- Я, - прибавил человек, с надеждою глядя на Нана, - буду хорошим государем. Я видел страдания народа.
Расколдованный барсук поцеловал руку Шиманы и удалился.
- Ну что? - спросил с надеждой Шимана.
- У него неплохие манеры, - сказал Нан.
- Нет такого идиотизма, - сказал министр полиции, - которому бы народ не поверил.
- Политика, - сказал Нан, - это искусство говорить языком, доступным народу. От их речей, - и он кивнул куда-то в сторону залы Пятидесяти полей, - народ скоро соскучится, а про барсука он понимает.
- Вот, - сказал Шимана, - и я то же думаю. Если государь не подпишет конституции... Хотел бы узнать ваше мнение: что мне делать с расколдованным барсуком?
- Заколдуйте его обратно, - фыркнул Нан.
Меж тем делегация Доброго Совета пожаловала во дворец. Государь наотрез отказался видеть этих людей. Киссур стал настаивать; с государем случился припадок астмы. Делегацию, в особом зале, принял Злой Совет. Глава делегации, пожилой старости цеха красильщиков, зачитал длинный шелковый свиток.
Староста был испуган великолепием дворца и отсутствием государя. Конечно, он был человек рассудительный, в оборотней не верил, днем, во всяком случае... Но кто его знает? Какой страшный старик с золотыми глазами!
Киссур стоял, презрительно выпятив губу. Спина Киссура болела от побоев, а душа... Великий Вей! Киссуру казалось, что все смотрят на него, как на труса. Он бежал! Кинулся в воду, как карась! Правда, он убил нескольких человек, Киссур не считал, скольких именно. Но он бежал, а не умер за государя! А почему? Да потому, что сам бой был несправедлив! Справедливый бой - это тогда, когда военачальник бьется с военачальником, а дружинник - с дружинником! Дружина не будет служить сеньору, который не дерется впереди, и сеньор никогда не потерпит, чтоб самый богатый противник достался какому-нибудь простолюдину. А здесь? Что за подлый бой!
Не только Андарз, негодяй и взяточник, не думал быть впереди, но сама головка мятежа заседала в городской префектуре и занималась... бог ее знает, чем она там занималась? Если шестьсот человек сошлись вместе, и это не войско и не пирушка, то разве можно понять, зачем они сошлись вместе?
Делегат окончил чтение, Киссур посмотрел на свиток и сказал:
- А ну-ка отдайте мне этот свиток!
- Он его разорвет! Не давай! - зашипел один делегат другому.
- Клянусь божьим зобом, - зашипел Киссур, - обязательно разорву, и на одном конце повешу Нана, а на другом - Андарза!
- Трудновато это будет тебе сделать, - съехидничал лавочник, - потому что в твоем войске - двадцать варваров, а в нашем, - весь народ.
Киссур усмехнулся и сказал:
- По трем причинам войско терпит поражение. Во-первых, когда военачальники больше хотят свести счеты друг с другом, чем с врагом. Во-вторых, когда, победив, воины, в погоне за добычей, перестают слушаться полководца и становятся уязвимыми. В-третьих - из-за зависти богов. Оттого же, что в одном войске больше народу, а в другом - меньше, поражения не терпят никогда.
После этого краткого обмена мнениями делегацию выпроводили вон, а государственный совет удалился на совещание.
Господин Лай наклонился к уху господина Чареники.
- Проклятый старик, - сказал Лай, - он предсказал сначала бунт, а потом - конституцию. Он хоть скажет, что делать дальше.
- Он, - холодно сказал Чареника, - предложит нам согласиться на всенародные выборы и на суд присяжных.
- Но тогда суд обвинит его... и тут же Лай прикусил язык, сообразив, что, как ни странно, именно Арфарре, да и Киссуру, конституционный суд не может предъявить ни одного обвинения. Более того, если речь зайдет о пересмотре несправедливых приговоров, приговор Арфарры будет отменен первым. Что и Чаренике, и Андарзу, и Лаю, и Хардашу, и даже самому Шимане Двенадцатому есть за что давать ответ: а отшельника Арфарру упрекнуть не в чем! И, конечно, нет никакого сомнения в том, что при всенародных выборах тысячи крестьян ойкумены проголосуют за своего бога, яшмового аравана Арфарру.
