Совсем рядом с Карни, на склоне горы Сервус, в тот момент, когда полуденную тишину нарушил звук работающего гидромотора, Рибен Арнтадж издал легкий стон и беспокойно завертел головой. Бруда Дара посмотрела на него расширившимися от ужаса глазами.
- Неужели мотор? - прошептала она. Рибен утвердительно кивнул.
- Черт побери, что им здесь надо?
- "Тропик-45", что же еще. Должно быть, это контрабандист: спешит преодолеть эти горы после того, как пересек плато Томпсона.
- Судя по звуку, он движется прямо на нас. - Малышка Бруда была готова расплакаться. - Скольких трудов нам стоило установить оборудование, подготовиться к съемке, ведь у них сейчас как раз брачный период - и вот на тебе!..
Звук гидромотора доносился все явственнее, машина фыркала и дребезжала совсем рядом, видимо, карабкалась по ближнему ущелью.
Раздался громкий стук, сопровождаемый ругательством на китайском диалекте ван хо, и двое мужчин выскочили из укрытия.
- Они улетели! Они услышали этот чертов мотор, и самец ретировался. Самка тоже испугалась, и они оба улетели.
Себастьян Лисе, бледный, долговязый блондин, в ярости стукнул кулаком о ладонь. Йен Чо, коренастый парень китайско-кавказского происхождения, выразительно пожал плечами. Бруда разразилась рыданиями.
- Это могли быть лучшие кадры ночного кормушника, и все пошло прахом! До ближайшей дороги целых сто километров. Ведь здесь ничегошеньки нет, ничегошеньки! А мы не можем добиться обыкновенной тишины, чтобы наконец заснять этого треклятого кормушника!
Звук мотора стал еще громче. Эта чертова тарахтелка двигалась прямо на них, вверх по склону горы Сервус. Себастьян подошел к рюкзаку и вытащил оттуда пистолет.
- На всякий случай, - объяснил он, засовывая пистолет за поясной ремень своих камуфляжных брюк.
Глава 2
Это был старый межпланетный крейсер класса "К", вытянутый словно позвоночный столб, с термоядерным приводом на одном конце и полусферой жилого отсека на другом. Перед вращающейся жилой зоной на "позвоночник" был насажен защитный экран из усиленного нейтронной решеткой кремния, предохраняющий живой груз от излучения. На вращающуюся полусферу был нанесен номер судна и его название - "Семя надежды".
Корабль был тайно заброшен в солнечную систему Саскэтча с борта межпланетного лайнера-дальнорейсовика с приводом Баада и смонтирован для долгосрочной нелегальной миссии. С тех пор уже прошло три года, три очень удачных года для каждого из столь непохожих друг на друга членов экипажа.
Теперь корабль дрейфовал у внешних границ относительно крупного скопления астероидов. Он почти закончил свою грабительскую миссию - поиски высококачественных радиоактивных минералов. "Семя" готовилось к возвращению во внутреннюю систему, чтобы там его подобрал другой гигант, снабженный приводом Баада. Именно этого момента с нетерпением ожидал экипаж корабля, уставший после трех лет скуки в тесноте замкнутого пространства.
Как непохожи они были друг на друга - космические пираты, отбросы общества Ксермины и напыщенные толстосумы Бешваны. Единственное, что было у них общего, так это неуемная алчность. Именно она не давала этим двум семействам перегрызть друг другу глотки.
Ксермины отвечали за космическую часть проекта, Бешваны - за его организацию и финансовую сторону. И все же на корабле то и дело вспыхивали конфликты, и чаще всего в семье Бешванов, состоявшей из супругов Прамода и Ритиллы и их единственной девятнадцатилетней дочери Пандамон. Иметь одного ребенка, тем более дочь, было весьма необычным явлением в том круге, к которому принадлежали Прамод и Тилли. Ведь супруги строго придерживались священного индуистского канона, согласно которому рождение дочери не шло ни в какое сравнение с рождением сына.
Поэтому в глазах Прамода Панди была всегда чем-то ненужным, да и мать, как правило, держалась с дочерью подчеркнуто холодно. Тем не менее безразличие и даже враждебность родителей не испортили характера Панди. Она была спокойной, даже умиротворенной, хотя и немного меланхоличной девушкой.
Когда ее мать Ритилла впадала в ярость, то начинала пронзительно кричать. Пока она кричала, дочь замыкалась в себе. Упрямство Панди постоянно выводило Тилли из себя, и она выливала на голову девушки поток оскорблений, отрекаясь от несчастной и проклиная ее и те беды, что Панди принесла с собой в семью.
Такие сцены неизменно заканчивались для Панди долгим, бередящим душу разговором с отцом в его кабинете. Где бы Прамод ни жил, он всегда обзаводился собственным кабинетом, где мог в любую минуту найти убежище от вульгарности материального мира, населенного женщинами.
Подобную беседу Прамод обычно начинал, сидя за столом. Потом, на третьей или четвертой минуте разговора, Прамод вскакивал из-за стола и принимался кричать и размахивать перед носом непокорной дочери пальцем. Его бесило нежелание Пандамон серьезно воспринимать его внушения.
