Они побывали на праздничном концерте, потом на танцах возле ёлки. Но ближе к полуночи вернулись домой, и встречали Новый год вдвоём за праздничным столом, встречали дважды — по московскому времени и по средне-европейскому. Кроме обычных праздничных яств на столе было ещё одно очень простое лакомство — Андрей решил угостить жену необычной квашеной капустой, а именно целыми её головками, которые он перед праздниками раздобыл у прапорщика Пинчука. Валерии эта капуста очень понравилась и она сожалела, что нельзя её так заквасить и в Полтаве — слишком уж много для этого капусты понадобится. Отведали они, конечно, и блюдо собственного приготовления — солёные свинушки, которые готовились ими ещё в октябре месяце. Эти, как поговаривали, несъедобные грибы, к их удивлению, показались им очень даже ничего и довольно вкусными. При этом никаких неприятных симптомов ни в ближайшем времени, ни позже Морозевичи не ощутили. Они были довольны, что не встречали 1978-й год в шумной компании — им и в обществе друг друга было радостно и весело, они были счастливы. Они посмотрели по телевизору небольшую предновогоднюю поздравительную вставку, организованную русским каналом, а потом ещё долго смотрели немецкие развлекательные новогодние шоу.
Ещё в субботу 31 декабря Андрей, после обеда, обошёл все котельные и в который раз проинструктировал кочегаров о повышенной ответственности, чтобы не повторился случай в котельной под солдатской столовой. Первый день нового года никаких сюрпризов не принёс. Всё было нормально и в котельных, которые начальник теплохозяйства не преминул обойти ещё в первой половине дня. Он благодарил Господа за то, что этот Новый год не повторил предыдущий и пока что обошёлся без каких-либо происшествий. Но это было именно пока. Все праздники в году проходили для Андрея вполне нормально, но только не Новый год. С Новым годом Морозевичу почему-то не везло, несмотря на то, что для него с женой это был самый любимый праздник. Возможно, здесь в ГДР остальные праздники как бы сговорились, объединились и решили сообща напакостить в первые дни наступившего года Андрею за такую любовь к Новому году, хотя в Союзе ни до того, ни после ничего подобного не было. А вот в ГСВГ ну не везло! начальнику теплохозяйства с этим праздником.
Только первый день нового календарного года принёс успокоение Андрею, как второй вновь принёс неожиданный сюрприз. В целом день начался нормально и продолжался так часов до трёх дня, когда Морозевича вызвали к Лукшину. В кабинете зам. начальника командира батальона по тылу кроме его хозяина находился ещё и угрюмый (что на него ранее не было похоже) начальник сантеххозяйства. Андрей поздоровался и поздравил присутствовавших с Новым годом. Лукшин отмахнулся от его поздравления и сказал:
— Спасибо, конечно. Но радости у нас всех мало. Вы мне скажите — что вчера не поделили ваши подопечные?
— Мои подопечные? — удивился Андрей. — Да вроде бы ничего — я лично вчера всё проверил, и всё шло нормально.
— Да я не о работе веду речь, слава Богу, что хоть там всё нормально. И не только о вашем кочегаре, но ещё и о слесаре Виктора Петровича. Вы слышали о вчерашнем инциденте в кафе?
— В кафе? Нет, ничего не слышал.
— Вот и Карамушко ничего не знал. Сейчас уже знает, оттого и хмурый такой сидит. Я, скажу вам честно, тоже до сегодняшнего обеда ничего не знал, но потом меня "обрадовали". Повторю эту новость и вам, Андрей Николаевич: вчера ваш кочегар Пивовар и слесарь Виктора Петровича Горбунов устроили вечером в кафе пьяную драку, перевернули столик, побили посуду. И всё это на глазах многочисленных посетителей кафе. Как это прикажете понимать?
— Пивовар? Странно. Да, он одессит с неординарным юмором, но никогда не лез в драку. Я не могу характеризовать Горбунова, мало его всё-таки знаю, но на него это более похоже — парень он задиристый.
— Это так, Виктор Петрович? — спросил Лукшин.
— Я ещё тоже недостаточно изучил каждого своего работника, но, похоже, Андрей Николаевич прав — этот парень с гонором.
