Прогулялся обратно, успокаиваясь, осмотрел пустырь снаружи, побаловался со скрипучей финтифлюшкой. Хорошо, что я не суеверный, а то бы решил, что древние духи поприветствовали гостя. Или предупредили.
Обратно не вернулся. Решил для начала обойти все здания – ознакомиться, так сказать, с общей обстановкой. Сильно напрягли два обстоятельства: хотелось пить и есть. Либо я найду источник воды – древние точно были людьми и обходиться без нее не могли, либо придется прыгать вниз, в долину, где, судя по длинной полосе почти черного леса, должен был протекать некий ручей или даже мелкая река.
Час спустя я уже плескался в немного мутной воде действительно небольшой речушки, ибо в руинах древних если и был водопровод, то давно сгинул. Без труда нашел санитарные удобства, естественно, давно пересохшие и неработающие. Порадовало, что чистые, значит, человек не появлялся здесь с тех пор, как это место было покинуто. Хотя если уж двери сгнили без следа, то любые следы жизнедеятельности и подавно должны были.
Однако купание не сняло всех проблем. Без еды тоже долго не протяну. И это не Земля, а я не местный, какое дерево можно жевать и что для этого делать, я не в курсе. Оставалось одно – прыгать. Была еще надежда на непонятное явление в океане, которое не в первый раз швыряло меня сюда, но случалось это нечасто, и если на него надеяться, то, скорее всего, раньше с голода околею.
Ну, ладно. Прыгать-то я могу. И расстояние не имеет никакого значения. Проблема только – попасть. Даже древние с их отточенной технологией предпочли швырять туристов над поверхностью озера, во избежание несчастных случаев, так сказать. Они, по крайней мере, точно знали, куда попадут путешественники здесь, на Мау. Я с такого расстояния – несколько тысяч километров – с трудом вижу поверхность планеты. Промахнуться на десяток километров – раз плюнуть. И вот возникнет эль Илья на высоте семь километров, к примеру, над лесом, и начнет стремительно набирать скорость. Ага. Птичка! Может, поорать чего-нибудь успею. Хорошо еще, что невозможно перемещение в плотную материю – не окажусь под землей или под водой, и то радует. Стоп! Межзвездные путешествия – это тебе не через океан сигануть, тут просто прицелиться не выйдет, мишени то не видать. Маяки! Сколько раз я любовался их крохотными, но отчетливыми искорками через подзорную трубу?
Нырнул. Всмотрелся. Планета огромна, и это не пустая сфера с координатной сеткой. Она сама – гигантское и живое, переливающееся прошлое. С моей точки зрения, это как стоять на половинке мира. Попытался высмотреть маяк в Саутриме или в Угле, но в подвижном хаосе такого масштаба это то же самое, что искать битый пиксель на экране гигантского телевизора, транслирующего цветастый блокбастер. К тому же, в отличие от трубы, рецепторы Храма воспринимают всю материю, а не только искривляющую поток от Источника. Безнадежно. Хорошо хоть, та часть планеты, куда я собрался, не заслонена месторождением радужного стекла. Можно прыгнуть в океан – недалеко. Отплеваться, отдышаться и повторить. Километров по сто, не дальше. Чтобы не убиться об воду. Десятка два прыжков, а там и рассмотрю чего-нибудь.
Я приободрился. Вынырнул. Сижу с голой задницей в теплой, весело плещущейся вокруг меня воде мелкой речушки, ладошками балансирую, как плавниками, штаны и рубаха – вон, на стволе местного не пойми чего с черными длинными то ли иголками, то ли волосами, а сам собрался прыгать на континент. «Аэрофлот», блин!
