Конечно, дико...Да, но он поэт,
а ведь поэтам крайности полезны!
Найдя такое чудо в лагерях,
он вовсе расставаться с ней не хочет.
Расстаться с ней? При этой мысли страх
между лопаток где-то там щекочет.
Разлука - это ж тут же сердце в клочья!
Все явственней его тянуло к ней,
и с каждым днем (вернее, с каждой ночью)
он к ней привязывался все сильней.
Ну как же быть, когда к блатной цыганке
вот так и рвется из него душа?
И вот уж Скорин на больничном бланке
строчит огрызочком карандаша.
Рассудок - враг любви: он сеет страх,
зато эмоции - как степь просторны!
Что не дается прозе разговорной,
решил он сформулировать в стихах.
То в нежное разглядыванье он,
то в творчество сегодня погружен:
на Аську взглянет - и, залюбовавшись,
надолго отрывается от строк;
спохватится, от Аськи оторвавшись,
и вновь горячке строк приходит срок.
С тех пор, как Скорин по этапу шел,
он обездаренным себе казался,
забыв, когда божественный глагол
до слуха чуткого его касался.
Когда б - капризный - он его коснулся
средь зол и бед, которым несть числа?
Сегодня Скорин вновь к стихам вернулся
(уже за это чаиньке хвала!)...
И здесь, пожалуй, кульминационный
у нас момент... Страданий - ни следа...
Он был такой смешной, такой влюбленный,
как и на воле не был никогда.
О, спутник моего ночного бденья,
чье имя вынесено в посвященье,
к тебе взываю, драгоценный друг!
Вблизи печурки (нет блаженней близи!)
ты как-то скрасил грустный мой досуг
корнелевскими "Стансами к маркизе".
(Я представлял напудренный парик
иль волосы в прическе, словно в каске! )
Так вот сейчас - внимай, чтоб сердцем вник!
в ответ тебе я выдам
СТАНСЫ К АСЬКЕ.
Что бормочешь ты спросонок,
то ль сердясь, то ли шутя,