- Я? Шавии? Виселицей? Зачем? Я просто пригрозил отнять у него несколько зеленых камешков, которыми он завладел не совсем законным путем и собирался провезти в империю, не доложив храму.
На следующее утро Бредшо проснулся совсем здоровым. Солнечные зайчики прыгали по комнате, медные боги улыбались с полки над печкой, большой рыжий кот пробрался на полку и грелся вместе с богами на солнце. Бредшо поулыбался коту и другим богам, встал. Одежду в ларе пропарили с известью и сезамом, вывели сглазы и дорожную грязь.
Бредшо спустился вниз, и прошел меж плетней местного значения, мшаников и поветей к западному флигелю, в который по ночам летали бесы.
Волкодав, лежавший у двери флигеля, помер, действительно, нехорошо, с синими пятнами и желтой пеной вокруг пасти.
В домике кто-то был. Бредшо зашел в соседний мшаник, проделал дырочку в промасленной бумаге и стал ждать неизвестно чего. Минут через двадцать прибежала дворовая девка, глянула на мертвого пса, кинула в окошко горстью песка.
В домике завозились, через минуту в дверях показался молодой монашек.
- Хадар! Я лепешек тебе испекла.
- С петушком и курочкой?
- С петушком и курочкой! - Девушка засмеялась и стала обмахиваться кончиком косы.
Хадар сказал жалобно:
- Мне не велено отлучаться.
Девка показала на мертвого пса:
- Я с тобой на глазах у бесов целоваться не буду.
Закинула косу и побежала: парень, смеясь, выскочил за ней.
Бредшо подождал и вошел во флигель.
Флигель был заставлен ретортами и пузатыми кувшинчиками с химическим сырьем. В углу громоздились грубые ящики с прокаленным и протертым через решета кизельгуром, - очевидно, наполнитель для динамитов. Надпись на перегонном кубе советовала очищать мысли. В кубе плавали желтоватые опивки. Бредшо сначала подумал, что из глицерина делали лишь динамит, потом подошел к глиняным корчажкам в углу.
В таких корчажках обычно продавали дорогое инисское вино, и именно эти корчажки проницательный Марбод заметил перед палаткой Арфарры незадолго до страшной истории, приключившейся с замком герцога Нахии. От обычных винных корчажек они отличались только жирным красным крестом на донце, а на некоторых, помимо прочего, имелась грубая надпись из цифр и букв. Бредшо, поразмыслив немного, сличил надпись с другими колбочками и пробирками и решил, что это правильная формула акролеина, или схожего отравляющего газа.
Было ясно, отчего умер щенок. Было также ясно, что Даттам полагался не на одну арифметику, и газ был приготовлен на случай, если кому-то захочется бунтовать: замок - вверху, осаждающие - внизу, газ - тяжелее воздуха.
На столе лежали мятые черновики с графиками и расчетами, в которых, после глубоких раздумий, можно было узнать расчет силы ударной волны.
Поверх расчетов Даттам рассеянно чертил пером: мертвая рябь Серединного Океана и над ней: сук мирового дерева, изломанный, толстый, обсыпанный снегом. На суку - нахохлившаяся птица. Картинка была бы дьявольски грустна, если бы Даттам с редким садизмом не нарисовал под суком мертвеца в том месте, где по канону висит золотой гранат.
"Уродился он, что ли, такой или его в детстве обидели?" - подумал Бредшо. Потом сел на трехногий табурет и горько заплакал. Он надеялся, что динамит - это так, случайность. Побочный продукт производства философского камня. Увы! Алхимией здесь и не пахло, - пахло настоящей наукой. Оксиды, конечно, именовались "убитыми металлами", автоклав в углу был украшен чернью и серебряной насечкой в виде облаков и листьев. Но, судя по этой лаборатории, Страна Великого Света могла столько понять в их корабле, что Бредшо было даже страшно себе это представить.
Бредшо воротился в горницу. Босая девка, подоткнув паневу, скоблила пол. Старик-колдун ждал его с зельями и травами.
Бредшо выпил отвар. Да, недаром господин Даттам продает варварам высококачественные мечи, а они, идиоты, думают, что с мечами еще можно завоевать империю. Или - можно? Ведь ни пушек, ни ружей у империи, видимо, нет. Как так: иметь химическое оружие и не иметь огнестрельного? Должны же быть закономерности, если не в истории общества, то хоть в истории науки?
- А где Даттам? В рудниках? - спросил Бредшо.
- С Серединным Океаном судится, - усмехнулся колдун.
- С каким Океаном, - не понял Бредшо.