На горе – сокровище. Там книг – море. И никакие скелле до них не добрались! Вообще никто! Это мое! Там еще, кроме книг, столько всякого, чего стоит одна только мастерская, найденная в дальнем куполе. Вот бы оживить хотя бы пару станков, что я там видел. Нужна магия, а с ней-то проблемы – из-за месторождения скелле не помощники, значит, опять сам! Надо разбираться с символами и учиться использовать, что дано. Упрыгаю – план уже созрел, а как вернуться? Ждать, когда нечто снова подхватит? Не, не годится. Но и маяки я делать не умею! Да и толку от них без образования? В смысле без способности ими пользоваться. Это как человеку, который читать не умеет, путеводитель текстовый вручить – иди, мол, там все сказано.
Исчезнувшие волосы на теле шевельнулись – дошло, что, стоит мне сделать один прыжок, и защита от черной дыры исчезнет, растворится тусклым пятнышком в мерцающей дали. Вот ведь засада! Хорошо только, что многомудрый план провалился до того, как я очутился за сотню километров от суши.
В животе шевельнулся неугомонный червяк голода. Избаловала меня комфортная жизнь, всего полдня без еды, а организм уже бунтует. Поднялся, загребая ногами, прошлепал до гладких, светло-желтого цвета коряг, забрался на них балансируя – пусть ноги сохнут, пока буду одеваться.
Ну ладно, если в естественном состоянии я маяки не могу разглядеть, значит, остается единственный путь – вооружиться. Радужного стекла здесь выше крыши, и я не раз находил явно обработанные детали из этого материала. Они попадались и в мастерской, и как части разнообразных загадочных для меня устройств и механизмов. Изготовить что-либо вроде давешнего катафота у меня тут не получится, но, может, удастся подобрать готовые формы. Трубу-то я точно смогу соорудить, лично видел не один десяток разнокалиберных линз, но она мало что даст. Это, так сказать, последний шанс, если не получится обзавестись чем-нибудь более путным, слишком уж маленькая точность. Ну рассмотрю я искорку маяка, но прыгать-то буду, как говорится, на глаз. Даже если не выкинет над сушей, падать из стратосферы в океан? Спасибо, я подумаю. Теплится надежда воссоздать подобие оставшегося на яхте посоха, кажется, я видел в глубине того, что мне показалось юстировочным столом, что-то вроде интерференционной решетки. Вдруг удастся заслониться от Источника с ее помощью. К слову, размеры у местного изделия были даже больше, чем у зеркала Аны, и было оно идеально круглой формы, что не оставляло сомнений в его неручном изготовлении.
В последний раз осмотрелся: неглубокая речка, плавно изгибаясь, текла по настоящему сумрачному тоннелю, образованному плотно сцепившимися кронами местного эндемика. Нигде больше таких растений на Мау не встречал. Будь я инопланетным биологом, наверное, трясся бы от восторга. Но я инженер. Мне туда, где на лысом склоне бугрятся бетонные купола, где в пыльной полутьме спят останки древней цивилизации, где книги валяются на каждом шагу и отблески света играют на манящих линзах.
Когда Кир, осчастливленный тяжелым бронзовым жетоном – в старину такие было принято носить на шее, демонстрируя окружающим статус и права, теперь же почти все выпускники, едва покинув альма-матер, торопились спрятать неуместное украшение в карман, покинул школу, – Соле взялось за город по-взрослому. Не иначе как старшее светило вознамерилось хорошенько прокалить каменные лабиринты, выжигая остатки влаги из малейших щелей. Даже река горела под его лучами ослепительной рябью, так что казалось, еще немного – и полыхнет сама вода.
В выданном ему предписании стояла дата, когда он должен был явиться к работодателю для окончательного оформления, – еще три дня вольной жизни. Однако тупо сидеть в душной комнате, которую он снимал в старом доме, нависавшем над мутным речным рукавом, забитым старыми лодками, было нестерпимо. К тому же память о расставании время от времени шевелилась под сердцем, напоминая о себе тягостными волнами тоски, и Кир уверенно зашагал к остановке паровика. Интересная работа – вот то, что ему нужно! К тому же незавершенный заказ от дуньского дальнобойщика в любом случае надо закончить – тягач стоит в гараже, слесаря наверняка уже демонтировали автоматику, а значит, дело за Киром. К тому же он сам обещал не затягивать, в отличие от пассажирских мобилей, автоматика грузовика при всей ее кондовости была для Кира в новинку, и ему не терпелось с ней разобраться.
