А мальчишки-ремесленники - те поступают иначе: носят эти обгоревшие стабилизаторы на поясе - "у кого больше", как охотники носят убитых уток, а куперовские индейцы носили некогда скальпы своих бледнолицых братьев.
1941, ноябрь
ИВАНОВ АНДРЕЙ
Ящик ночного столика в госпитале. С трех сторон его сделаны карандашом надписи. Читаю:
"Товарищ незнакомый. Я лежал здесь в постели. У меня фашистская мина оторвала левую ногу. Но сейчас пошло на улучшение. Врач очень хороший. К сему
Иванов Андрей,
защищал город Ленина".
С другой стороны:
"Сестра тоже очень хорошая. Я до войны шахты буровил. Моя шахта № 3. Мне 31 год".
И с третьей, задней стороны:
"Товарищи! Победа будет за нами!"
Конечно, это не очень культурно - писать на столах. Для этого, скажут, есть бумага. Есть-то она есть, но что такое, скажите пожалуйста, бумага? Скурил товарищ, сгорела, скомкалась, потерялась - и нет ее, и никто не узнает, что жил на свете Иванов Андрей, буровил шахты и под конец жизни между прочим, "к сему", защищал город Ленина. А столик - он хоть и хлипкий и не очень уверенно стоит на своих сосновых ножках, а все-таки как-никак надежнее...
Не знаю, культурно это или некультурно, но есть в этом что-то очень трогательное и очень человеческое - в нескромном желании увековечить себя, безногого, безрукого, может быть в самый серьезный и в самый ответственный час - на краю могилы.
1941, ноябрь
PORTRAIT PARLE*
______________
* Словесный портрет (франц.). Термин из практики уголовного розыска.
"Он такой был - отчаянный, цыганистый, чубастый, если какую женщину или девку полюбит, так уж за ней после по всей улице ни один парень даже на цыпочках пройтись не осмелится. И выпить он тоже был по всей улице первый парень. Драка если какая затеется - он тут как тут. Пел хорошо, на гитаре умел играть. Бывало, как ударит по струнам, голову на плечико склонит да как затянет: "Сказал кочегар кочегару", - вы не поверите, не только женщины управдом и тот плакал.
А на войне он еще лютее стал. Когда на побывку из Гатчины приезжал, матери своей так прямо и заявил: я, говорит, мамаша, теперича ни огня, ни пламя, ни самой смерти не боюсь. А из немцев, говорит, я, между прочим, даю вам честное слово, рубленый шницель по-венски сделаю.
Два дня пьяный ходил. Политуру с товарищем пили. Потом уехал.
Он в госпитале на той неделе помер от истечения крови. Мать его там при нем была. Когда помер, она его за чуб взяла, поцеловала, заплакала, голову ему на грудь уронила и говорит:
- Ах ты, - говорит, - хулиган ты мой милый...
А на другой день в газетах писали - его к ордену приставили".
1941, ноябрь
НА КЛАДБИЩЕ
Старое петербургское кладбище. Развалины семейного склепа. Массивный крест из черного полированного Лабрадора. На нем буквы:
Лейбъгвардiи
Уланскаго полка
ротмистръ
Георгiй Васильевичь
Суховцевъ
родился 12-аго ноября 1821 г.,
раненъ былъ в Севастополъ
23-яго октября 1854 г.
Умеръ отъ раны того же 1854 года
ноября 12-аго дня.
Всей жизни его было 33 года.
Тут же - останки других Суховцевых. И останки надгробий, обломки могильных плит, крестов, проржавленные железные венки, истлевшие муаровые ленты...
Фамилия - именитая, боевая, военная. Суховцев Михаил Васильевич генерал-адъютант, родился в 1765 году. Суховцев Василий Васильевич - генерал же. Суховцев Николай Васильевич - поручик. Еще один поручик. Полковник. Жена полковника, жена ротмистра...
И странно на первый взгляд выглядит среди этих гранитных плит и прославленных дворянских имен - скромная деревянная пирамидка, на которой от руки дегтем намазано:
Под сим
покоится
тело
пионера
шк. им. Ленина
Софичева Пети.
Погиб от вражеской бомбы
на защите родного города
14 сентября 1941 года.