— Да, дела, — протянул Лукшин. — А дела, товарищи, очень даже неважные. Если бы знал об этом инциденте только я, то, возможно, мы сами разобрались, наказали бы по-своему этих парней, но конфликт как-нибудь уладили бы. Возместили бы парни ущерб кафе, извинились, покаялись и тому подобное. Вашей вины в этом инциденте вообще нет. Но беда в том, что обо всём этом уже знает командир. Вчера свидетелей драки было много, и кто-то ему сегодня доложил. И докладывают не мне, чёрт подери, — разозлился майор, — а напрямую Андрееву. Час назад он вызвал меня, приказал разобраться и немедленно принять соответствующие меры. После проведения в средине ноября собраний по поводу аварии в котельной вы понимаете, о каких мерах идёт речь?
Тут уже откровенно загрустил и Морозевич. Пивовар был самым симпатичным Андрею кочегаром из былой троицы одесситов, симпатичным не внешностью, а своим характером. Да, он был большой выдумщик, шутник. Но, одновремённо с этим, он был просто хорошим, весёлым и добрым парнем. Он хорошо работал, не нарушал трудовую дисциплину и хотя, как и все, изредка выпивал, но никогда не был замечен в пьяном состоянии на работе и уж, тем более, не лез ни в какие драки. Он нравился Морозевичу своей открытостью и каким-то честным взглядом, хотя порой и не без хитринки в глазах. То, что спровоцировал драку Горбунов, Андрей ни на секунду не сомневался, но этого никому не докажешь. Жаль, если Пивовара последует участь Сушкова — не заслуживал Владислав этого. Но не захочет Андреев ни в чём разбираться. Он после аварии в котельной известил всех о том, что за любые проступки служащие будут отправляться в Союз и своего слова он нарушать не захочет и давать какие-то поблажки работникам, тем более каким-то рядовым служащим служб тепло- и сантеххозяйства.
— Неужели вот так без разбора обстоятельств обоих служащих отправят в Союз? — опечаленно спросил Андрей и повернулся к Карамушко. — Ты не обижайся Виктор Петрович! Но мне не жаль твоего Горбунова, я уверен, что это он зачинщик драки. А вот Пивовара мне жалко — он был, тьфу, я уже говорю о нём в прошедшем времени, он неплохой парень, хотя из компании одесситов. Неужели выгонят его?
— Да Андреев выгонит его без тени сомнения, как только узнает, что тот из пресловутой одесской троицы, — ответил Лукшин. — Он ведь тоже неплохо наслышан об их подвигах.
— Но Пивовар то как раз самый безобидный из этой троицы. Он шутник, он может дать кому-либо прозвище и довольно метко, но он дисциплинирован. Жалко его.
— Пойдите и расскажите это командиру. Так он вам и поверит. Подумает, что вы его просто выгораживаете. Вам и Сушкова было жалко.
— Было жалко. Но, честно говоря, Сушков это заслуживал — он был самым разухабистым и недисциплинированным. Но Владислав не такой. А может быть, мне, действительно, сходить к командиру?
— Ещё чего! — рассердился Лукшин. — Вы этим своему Пивовару не поможете, только разозлите Андреева и на себя самого гнев накличете. Зарубите себе на носу — если вас не вызывает к себе начальство, то не суньтесь туда. Я попробую сам всё объяснить Андрееву, но, честно говоря, сомневаюсь, что из этого получится что-нибудь хорошее. Андреев не из тех людей, которые пойдут на попятную. Он предупредил всех о дисциплине и теперь показательно накажет любого хотя бы потому, чтобы сдержать своё слово и чтобы не повадно было другим. — Он ненадолго замолчал, а затем добавил, — так, быстро в свои хозяйства и постарайтесь побольше разузнать об этой драке, свидетели должны быть. Только быстро, — Лукшин глянул на часы. — Через 45 минут опять быть у меня. А уж потом я иду к командиру.
Андрей и Виктор мигом выскочили из кабинета зам. командира батальона по тылу. В назначенное время они вновь были у Лукшина. Картина, с которой они оба соглашались, вкратце выглядела так: Пивовар, проходя в кафе мимо столика, за которым сидел Горбунов, посторонился, пропуская кого-то из встречных посетителей и случайно задел Горбунова. Тот как раз закусывал бутербродом со шпротами — промасленная рыбинка слетела и попала Горбунову на костюм. Тот вскочил и с кулаками набросился на Пивовара. Владислав оттолкнул его от себя, и Горбунов, видимо, уже не очень крепко стоящий на ногах, рухнул на столик, опрокинув его вместе с посудой. Далее собутыльники обеих сторон не дали продолжиться стычке, но самое худшее то уже свершилось. Андрей подумал о более чем годичной давности эпизоде стычки Александрова со старшим лейтенантом. Картина была очень похожа, только искрой тогда явилась обыкновенная слетевшая фуражка, не причинившая вообще никому вреда. До чего же выпившие люди теряют контроль над собой. Хорошо ещё, что Александров и старлей тогда додумались выяснять отношения не в кафе, а на улице.