Под гараж был переделан длинный старинный пакгауз с толстыми кирпичными стенами и огромными воротами по торцам здания, широко распахнутыми сейчас по случаю надвинувшейся жары. Приятный ветерок гулял под сумрачными сводами, не сильно помогая, впрочем, дежурной смене слесарей, чьи сверкавшие потом спины толпились вокруг длинного, ослепительно-белого пассажирского мобиля, – совместными усилиями они выдирали какой-то тяжелый агрегат из распахнутого чрева машины. Оттуда слышались недовольное бурчание мастера и отрывистые соленые комментарии работяг.
Кир решил не отвлекать товарищей, лишь махнул рукой покосившемуся мастеру, и устремился к темно-красной туше тягача, задвинутой вглубь помещения. На стопке деревянных досок рядышком манил сложным переплетением бронзы и стали мозг парового монстра – его автоматика, бережно извлеченная слесарями накануне.
Не торопясь переодевшись, Кир занялся первоочередным делом: предстояло подключить всю эту тряхомудию к испытательному стенду, снабженному собственным котлом. Возясь с переплетением многочисленных латунных и бронзовых труб, клапанов и кранов, Кир думал о том, как Великая пирамида изменила цивилизацию Гелы.
Темные века остались в далеком мифическом прошлом, но память о них очень хорошо сохранилась. И вот ведь ирония: далекие предки сотни лет скитались по просторам планеты, влача жалкую жизнь и не осознавая, какая мощь таилась рядом, только руку протяни. Кир усмехнулся, можно подумать, теперь они это осознали! Как бы то ни было, предки наверняка бесчисленное число раз бродили по лабиринтам девяти пирамид, кто же мог знать, что главная из них, именно та, поблизости от которой и находилось это баронство, просыпается лишь раз в тридцать лет, подчиняясь воле приютившей планету звездной пары. Да не просто просыпается, а включает в себя, делает элементом неведомо кем и когда выстроенной системы, человека, оказавшегося в нужный момент в самом сердце пирамиды. Такое совпадение становилось еще более невероятным оттого, что пирамида реагировала лишь на носителей определенной крови. Предположительно, одного из потомков самых первых, воистину мифических переселенцев в этот мир. Как вот Кир, например.
К счастью, однажды такое произошло. Появился первый Рэй. И сразу же ожили остальные пирамиды – достаточно положить длинный кристалл урэлита в сердце любой из них, и вуаля! Волею Рэя тот обретает огромный запас энергии. Несколько кристаллов, побывавших в святом месте, собранные в единый пучок, начинают возвращать Вселенной накопленное тепло и свет. Если быть неосторожным или, напротив, слишком коварным, они могут взорваться, неся смерть и опустошение.
Но не сейчас. Кир аккуратно извлек сборку из котла – три столбика урэлита с длинный палец человека каждый, хранившихся в отдельных ячейках. Даже вздумай он зажать их в руке, взрыва не произойдет, хотя рука Киру вряд ли после этого пригодится. Слишком малы кристаллы, да и выдохлись они уже порядком, почти неделю грея ненасытный котел. Крупные, а потому по-настоящему опасные, в свободную продажу не поступали, и вероятность, что они могут оказаться в частной собственности, была практически нулевой.
Тестеры стоили недешево, и Кир обходился банальной настольной лампой. Как и все на Геле, она использовала энергию, дарованную пирамидой. Очень мелкие, особой формы, напоминающей тонкую иголочку, кристаллы почти всю свою энергию отдавали в виде света, почти не нагреваясь. Пару светящейся игле составлял крупный кусок, игравший роль инициатора, батарейки и радиатора, сам он почти не светился, лишь тускло переливаясь зеленоватым сиянием. По счастью, он был практически того же поперечника, что и обычные энергетические кристаллы для котлов, и Кир этим с удовольствием пользовался. Вытащив из лампы родной инициатор, он по очереди вставлял в гнездо его родственников из котла, бережно уложенных в толстостенные пеналы, предотвращавшие от случайной реакции. Технику безопасности при обращении с заряженной стихией вдалбливали малышам начальных школ, взрослые же зачастую носили ее отметины на собственных телах в виде шрамов и ожогов. Лампа отзывчиво вспыхивала ослепительно белым, но Кир хмурился: недостаточно отзывчиво, приходилось задвигать кристалл почти до половины.