Последний скандал разгорелся из-за розовых носков, злосчастных розовых носков, которые девушка оставила в душевой. Тилли была фанатичной приверженицей чистоты и аккуратности и к тому же ортодоксальной индуисткой. Розовые носки противоречили представлениям матери Панди о приличиях и действовали на нее, как красная тряпка на быка.
И вот теперь Панди сидела на резном бомбейском стуле ручной работы, а Прамод, склонившись, стоял рядом и махал пальцем прямо перед ее носом.
- Ты же знаешь, что мама вовсе не собиралась ущемлять твоих чувств, она просто расстроилась. Она не переносит одежды, которую ты носишь, и тебе прекрасно это известно. Я просто не понимаю, почему ты не носишь сари. У мамы забот и так хватает, а ты их ей еще прибавляешь. Мы изо всех сил бьемся, пытаясь выбраться из этой захолустной системы, а ты нам совсем не помогаешь.
- Она же ненавидит меня! - процедила Панди сквозь стиснутые зубы. - Ты не представляешь, что это такое, когда собственная мать тебя ненавидит. Я считаю, она не имеет права говорить мне подобные вещи.
Прамод уставился на дочь своим обычным взглядом, являющим собой смесь недоумения и отвращения. Кто бы знал, как он ненавидит все эти бесконечные скандалы, когда женщины кричат и ссорятся, а потом обиженно молчат и плачут долгими часами. Но вот уже три года ему некуда деваться от всего этого ровно столько, сколько он провел в запретном поясе астероидов звездной системы Барзан, охотясь за призрачными сокровищами.
Прамод заставил себя понизить голос и не дать волю рукам, коими имел обыкновение размахивать, впадая в ярость.
- Выслушай меня, дорогая. Когда же ты наконец поймешь, что все это является следствием нашей нелегкой жизни? Мы с мамой к ней не приспособлены. Ведь мама - художница, и поэтому любая мелочь действует ей на нервы. Ты же знаешь, как обстоят наши дела. Вот уже три года мы пытаемся вернуть себе былое богатство. Нам необходимо возвратиться назад в систему Ноканикус, откуда мы родом - твоя мама и я.
- А меня вполне устраивает Саскэтч. - Панди расправила ладонями складки на узких шароварах.
- Твоя мама терпеть не может, когда ты говоришь, как эти белолицые фигляры. Ты же не такая, как они. Ты чистокровная индуска! Ты принадлежишь к особой касте. Это же священная честь! Это, в конце концов, твой долг!
Лицо Прамода походило на сердитую коричневую луну. Он выпрямился и теперь возвышался над Панди всеми своими шестью футами.
Дочь отказывалась внимать его доводам.
- Ты ведь из рода Марвар-Бешванов! - не выдержал Прамод, срываясь на крик. - У тебя есть обязательства перед Готрой.
- Мне это совершенно безразлично, я никому ничем не обязана. Мне нравится жить на Саскэтче, и я не хочу возвращаться с вами в систему Ноканикус.
Несколько секунд девушке казалось, что ее милейший отец-эгоист вот-вот ударит ее. Он занес было руку, сжал пальцы в кулак и снова разжал их. А затем, издав громкий стон, опустил руку. Панди даже не шелохнулась.
- Прекрасно, - произнес Прамод таким голосом, будто принял для себя какое-то жизненно важное решение. - Я обо всем позабочусь. Если ты желаешь остаться в этой варварской системе, пожалуйста! Мы выделим тебе твою долю, и когда наше путешествие закончится, тебе будет на что жить первое время.
- Спасибо, папочка, огромное тебе спасибо. Ты просто не представляешь, какую огромную радость мне это доставит.
Прамод холодно взглянул на дочь:
- Надеюсь, ты понимаешь, это означает, что мы друг друга больше не увидим - всю нашу жизнь до следующего перерождения. Если мы улетим на Ноканикус, оттуда мы больше не вернемся. Ты будешь здесь одна, Панди, ты девушка-индуистка на планете нечистых белолицых и желтых.
- Мне все равно, - стояла на своем Панди.
Прамод в отчаянии воздел вверх свои длинные, костлявые руки.
- Моя дочь, продолжательница рода Марваров, отрекается от своей касты и будет осквернена, лишившись дарованной ей чистоты! - Прамод сжал виски ладонями, словно пытаясь унять боль. - Мне просто страшно подумать о том, до чего мы дожили. Мне даже начинает казаться, что твоя мама права: лучше бы ты вообще не появлялась на свет!
Панди промолчала. Ей никогда не хотелось быть такой, как ее родители. Ее не интересовал Священный канон индуизма - все эти церемонии, ношение кастовой отметки, философия чистоты и джати, смешанный со стремлением к нирване для единения с Брахмой. Нет, это никогда не трогало сердца девушки, которое с самой первой минуты открылось навстречу новой жизни в Беливо-Сити, столице саскэтчской колонии. Веселая, естественная жизнь, бьющая ключом вне стен ее дома, превращала для Панди все эти тысячелетние семейные устои в сущую бессмыслицу.
После разговора с дочерью Прамод был готов расплакаться от тщетности своих попыток наставить ее на путь истинный. Что за неисправимый ребенок!
- Панди, если бы ты знала, как разрывается мое сердце, когда я пытаюсь воспитывать тебя!
Панди улыбнулась и прижала ладони к коленям:
- Я совершенно уверена, что была для вас нежеланным ребенком, папочка!
- Не смей так говорить!