- С Серединным. Озеро тут есть у горняцкой общины, так у них договор с богом: быть общине свободной, пока озеро не провалится в землю...
- Свободной? Разве все вокруг - не графское?
- Земля - графская, а рудники - Варайортовы...
Девка шваркнула тряпкой об пол и встряла в мужской разговор:
- Варайорт - ложный бог, шельмец. Он как горы сделал? Спер у божьего зятя шапку, растряс волосинки рудными жилами. Поэтому мир так дурно устроен, что краден, как деньги торговца.
Старик сказал:
- Женщина, что ты понимаешь? Мир - как цветок, изукрашен дивным узорочьем, и всякий человек из нашей деревни - образ и подобие божие. А Варайорт сделал себе особых людей - не из глины, а из собственного кала, и Серединный Океан на... из подражания. Заклял: "Быть вам свободными и варайортовыми, пока стоит озеро"
- Пока стоит озеро, - с легким ужасом проговорил Бредшо, вспоминая листки с расчетами. О господи! А он-то, дурак, подумал, что фургон с динамитом был нужен Даттаму для облегчения горных работ!
Девка опять встряла в разговор:
- К ним приходили проповедовать, а они: "Мы в грязи не пашем, нам нет дела до ваших королей - ни убитых, ни воскресших". Мы, мол, подданные императора и свободные люди. И если есть на небе правда, - прибавила она, - то из-за того, что они не пристали ни к графу, ни к божьим людям, им сегодня будет плохо.
Бредшо подхватил меч, набросил на плечи ферязь и побежал к двери.
Хотя Золотой Государь запретил называть озеро Серединным Океаном, никто по-другому никогда не говорил.
Посреди океана был островок не меньше доильного загона. На островке храм Варайорта и место для народных собраний под священной желтой катальпой. По берегам было столько яиц, что трудно было их не раздавить: утки-хохлатки, священные птицы Варайорта, гнездились невозбранно.
Всю ночь люди Даттама рыли шурфы и закладывали патроны. Утром переправились на островок. Народное собрание было многочисленно, как никогда, все съехались с оружием и стояли на том и этом берегу. Граф тоже взял с собой всех дружинников, однако, большую их часть на остров не пустили. Обе стороны знали, что законы законами, но на то и оружие, чтобы добиваться исполнения законов. Граф смеялся: "Я над этой общиной имею ту же власть, что и король, ибо здесь не считаются ни с моими, ни с его распоряжениями".
Это было преувеличением: за уголь, за охоту в горных лесах граф получал треть добываемого в рудниках. Однако ему хотелось большего, и он обрадовался, когда в прошлом году Даттам предложил: храм вызовет общину на божий суд, получит рудники и отдаст их в лен графу. Граф бы, конечно, предпочел получить эти земли в собственность, а не во владение, однако выбирать не приходилось.
Граф подозвал к себе своего домашнего колдуна и велел погадать: чем кончится суд и много ли умрет людей? Колдун долго тряс свое лукошко, а потом сказал:
- Кто выиграет тяжбу, я не знаю, потому что это не от тебя зависит. Зато вижу, что ты еще до вечера поссоришься с Даттамом, а причиной ссоры будет друг Даттама, чужеземец...
Горняки сошлись у алтарей, совершили жертвы. Даттам произнес положенные формулы: мол, если бог этого хочет, пусть озеро уйдет в землю, - и воздел руки к небу.
Как говорится: налетел вихрь, закружились голубые мечи. Рвануло так, что своротило все каменные варайортовы челюсти, в положенных местах. Рудокопы увидели, как хлещет вода, словно гной из нарыва, закричали. Бился в ямах карп, отступал Серединный Океан, уплывали вместе с ним огненные кони и золотые черепахи, и животворящие семена мирового древа, которым полагается оплодотворять землю, и прочая нечисть. Люди кричали и падали вокруг него на колени, как двенадцать лет назад.
Даттам задыхался. Желтые цветы с катальпы летели на землю, дерево трещало и клонилось, тысячи птиц орали в воздухе громче людей, островок стал полуостровом, обнажилось зеленое смрадное дно.
А после этого Даттам взглянул на ту сторону и увидел, что повсюду стоят вооруженные люди, и они вовсе не считают, что суд кончился, если стороны еще не подрались. Община стояла в основном на островке, а дружинники графа - на берегу.
Даттам поглядел на зеленое смрадное дно между ними, и подумал: "Плохо будет драться в этой грязи и иле, потому что графские конники не будут иметь тут преимущества".
Даттам стоял рядом с графом, к ним подошел дружинник и сказал: