытая, из-за его языка оставалась непознанной. Ни Кир, ни Илья, ни Федор не могли понять его речь, хотя и ощущали, как тот страдает, с натугой переводя земное. Надо учиться! Они это отчетливо понимали. Надо! И у одного из них, а значит, теперь у всех, для этого было все: были символы чужого языка. Большой воспринял их довольной волной, они завертелись, замелькали, но мы остановили его: не так быстро. В отличие от него, у нас не было столько времени, наши тела жили своей жизнью, разбросанные по разным закоулкам Галактики. И именно тела были материальными носителями личностей, и именно о них надо было позаботиться.
Смутно ощущалось недовольство Большого, его нетерпение и даже презрение к необходимости возиться с такими хрупкими сущностями, но все перевешивало новое чувство – чувство счастья. Это было, как возвращение домой – вокруг родные, все тебе рады, все готовы помочь, и ты готов отдать, все, что можешь, ради них.
Рея была в бешенстве. Этот эль смог-таки удрать, когда казалось, что дело сделано. Настроение немного улучшилось, когда один из воинов доложил, что только что столкнулся с беглецом, который, очевидно, пытался воровать продовольствие.
Так, значит, оно ему нужно. Значит, он не может самостоятельно покинуть остров. Иначе зачем ему оно? Очевидно, он тут застрял, и хотя и может прыгать с места на место, но еда ему нужна. И кто его знает, что еще? Ведь когда воин наткнулся на эля, тот перемещался в обнимку с небольшим мешком, кажется, набитым головками сыра, от одной кучи вещей к другой.
Воин был допрошен с особой тщательностью. Все имущество эля тщательно обыскано. Что-то элю было еще нужно. Но что?
Рея решила устроить засаду. Так или иначе, он явится. Если перемешать его вещи, то он не сможет быстро найти то, что нужно, и неминуемо попадется на глаза стражи. У него ведь не десять глаз, она уже убедилась, что эль способен проворонить подкрадывающихся воинов, а значит, вопрос лишь в их готовности без раздумий и колебаний применить оружие. Если бы он его не боялся, то и не прыгал бы.
Спору нет, эль, очень может быть, еще способен принести им достаточно сюрпризов. Но факт есть факт: эль бежал. Эль уязвим.
Еще одним трофеем для Старшей сестры стал маяк – собственность Ордена послужила хорошую службу. Она еще не решила, что с ним делать, да и пока не выполнена главная задача – уничтожение эля, – не до того.
Посовещались. Начальник охраны предложил остаться в развалинах. По его мнению, эль где-то рядом и наверняка наблюдает за ними. Оставаясь среди этих древних зданий, они не дают ему возможности сориентироваться, где что находится. Так или иначе, ему придется приблизиться. Старый служака серьезно опасался способности инопланетянина перемещаться скачками, внезапно появляясь в только ему одному известном месте. Он заявил, что, будь он на месте эля, постарался бы, пользуясь этим преимуществом, попросту перебить всю охрану. Договорились, что воины будут дежурить тройками, причем они должны держаться так, чтобы всегда видеть своих товарищей. Долго им так, конечно, не просидеть, но, по его мнению, у эля еще меньше запаса по времени. Что-то, что ему нужно, он так и не получил с первой попытки. А у одиночки терпения всегда меньше, чем у сплоченного отряда.
Возбуждение, досада от упущенной цели, злость на себя – надо было дать команду валить его при первой возможности. Захотелось ей, видите ли, убедиться, что это эль. Какая разница? Сначала убей, потом проверяй! Все это не давало заснуть. Еще больше бесила потеря способностей. Знал, сволочь, где прятаться! Если бы не это, уже отыскала бы прыгуна. Пусть атаковать его прямо нельзя, но навести воинов-то можно. Да и есть тысяча способов, как действовать искусством косвенно, ведь можно и то же копье метнуть, да с такой силой, как ни один воин.
Рея крутилась на неудобном ложе. Сон не шел. Кроме всего прочего, на самом дне души ворочался еще и слабый страх: эль непредсказуем, а у нее нет привычной мощи. Да что там мощи? Она сама светильник не могла зажечь! Никогда еще ей не приходилось полагаться на столь жалкие силы, как воины охраны.
Она резко перекинулась на другой бок и поняла: не заснет. Села. Пожалуй, надо прогуляться, проверить, что да как, может, удастся придраться к кому-нибудь, устроить выволочку, глядишь, полегчает.
Рея встала, на соседнем ложе шевельнулась Эсма. Старшая показала жестом: спи. Вышла из крохотной комнаты, примыкавшей прямо к большому круглому залу, где у эля была главная база. Шевельнулись лица дежурных воинов, по Рее скользнули резкие быстрые взгляды, торопливо метнулись в стороны. Так, эти явно не спят. Ну и хорошо. В центре громоздилось небрежно брошенное барахло, которое сюда натаскал эль. Старшая минуту разглядывала скучные ящики, мешки и непонятный мусор, двинулась к выходу. Что-то шевельнулось в коридоре, в слабом свете, падавшем из-за спины, возник начальник охраны, молча посмотрел, поклонился и исчез.
Рея вздохнула: почуял, старый служака! Понимает, что лучше ей сейчас под руку не попадаться. Только собралась сделать шаг, как за узким длинным проходом, в конце которого слабо светился голубоватый свет ранней ночи или позднего вечера, раздался резкий шорох, затем вскрик, еще один. Мелькнула спина воина, что-то застучало. Послышались чужие слова, даже почудилось, что вернулся эль.
Рея торопливо выскочила наружу, следом в спину ударилась Эсма, но Старшей было наплевать на неуклюжую дуру, дух захватывал нереальный вид, открывшийся на склоне горы.
Высоко, выше остальных строений, располагалось одинокое сооружение – такое же, как и большинство прочих, округлое в плане, оно было немного вытянуто вверх и оттого напоминало невысокую башню с куполовидной крышей. Угасший закат оставил долину наедине с ночью, но его отблески еще ласкали верхнюю часть горы, которая приютила древние развалины. Отблески слабые – так, синеватая заря, но отчего-то именно этот едва заметный контраст манил взгляд, как будто все, что лежало выше, еле видно фосфоресцировало в опускающейся тьме.
Прямо от одинокой башни спускался человек – эль, такой же нереальный, как и белые стены древней развалины за ним. Еще более нереально выглядели матерые воины, застывшие в подобии почетного караула, растерянно озирающиеся на своего начальника, чья широкая спина загораживала Рее половину вида.
Чего они ждут? Старшая привыкла к ним как к безотказным механизмам, тщательно отобранным и бережно хранимым. Пару мгновений она не могла поверить тому, что это оружие вдруг, именно тогда, когда оно и было нужно, дало сбой. Она уже набрала воздух, чтобы выразить свое недоумение, когда вновь застыла, рассмотрев: у воинов не было дротиков. Взгляд тут же поймал светлые черточки, разбросанные по склону. Выходит, засада сработала! Но почему же тогда эта бледная фигура продолжает двигаться?
С каждым шагом эль темнел, и когда до него оставалось не более десяти шагов, превратился в такой же темный силуэт, как и молчаливый начальник охраны, по-прежнему застывший впереди неподвижной статуей.
– Давайте все же познакомимся, – в уже совершенно ночной тишине голос эля прозвучал потусторонне.