Чареника увлек Лая в сторонку и что-то зашептал на ухо.
Киссур поддержал Арфарру, которому было тяжело подниматься по ступенькам.
- Советник, - сказал Киссур, - позвольте мне повесить Чаренику! Он предал государя! Андарз посылал к нему какого-то Рысьего Глаза, а Чареника ничего об этом не сказал!
- Предоставь это дело мне, - промолвил Арфарра.
Члены Совета взошли в Голубую Залу. Арфарра сел в кресло о шести ножках, с рысьими головками по краям. Полуприкрыв глаза, он думал о том, что про Киссура говорят, будто варвар навел порчу на государя. Что народ истолкует припадок астмы как подтверждение этому, и что государь это знал, а все-таки с ним случился припадок.
- Что вы думаете по поводу конституции? - спросил его Чареника.
Арфарра улыбнулся и пробормотал, что сначала хотел бы узнать мнение других.
- Омерзительная бумага, - сказал некто господин Харшад, один из ближайших друзей Чареники и председатель Верхнего суда.
- Ба, - вскричал Киссур, - но вас не было в зале с делегатами, когда вы успели ее прочесть?
- Великий Вей, - сказал с достоинством господин Харшад, - зачем я должен ее читать, когда один из авторов ее - этот циник и негодяй Андарз? Разве простит он нам, что мы остались верны государю?
- Ах да, - сказал Киссур, - вы же сами подписали такую бумагу три дня назад, когда хотели зарезать меня в государевой спальне.
Арфарра не выдержал и молча схватился за голову.
- Господин Киссур, - сказал Чареника негромко, - положенье опасное. Хорошо бы человек, преданный государю, проверил посты вокруг дворца. Не сделаете ли вы это?
Киссур поднялся, щелкнул гардой о ножны.
- Ладно, - сказал он, - пойду проверю посты.
Киссур ушел, и Чареника опять спросил:
- Что вы думаете по поводу этих требований?
Мнение Арфарры сильно зависело от уровня воды во рве с ручными утками, который он на месте Андарза спустил бы в два дня. Он улыбнулся и пробормотал, что действовать подобает сообразно обстоятельствам, а не мнениям.
- Я думаю, - воскликнул господин Чареника, - что пока среди мятежников находится этот негодяй Андарз, и речи не может идти о переговорах. Это человек, составленный из преступлений и всяческого воровства; из-за него тысячи верст плодородных земель под столицей превращены в болото. А Чахарский мятеж! Андарз получил деньги для оплаты войска за два дня до штурма, а раздал их через два дня после! А во время штурма он нарочно положил половину войска, чтобы деньги убитых достались ему! У господина Нана обо всем этом были бумаги - теперь они у вас, господин Арфарра. Достаточно огласить их в народном собрании, и народ отвернется от Андарза.
- Боюсь, - сказал Арфарра, - что народ не обратит на это внимания.
- Как же не обратит, - возразил Чареника, - когда они уже умудрились запретить этому негодяю штурмовать дворец! Кое-кто, господин Арфарра, распускает вздорные слухи о том, что у вас нет документов господина Нана, и что завтра господин Нан сам предъявит эти документы в собрании! Ходят слухи, что вы тайно заказали у дворцового резчика копии двух печатей, овальной и с пеликаном, которые Нан тоже держал в сундучке! Лучший способ опровергнуть эти сплетни - принести сюда документы об Андарзе.
- А вы как думаете? - спросил Арфарра другого советника, господина Лая.
- Я ничего не думаю, - ответил советник, - пока не увижу документов об Андарзе.
Арфарра обвел глазами всех сидевших за столом: все одиннадцать смотрели на него, как коза на капусту.
- Хорошо, - сказал господин Арфарра. - Отложим заседание до вечера. Вечером, в присутствии государя, я оглашу эти документы.