Ну да ладно, на сегодня пока хватит. Но потом придется тащиться в лавку Рэя. Страшно не хотелось этого делать. Обмен недешев, а через три дня новая работа, и неизвестно, как там будет, вернется ли Кир еще когда-нибудь в знакомый мир гаража.
Кир повторно зарядил котел, размышляя о том, как же жили далекие предки в темные времена, ведь единственным источником энергии для них были дрова, – много ли понастроишь цивилизации на таком ресурсе? По всему выходило, что, исчезни Рэй, и до самого дня великого выбора заснут пирамиды, остановятся паровики, замрет промышленность. Каких-то запасов, конечно, хватит, чтобы протянуть еще год, но явно не для таких, как Кир. Он поежился, так как не представлял, что же он будет делать, случись невозможное. А ведь уже бывало. Первый Рэй, как хорошо известно, вскоре был убит. Да и второй протянул лишь один цикл. История рассказывала о череде войн накануне выборов его преемника – Рэя Третьего Великого. Именно он, Третий, и открыл, что с каждым циклом инициации тело избранника восстанавливается, полностью обновляя структуры организма. Третий, к слову, царствовал четыре цикла, пока не был низложен в результате заговора, и ничего так, не постарел особо. Хотя уже тогда люди заметили, что Рэй стал апатичен. Попросту надоело ему все! Не может человек так долго жить! Но остальным на его страдания было плевать, главное он делал – пирамиды жили, а значит, жила и цивилизация.
Стрелки манометров перестали шевелиться, тихо заурчал осушитель, прогрелся конденсатор. Кир подтянул пару шипевших на малом давлении гаек, проверил затяжку автоматики и подал давление. Щелкнуло, знакомо еле слышно зашипели логические единицы. Автоматика была старая, на медных пластинах. В каждом тонком прямоугольнике таился замысловатый лабиринт каналов. В зависимости от того, на какие входные отверстия подавалось давление, срабатывали соответствующие выходные. Ячейки собирались стопками в секции, отвечавшие за самостоятельные вычисления. Последние снабжались собственным подогревом и через густую сеть медных трубок соединялись в единое целое. Главный выход вычислителя сбрасывал разогретый пар в конденсатор и давил на подключаемые к нему управляющие элементы большого двигателя. Мозг всего тягача! Правда – старый. На новых, особенно пассажирских, мобилях уже давно вычислители работали не на пару, а на воздухе, нагнетаемом особым насосом. В тяжелой технике и подавно использовалось давление, отбираемое от турбин. Воздух вместо пара хотя и требовал особого обращения, но избавлял от необходимости греть автоматику. А у таких монстров, как этот, конденсат в ячейках или, наоборот, нагар каналов – вечная проблема!
Задача Кира кажется простой – перепрограммировать это чудище, чтобы оно научилось включать мини-котел, который заказал разжиревший на удачных рейсах водитель. Однако прежде чем менять логику, хорошо бы выписать старую, чтобы не пришлось потом искать новый вычислитель. Схемы схемами, но Кир уже был опытный – заводы не стесняясь меняли то, что им казалось правильным, в мозгах мобилей, и чаще всего забывали проинформировать о том потребителей. Тем более владельцев такой, уже почти раритетной, техники. Так что вперед и с песнями! Предстояло аккуратно переписать, по крайней мере, логику двух секций, а это целая тетрадь!
В куполе, который я обозвал мастерской, нашлись останки инструментов. Дерево сгнило и рассыпалось, но бронзовые и стальные жала отверток, выколоток и мелких ключей прекрасно сохранились, так что мне не составило никакого труда бережно, почему-то задрожавшими руками извлечь искомое из сложного агрегата в том здании, куда я попал первым.
