Торжественная процессия вышла за стены цитадели и по извилистым улочкам Некраналя направилась к гавани. Доспехи, клинки и копья сверкали в лучах утреннего солнца. Ветер шевелил флаги бесчисленных цветов и оттенков.
Я шел впереди, я возглавлял войско - я, Эрекозе, Вечный Воитель, Полководец, Мститель. Руки мои были воздеты в воздух, как будто я заранее торжествовал победу. Меня переполняла гордость. Я познал славу и теперь наслаждался ею. Это была жизнь, которой стоило жить, - жизнь воина, военачальника, солдата.
Наш путь лежал к гавани, где наготове стояли корабли. Внезапно на память пришли слова песни, маршевой песни, сочиненной, должно быть, в глубокой древности. Я запел, и тут же все те, кто шагал следом за мной, подхватили песню. Застучали барабаны, загудели трубы; тысячи глоток славили кровавую жатву на полях Мернадина.
Вот так мы и шли, чеканя шаг. Таковы были наши чувства. Подождите судить меня, пока не узнаете, что случилось потом.
Процессия достигла излучины реки, где была гавань и где нас поджидали корабли - пятьдесят кораблей, над которыми развевались пятьдесят штандартов пятидесяти славных паладинов.
Да, всего лишь пятьдесят кораблей. Основные силы флота находились в Нуносе, городе сверкающих башен.
Речные берега были густо усеяны жителями Некраналя. Шум стоял невообразимый, однако мы вскоре привыкли к нему. Это как грохот прибоя: постепенно свыкаешься с ним настолько, что перестаешь слышать.
Я окинул взглядом корабли. На палубах были поставлены богато украшенные каюты; разноцветные паруса, в которых пока не было надобности, скатали и привязали к стеньгам. Весла вставили в уключины и опустили в спокойную воду реки. Гребцы расселись по скамьям, по трое на весло. Как я заметил, они были не рабами, а свободными воинами.
Ближе всех к выходу из гавани стоял королевский флагманский корабль. Имея восемьдесят пар весел и восемь высоких мачт, он подавлял своими внушительными размерами. Его борта были выкрашены в красный, золотистый и черный, палубы отсвечивали багрянцем, на парусах соседствовали желтый, темно-голубой и оранжевый, а фигура богини с мечом в вытянутых руках на носовой части была серебристо-алой. Изысканно украшенные палубные каюты сверкали свеженанесенным лаком; с их стенок взирали на торжество древние герои рода человеческого, среди которых я узнал себя, хотя сходство было весьма отдаленным; еще там были нарисованы эпизоды былых сражений, мифические животные, демоны и боги.
Оставив войско маршировать по набережной, я по укрытым ковром сходням поднялся на борт королевского корабля. Мне навстречу устремились моряки.
Один из них сказал:
- Ваше высочество, принцесса Иолинда ожидает вас в Парадной каюте.
Перед тем как войти внутрь, я постоял немного у входа, любуясь красотой сооружения и с улыбкой поглядывая на собственную физиономию на стене.
Потом отворил дверь и, пригнувшись, прошел во внутренние покои. Пол, стены и даже потолок обиты были ворсистыми коврами с темно-красными, золотистыми и черными узорами. С потолка свисали фонари. В полумраке я разглядел Иолинду. На ней было простое платье и легкий темный плащ.
- Я не хотела отвлекать тебя утром, - сказала она. - Отец говорил, что вам всем будет некогда. Поэтому я решила не докучать тебе.
Я улыбнулся.
- Ты мне по-прежнему не веришь, Иолинда? Ты не веришь моим словам о любви, не веришь, что ради тебя я готов на любой подвиг. Ведь так?
Я обнял девушку.
- Люблю тебя, Иолинда, и буду любить до конца своих дней.
- И я, Эрекозе. Ты будешь жить вечно, однако...
- Почему ты в этом так уверена? - спросил я тихо. - Не надо считать меня неуязвимым, Иолинда. Если хочешь, я могу показать тебе царапины и синяки, которые получил, практикуясь с оружием.
- Ты не умрешь, Эрекозе.
- Мне бы твою уверенность.
- Не смейся надо мной, Эрекозе. Я не желаю, чтобы ко мне относились покровительственно!
- Я вовсе не смеюсь над тобой, Иолинда, не говоря уж обо всем остальном. Просто ты должна взглянуть правде в глаза, понимаешь?
- Хорошо, - проговорила она. - Я поступлю так, как ты советуешь. Но я чувствую, что ты не умрешь. Порой у меня бывают такие странные предчувствия. Мне кажется, нас ожидает нечто худшее, чем смерть.
- Твои опасения естественны, но необоснованны. Не надо печалиться, милая. Взгляни на мои чудесные доспехи, на клинок, который висит у меня на поясе, на войско, которым я командую, наконец!
- Поцелуй меня, Эрекозе.
Я выполнил ее просьбу. Мы долго не могли оторваться друг от друга, потом Иолинда высвободилась и выбежала из каюты.
Я уставился на захлопнувшуюся за девушкой дверь. Меня подмывало броситься следом, найти Иолинду, постараться ее успокоить. Но я знал, что не сумею этого сделать. Ее страхи были не то чтобы иррациональными, они возникли не на пустом месте; причиной их, как я подозревал, было снедавшее Иолинду чувство незащищенности. Я пообещал себе, что как-нибудь выберу время и попробую втолковать ей, что опасаться нечего. Я научу ее верить и доверять.
Зазвучали фанфары. На борт корабля поднимался король.
Спустя несколько секунд он вошел в каюту, на ходу стягивая с себя увенчанный короной шлем. За ним следовал вечно мрачный Каторн.
- Народ ликует, - заметил я. - Похоже, церемония удалась на славу, король Ригенос. Он устало кивнул.
- Да.
Торжественные проводы, по всей видимости, сильно утомили его; он опустился на стул в углу и приказал принести вина.
- Скоро уже отплываем. Когда точно, Каторн?
- В пределах четверти часа, государь, - Каторн принял из рук раба кувшин с вином и наполнил кубок Ригеноса, даже не поглядев в мою сторону.
Король шевельнул рукой.
- Не хочешь ли выпить вина, Эрекозе? Я отказался.
- Твои слова, король, запали мне в душу, - проговорил я. - Ты разбудил в нас зверей. Каторн фыркнул.
- Будем надеяться, они не заснут до встречи с врагом. В наших рядах хватает новобранцев. Половина войска знает что такое настоящий бой только понаслышке. Через одного - молокососы, а, по слухам, в отдельные части набирали даже женщин.
- Мрачновато ты настроен, сенешаль Каторн, - подколол его я.
- Какие дела, такой и настрой, - проворчал он. - Можно устроить показуху, чтобы повеселить простолюдинов, но вовсе не обязательно верить в нее самим. Уж кому, как не тебе, знать это, Эрекозе; уж кому, как не тебе, знать, что война - это боль, страх и смерть, и больше ничего.
- Ты забываешь, что я смутно помню свое прошлое, - сказал я.
Каторн хмыкнул и одним глотком опустошил кубок с вином. Со стуком поставив его на стол, он вышел из каюты, проронив лишь:
- Пойду прослежу за отплытием. Король кашлянул.
- Вы с Каторном, - начал было он и остановился. - Вы...
- В приязни друг к другу нас не упрекнешь, - согласился я. - Мне не по нраву его угрюмость и недоверчивость, а он считает меня жуликом, изменником, быть может, лазутчиком.
Король кивнул.