- А с грабителями?
Тайгет был сама оскорбленная невинность.
Тогда Шаваш по памяти перечислил, в каких именно делах, по признанию Хворого Уха, Тайгет был наводчиком и идейным руководителем, и какую долю он с этого имел. Признания и в самом деле значились в протоколах: Хворое Ухо давал их под пыткой, пытаясь уйти от ответственности; и под пыткой же взял обратно: очень нужно было судейским портить отчетность непойманным бандитом.
- Так что, - заключил Шаваш перечисление, - ты теперь должен быть человек богатый и трех тысяч, обещанных за Кархтара, тебе не надо.
Тайгет вздохнул. Да разве ж эти три тысячи достанутся ему? Стражники же их и поделят, а ему, Тайгету, только дулю покажут: мол, нишкни, хорошие люди со смутьянами не водятся. Меткое наблюдение Тайгета о нравах управы не было лишено основательности и сильно мешало ловить преступников.
Шаваш отсчитал двадцать рисовых десяток в качестве довода, что три тысячи от Тайгета не уйдут. Тайгет сгреб бумажки и заметил, что, в случае чего, три тысячи должны быть золотые, а если рисовые - то пять тысяч. "Еще торгуется", - восхитился Шаваш про себя и принял условия знахаря.
Кархтар явился к Тайгету в час Пшена и потребовал еды и предсказания будущего. Будучи и сам большой докой по этой части, Кархтар, видимо, полагал, что даже хороший повар может отобедать в чужой харчевне. Тайгет стал жарить для дорогого гостя курицу и послал мальчишку - в соседнюю лавку за фруктами и лепешками, в управу - за стражей.
Курица была зажарена и съедена, горка фруктов заметно поредела, хозяин расставил чашки и пошел за чайником. Тайгет имел профессиональную любовь к сонным порошкам и чисто человеческое отвращение к шумным дракам в доме; из чайника, принесенного Тайгетом, можно было наливать две разные жидкости. Что-то показалось Кархтару подозрительным в том, как хозяин держал чайник; или настой выцвел от сонного порошка.
Кархтар хлебнул раз, другой и учуял странный вкус чая. Он поперхнулся, сорвал с чайника крышку и шваркнул посудиной об пол. Та обиженно хрупнула и раскололась, обнажая свое жидкое и вероломное нутро. Кархтар вытащил из рукава нож и поднес чашку с чаем к губам хозяина, видно, думая, что в ней яд.
- Пей, - но тут же выругался и выплеснул чашку в лицо Тайгету: с крыши во двор уже шлепались стражники.
Кархтар успел ранить одного в живот, но потом выпустил нож из рук и, посоловев, сел на пол.
Это спасло ему жизнь - стражники убрали ножи в рукава; но, озверев и плюнув на вышестоящие указания, били бунтовщика долго и старательно, и, когда Шаваш оторвал своих людей от тела, Кархтар давно уже был без сознания.
Тайгет убежал из кухоньки и сидел в соседней комнате тихо, как мышь.
Кархтару скрутили руки, сунули в мешок, вынесли с черного хода и погрузили в паланкин: благо расположение тайгетова дома было рассчитано как раз на незаметные посещения.
Перед уходом Шаваш подобрал нож Кархтара, сунул его одному из своих людей и вполголоса отдал соответствующее распоряжение.
Уже выходя на улицу, Шаваш услышал писк и затем - шлепок упавшего на земляной пол тела; стражник вернулся через минуту. Шаваш дернулся углом рта: эта часть указаний начальника была ему не по душе. Однако строго-настрого было велено, чтоб об аресте мятежника никто не знал.
Нан вернулся в управу с парадного крыльца, как раз когда Кархтара вносили с заднего хода в гостевые покои, где не было чужих глаз. Кархтара вытряхнули из мешка прямо на пол, и Нан тут же погнал из кабинета всех, в том числе и Шаваша. Он лишь поинтересовался, убил ли кого-нибудь Кархтар. "Только Тайгета", - нехорошо улыбнувшись, ответил Шаваш.
На прощанье Нан сказал Шавашу:
- Скоро в управу пожалует управляющий Айцара, Митак, и сорок отборных конников. Конникам скажи, что предстоит серьезное дело, и вели сварить рис и мясную разварку. В разварку положишь сонный порошок. Управляющего допросишь сам.
Шаваш помолчал и осведомился, чего Айцар хочет.