— Дело труба, — угрюмо произнёс Лукшин после рассказа. — Они оба вылетят из гарнизона.
— Но почему? — это уже удивился и Карамушко.
— Горбунов как зачинщик драки, а вот Пивовар…
— А что Пивовар? — хмуро спросил Андрей. — Он ведь просто оборонялся.
— Кто кого толкнул? — не менее хмуро спросил Лукшин.
— Пивовар, — тихо ответил Морозевич.
— Столик опрокинулся?
— Да, — ещё тише произнёс собеседник Лукшина.
— Посуда была побита?
— Была, — уже еле выдавил из себя Андрей.
— Тогда что ещё не ясно?
— Товарищ майор, — робко заступился за чужого работника и Виктор. — Но Пивовар, действительно мало виноват. Он же это сделал без умысла. И свидетели это подтвердят. Может быть…
— Какие ещё свидетели!? — чуть ли не криком перебил его Лукшин. — вы оба порой мыслите как пара идиотов. Один собрался сам к командиру лезть, а второй — ещё собирается притянуть с собой ораву пьяных свидетелей. Не сегодня пьяных, но вчера в кафе вряд ли мог находиться хоть один трезвый. До вас это доходит?
Оба начальника хозяйств, опустив головы, удручённо молчали.
— Я сейчас иду к командиру, — уже спокойнее сказал майор. — И постараюсь как-то сгладить ситуацию. Но боюсь, что это бесполезно. Надежды на хороший исход призрачны.
Он ушёл, а Морозевич с Карамушко остались в его кабинете и до самого возвращения Лукшина сидели молча, боясь обронить хоть слово. Майора не было относительно долго, но когда он вошёл, то всё стало понятно и без слов. Никто не задавал ему вопросов. Лукшин молча сел за стол, ещё долго молчал, а затем произнёс:
— Ничего не получилось. Он только ещё больше разозлился. В общем, послезавтра оба будут отправлены в Союз. Идите, вы свободны, — обратился он к Карамушко и Морозевичу, видя, что те вроде бы приклеились к стульям. — Ничего вы уже не высидите, — совсем тихо добавил он.
— Слушай, Виктор Петрович, — сказал Андрей, выходя из штаба. — Давай сделаем вот что. Приходи завтра с утра со своими слесарями — с теми, кто будет под рукой, всех собирать не нужно — ко мне в мастерскую. И мы постараемся сообща разъяснить ребятам ситуацию. А то по отдельности слухов, небылиц и, как следствие, необоснованных возмущений не оберёмся. А до утра всем будем говорить, что пока сами ничего конкретного не знаем — я имею в виду решение командира. А с майором я сегодня постараюсь коротко поговорить на эту тему. Как тебе моё предложение?
— А что, нормально, я согласен. Так, действительно, будет лучше.
Перед планёркой Андрей попросил Лукшина на этой планёрке не упоминать об инциденте, а сделать это завтра. Тот удивился, но согласился.
Назавтра утром, когда Андрей сообщил всем собравшимся в мастерской о решении командира ОБАТО, действительно, нареканий и упрёков оба начальника служб услышали предостаточно. Досталось заочно и Лукшину с Андреевым, особенно последнему. Практически никто, как ранее и Андрей с Виктором, не мог понять, как можно выгонять двух человек за такое незначительное и отчасти случайное нарушение дисциплины. К тому же драки как таковой не было — это была роковая неосторожность со стороны Пивовара и не очень обоснованная вспышка гнева со стороны Горбунова. Они могли, как говориться, столкнуться лбами, но, сдержи они себя, далее ничего бы не последовало. Да, на костюме Горбунова оказалось небольшое пятно, которое не так уж сложно было вывести. Цена этого пятна, случайного причём, была совершенно не соизмерима с такими вот последствиями.