Одиночная интерференционная линза помочь не смогла. Как и следовало ожидать, поток Источника в ней дробился не хаотически и к тому же постоянно менялся от малейшего шевеления руки. Я успел расстроиться, когда обратил внимание на подозрительную кучу мусора, украшенную потемневшими уголками латуни, как если бы сгнил и рассыпался в прах деревянный ящик, обнажив некогда укутанное во что-то черное содержимое, топорщившееся знакомыми формами. Вероятно, в прошлом это была обивка, которая теперь легко рассыпалась под бронзовым жалом длинной отвертки. Обнажилась стопка точно таких же линз – плоских стеклянных дисков, украшенных тонкой круговой насечкой, ну прям компакт-диски из прошлого Земли, которые я застать не успел, но хорошо помнил, только без центрального отверстия.
Вытащил увесистую пачку былой роскоши, взвесил задумчиво в руке – кто сказал, что нельзя использовать сразу несколько этих линз? Сложу стопкой со смещением относительно друг друга, обвяжу чем-нибудь – должны сработать, скорее всего, даже лучше, чем кустарная гравировка зеркала Аны.
Подготовка продлилась довольно долго, даже с учетом увеличенной продолжительности суток на Мау время близилось к вечеру. А ведь мне еще прыгать и прыгать. Тоскливо ноющий желудок отчаянно требовал отправляться в путь немедленно, но я проявил благоразумие и бездну времени убил в поисках подходящих обломков – неизвестно, с какой высоты и как удачно я буду раз за разом падать в океан, не хотелось бы на очередном прыжке потерять драгоценную пачку дисков. Уже собирался отправляться в местный лес на поиски легкого дерева для поплавков, когда в одном из закоулков брошенной обсерватории обнаружил целую россыпь древних канистр и банок, по счастью изготовленных не из жести или тонкой стали, а из какого-то варианта бронзы или латуни. К слову, изделий из мной любимой смолы я ни разу не встретил, отчего заподозрил, что она не прошла испытания временем. Это ни разу не смутило, на мой век хватит: внизу, у ручья, еще раньше обнаружил, что ломаные коряги, не знаю, как их обозвать, ветки или корни, липли к рукам, но, стоило их оставить на какое-то время, быстро сохли, покрываясь блестящей водостойкой пленкой. Ее-то теперь и использовал в качестве клея и герметизирующей обмазки. Ничего похожего на проволоку, любых видов веревок или материи, из которой можно было бы соорудить трос, я при беглом осмотре не обнаружил, так что на обвязку и страховочные концы пошла моя расписная рубаха.
Солнце окончательно спряталось за вершинами гор, когда, нагруженный, как носильщик-шерп, я оказался на знакомом берегу. Предстояло проверить все мое имущество: канистра, наполовину наполненная пресной водой, две банки с намертво приклеенными вместо крышек пачками линз, обмотанных полосами ткани, пропитанными липким соком, связка веток-кореньев, по углам которой болталось рассредоточенное имущество, и я – цент микрокосмоса и главный движитель.
Теплилась надежда, что не придется рисковать, что в океанском прибое прячется то нечто, что помогло добраться сюда, но, увы, никого и ничего. Забрался в воду, терзаемый ударами невысокой теплой волны, убедился, что все герметично и не собирается отвязываться, с готовностью болтаясь на воде невнятной кучкой мусора. Слышал, на Земле, в Тихом океане, есть такие места, куда ветер и течения сгребают весь хлам, дрейфующий по воде. Сейчас рядом плясал в прибое маленький филиал мусорных полей далекой родины. И главное: тонуть он не собирался.
Прежде чем прыгать в неведомые дали, решил опробовать у берега, специально прицелившись немного выше поверхности воды. Прыгнул.