- Он хочет, - ответил Нан, - под предлогом заговора истребить тех командиров, которые не хотят встать на его сторону! Этот негодяй покупает у горцев зерно, награбленное по его приказу, и осмеливается при этом обвинять в связях с горцами своего племянника!
Оставшись один, Нан наклонился над Кархтаром. Тот лежал неловко, как и полагается лежать людям со связанными сзади руками, запрокинув голову и всхрипывая. Из-под разорванного ворота рубахи вылезал крученый трехцветный шнурок. Нан потянул за шнурок - на его руку легла "сумочка со счастьем".
Заправляя сумочку обратно за ворот, Нан с брезгливостью заметил на своих руках кровь. Он снял кувшин, предусмотрительно поставленный на полке рядом с судьей Бужвой, ополоснул руки над серебряной лоханью в углу и остаток воды плеснул Кархтару в лицо.
Тот полежал некоторое время смирно, потом залупал глазами, завертел головой и наконец уставился прямо в глаза Нану. Ничего хорошего в его взгляде не было. Кархтар привалился к стене, попытался покрутить руками, но это у него получилось плохо.
- Если не будешь драться, развяжу руки, - сказал Нан.
Кархтар шумно задышал и откашлялся.
- Обязательно буду.
Инспектор пожал плечами.
- Тебе виднее.
- И говорить я ничего не буду. Поймали так поймали. Твое счастье, инспектор, тебе повышение, и мне повышение, - Кархтар засмеялся, - тебе чином, мне виселицей, Так?
Нан сидел, откинувшись на подушки, и рассеянно смотрел на привалившегося к стене человека. Человека, который всю жизнь мечтал попасть в руководители всамделишного восстания и теперь пытался говорить с государственным чиновником так же, как в книгах в старину говорили Баттавет и Нуш, и справедливый разбойник Кумли. С народом, это, наверное, получалось неплохо, потому что народ тоже считал, что так и следует говорить. Но здесь, в казенном уюте, это звучало немножко нелепо: потому уже, что Кархтар слишком явно привык обращаться к собеседнику на "вы".
Кархтар нервно дернулся и проговорил:
- А если бы ты попался мне в руки, я бы тебя даже вешать не стал. Нет! Или только в самом конце. Ты хороший инспектор. А вот Тайгет плохой гадатель: тут и без всякого ясновидения дойти можно, что он долго не проживет.
- Тайгет уже убит, - сообщил Нан. - Твоим ножом.
Кархтар изумился.
- Право же! Доблестный столичный инспектор поймал главного бунтовщика и убийцу городского судьи. Зачем же еще делать из меня убийцу какого-то вонючего Тайгета?
- Ну, во-первых, судья был убит одним из находившихся рядом чиновников, а вовсе не из толпы... - Нан приостановился: Кархтар побледнел, и глаза его разбежались.
- Но мы, - начал он и остановился.
- Убили невиновного. Это бывает. Убитый ведь, если не ошибаюсь, был из длинных хлебов и настраивал народ против вас?
- Он был шпионом наместника! Он не был невиновен! Если бы ему приказали убить судью, он бы его убил.
- А когда вы придете к власти, - поинтересовался Нан, - то так и продолжите карать по принципу "если бы"? Что с вами? Вам плохо?
Кархтар и в самом деле побледнел и дернулся, как будто хотел закрыть лицо руками. Но руки были связаны за спиной.
- Тайгетово пойло... - неопределенно произнес Кархтар. - Но мне сказали, что он во всем признался. Я бы иначе...
Нан хотел было поздравить своих коллег при Кархтаре, столь рано догадавшихся, что признание - царица доказательств, но вовремя остановился: Кархтар мог поздравить его с тем же.
- А ведь я бы бунтовщиком тебя не назвал, - внезапно сказал он вместо этого.
- Вот как? - Кархтар был оскорблен.
- Толпа вряд ли бы за тобой последовала, кричи ты о злоупотреблениях, скажем, господина аравана. - Нан сделал паузу, но Кархтар забыл справиться, чем это господин араван лучше других чиновников. Да и вообще люди зарятся на чужие амбары, когда не имеют своих собственных. Так что главным бунтовщиком была нищета.
- Поздравляю с тщательным изучением доносов, господин инспектор, Кархтар уже вполне оправился, - только доносчики чуть-чуть переврали: я говорил, что причина бунта - не голодный, который отнимает хлеб у чиновника, а чиновник, который отнимает хлеб у голодного.
Нан пожал плечами.