И Виктор, и Андрей как могли, пытались растолковать подчинённым сложившуюся ситуацию. Они не защищали провинившихся, но и не особенно осуждали их. Они постарались довести до сведения всех собравшихся, что делалось всё возможное, в том числе и со стороны Лукшина, чтобы уменьшить степень наказания. Но они не дали возможность катить бочку и на командира — с его распоряжением все были ознакомлены ещё два месяца назад, и не следовало о нём забывать в любом ситуации, нужно было просто сдерживать себя. Постепенно страсти улеглись, все поняли, что произошедшего не воротишь. Что бы там не говорили, но вина была обоих. Хотя ситуация, конечно, возникла случайно, и её можно и нужно было контролировать. Обычно говорят, что вот кто-то вовремя не оказался в нужном месте. А здесь всё наоборот — оба провинившихся оказались в одно и то же время совсем в не нужном для них месте. Роковая случайность, которая может произойти с каждым. В заключение Андрей сказал:
— Я скажу честно. Мне в своё время было жалко и Николая Сушкова. Пусть простит меня он, а может быть, и Анатолий Громов, как его друг, но Сушков всё же такого наказания заслуживал, а вот Владислав — нет. Но так уж его карта выпала. Он, вероятно, сейчас проклинает ту минуту, когда он решил зайти в кафе, но ничего сейчас уже не изменишь. Мы собрали вас сегодня для того, чтобы объяснить вам всё, чтобы по гарнизону не распространялись разные слухи, обиды и недовольства. Этим можно только навредить самим себе. Вы должны не осуждать кого-либо, а сделать для себя выводы. Вы прекрасно понимали за что выдворен в Союз Сушков, но вам всё же казалось, что ваше личное время принадлежит только вам. А его у вас никто и не отнимает, но важно как вы распоряжаетесь им, как вы ведёте себя, особенно в общественных местах, на людях. Но предупреждений командира в отношении этого вы как-то недооценивали. Вам казалось, что эти распоряжения отдаются просто с целью немного припугнуть вас, так сказать, на всякий случай. Вы надеялись на русское "авось" — авось меня минует чаша сия. Вас то она миновала, а вот Пивовара и Горбунова, увы…. Именно поэтому не хочется, чтобы повторилось что-либо подобное в дальнейшем. Я думаю, что вы и остальным вашим коллегам всё правильно объясните, мы ведь не собирались проводить по этому поводу специальных собраний, нет необходимости шуметь на весь гарнизон. Просто нелишне ещё раз напомнить о том, чтобы вы постоянно прогнозировали свои действия, и они не довели бы до того, чтобы и вас в будущем тоже могла бы постигнуть такая же участь. Да, ситуация у провинившихся была не простая, но её можно и нужно было контролировать, а вот её последствия, повторю вновь, уже никто изменить не мог. Пока случайно опрокинутый стакан катится по столу — его можно остановить, но упади он на пол, на жёсткий пол, — подчёркнул начальник теплохозяйства, — вы соберёте только осколки. Что и произошло позавчера.
Этот его пример все поняли прекрасно, и больше никто ничего не говорил. Начали потихоньку расходиться по рабочим местам, но выводы, очевидно, были сделаны. В течение следующих двух ближайших месяцев никаких нареканий на служащих не было. Их даже не видели в городке в выпившем состоянии. Трезвенниками они, конечно, не стали, но, выпивши, по гарнизону не разгуливали. В средине того же дня к Морозевичу подошёл Пивовар. Они спокойно поговорили. Владислав, конечно, был здорово удручён, но держался достойно. В заключение разговора Морозевич сказал:
— Ты извини меня, Влад, что не удалось отстоять тебя, но это было невозможно.
— Да ну что вы. Чего вы ещё извиняетесь. Я сам во всём виноват. А то, что вы старались меня защитить, я прекрасно понимаю. Я знаю вас уже полтора года и понимаю, что вы не могли молчать. А, — он махнул рукой. — Так уж получилось. Я вот о чём хотел с вами посоветоваться, Андрей Николаевич, может быть, мне, пока ещё не поздно, попробовать пробиться к командиру и поговорить с ним? Как вы думаете?
— В твоём положении, на первый взгляд, вроде бы, хуже от этого не будет, — размышлял Андрей. — Но я думаю, что всё же не стоит.
— Почему?
— Во-первых, уже всё-таки поздно, не изменит Андреев своего решения. А, во-вторых, ты к нему не пробьёшься, тебя не пустят. Если же начнёшь к нему ломиться, то ещё хуже будет.