Падение, соленая вода, плотно обжавшая тело, первый глоток воздуха – озираюсь, нащупывая рукой подобие фала, соединяющего меня с пожитками. Все вроде на месте: банки, канистра, ветки, веревки. Ощутимо болтает. Рядом темнеет полоса гор. Как и планировал, цепляюсь руками за канистру, повисаю на ней, наполовину высунувшись из воды, тяну за конец, привязанный к одной из банок. Так близко от острова нужды в линзах нет, но хочу убедиться, что смогу повторять эти нехитрые манипуляции там, где болтать будет не ленивый прибой, а могучее дыхание большой воды, где не будет рядом спасительного острова. Вроде все получается. Соскальзываю с канистры – не хватало приложиться при падении пузом по этому чуду. Еще прыжок.
Опять падение, успеваю заметить, как рядом шлепаются о воду банки. Выныриваю. Ага, канистра тоже неподалеку, самодельные тросы не подвели. Отдыхаю, повиснув на ней. Пора решаться – скоро начнет темнеть, и хотя мне мрак не помеха, не хотелось бы искать имущество, если что-то оторвется в потемках, да еще и болтаясь мокрой букашкой над бездной. Но страшно! Ей-богу, страшно! После первого же прыжка я лишусь защиты острова, а что может случиться после десятого или двадцатого? Да и сколько мне прыгать? Я ведь на большое расстояние еще не скакал. А если по неведомой мне причине потеряются банки, – финиш, допрыгался! Даже последний прыжок отчаянья на полпланеты при всем его смертельном риске не смогу сделать.
Решаю: прыгну первый раз по максимуму, если будет жестко, развернусь и назад. Переночую, подумаю.
Ну, хватит соленую воду жевать – вперед!
После мастерской заскочил на почту, и не зря – письмо от мамы. Кир вышел наружу, все равно отвечать надо обстоятельно. Мама любила длинные письма и очень обижалась, если он отделывался общими фразами. На ходу пробежал глазами: кроме обычных семейных новостей, радости оттого, что старший сын, еще не окончив школу, уже получил контракт, разбавленной печалью расставания, глаза резануло беспокойство – мама переживала за будущие выборы Рэя. Кир поморщился, он никогда не обращал внимания на то, что они «ра», но для мамы это было важно. Вот и сейчас она предлагает ему под благовидным предлогом посетить через год дом – вроде и отпуск, и подальше от Великой пирамиды. Кроме желания увидеть сына чувствовалось, что она чего-то боится или опасается. Кир мысленно отмахнулся – обычные глупости провинциалов. Можно подумать, большая политика только и думает, что о никому не известном студенте. «Ра» тысячи, пусть их и становится с каждым годом меньше. Отсюда и запрет на службу в армии, и требование заключать браки только со своими, но их все равно слишком много, а Рэй – один. Для цивилизации и одного достаточно. Да и нет никаких признаков, что нынешний позволит себя сместить. Он уже шесть циклов правит, у него все и вся под контролем, к нему привыкли – никому не нужна смута. А она, вздумай кто-либо поменять Рэя, неизбежна. Любое баронство, примыкавшее к одной из пирамид, немедленно возжелает провести собственного кандидата – это же какой шанс поставить на место обнаглевших соперников. Рэй всемогущ! Достаточно ему зажать какую-то пирамиду, и все! Энергетический кризис! Встанет промышленность, транспорт, голод в городах. Сами полезут молить о прощенье!
Все это понимают, и никому это не нужно. Так что Кир отнесся к материнскому беспокойству со снисхождением. Седьмой Рэй останется на престоле столько, сколько сам посчитает нужным. А выборы – ну что, первый раз, что ли? Да и, если по-честному, никто не хочет перемен. Перемены – это неизвестность, смута и ощущение собственного ничтожества, когда не только судьба, но и сама твоя жизнь по большому счету никому из тех, кто реально участвует в смертельной игре, неинтересны.
Домой ужасно не хотелось. Что там делать? Сидеть в медленно остывающей душной комнате, пить теплый сидр и прислушиваться к шагам соседей над головой? К тому же с хозяином он договорился – съезжать не будет, а значит, и вещи можно не собирать. Искать Инге бесполезно, уже пробовал.
Кир поморщился, почему-то разозлившись на самого себя, и решительно направился к остановке паровика – деньги есть, будем тратить.
Клуб «Веселая Гела», из окон которого была видна макушка Великой пирамиды, был центром студенческой жизни Ура, и, по слухам, в эти дни там было не протолкнуться – выпускники праздновали начало новой жизни или провожали старую, не суть. Отличное место убить вечер!
Два дня пролетело незаметно. Спал допоздна, выветривая остатки веселых вечеров и память о мельтешащей череде случайных встреч, потом умывался, наскоро грел на плите, заряженной свежими кристаллами, холодные лепешки, завтракал и ехал в мастерскую, торопясь покончить с капризным автоматом до первого дня на новой работе, кто его знает, как оно там будет со временем? Вычислитель капризничал. С виду точно такие же, как и родные, новые логические элементы почему-то работали нестабильно, и эту загадку он так и не успел разгадать. Старший мастер, не менее Кира заинтересованный в заказе, подыскал на местной свалке несколько модулей древних паровиков, выкупил по цене металла и сразу же решил все проблемы. Потемневшие от времени пластины устаревшей логики работали безукоризненно, и, вместо того чтобы тратить время на бесконечные эксперименты с компрессией, Кир тупо набрал программу из этих артефактов былой цивилизации. Правда, пришлось посидеть допоздна и потому вчера в клуб не ездил, а, едва добравшись до своей комнаты, сразу же завалился спать. В отличие от мастерской, его рабочее время на новой работе было строго регламентировано, что было грустно.
Давненько он не вставал в такую рань. Соле мелькало между крыш домов и над просветами длинных улиц, пока паровик, забитый хмурой публикой, тащил его сонное тело по тенистым лабиринтам города. К счастью, поездка была недолгой, и он даже не задремал, хотя и очень хотелось. Выскочив на площади Третьего Рэя, он торопливо, боясь опоздать в первый же рабочий день, прошагал пару кварталов и на несколько мгновений замер, разглядывая парадный корпус Счетной палаты Ура. Массивное здание раскинулось на весь квартал, напомнив Киру паровой двигатель старого пассажирского мобиля: за многочисленными трубами коммуникаций, опутывавших стены потемневшего от времени кирпича начиная от второго этажа, прятались ряды темных длинных окон, явно скрывавших не жилые помещения, а неведомые пространства заводских цехов, крыша топорщилась разнокалиберными трубами и массивными надстройками таких размеров, что, если там прятались механизмы лифтов, то последние должны были быть циклопических размеров.
Публика жидкой струйкой тянулась внутрь через пару боковых подъездов, и Кир, лишь мельком взглянув на центральный вход, украшенный полуголыми фигурами первых Рэев, устремился следом.
Внутри обнаружился широкий зал, перегороженный рядом столбов, у каждого из которых сосредоточенные охранники в светло-голубой форме не спеша проверяли пропуска входящих, делая пометки в толстенных книгах, раскрывавших свои пасти на специально устроенных пюпитрах. Слышались голоса, люди переговаривались, приветствовали друг друга, останавливались на мгновение, чтобы обменяться парой фраз, и немедленно исчезали в глубинах монструозного здания. Публика, кстати сказать, была разной, но все же ощущалось некое благополучие, что ли, мужчины и женщины совсем не походили на заводских работяг, которых он насмотрелся в свое время на практике. Кир огляделся, предусмотрительно сдвинувшись в сторону, и заметил еще один проход, в отличие от прочих не имевший номера, но также снабженный собственным вахтером. Через него почти никто не проходил, и он устремился туда.
– Здравствуйте.
– Доброе утро, – немолодой охранник вежливо кивнул.
– У меня предписание, – Кир протянул ему выданный в директорате школы лист.
– Новичок, что ли? – взгляд охранника потеплел, и тот оглядел парня, протягивая руку, чтобы забрать бумагу.