- Эрионд! - вздохнула Польгара с облегчением. - С тобой ничего не случилось?
- Все прекрасно, Польгара. Меня, правда, заковали в цепи, но они не причиняют мне особых неудобств.
- Зачем ты сделал это? Там, в святилище?
- Мне не понравились эти жертвенные огни.
- Мне тоже, но...
- Мне они очень не понравились, Польгара. Надо же когда-то положить конец подобным гнусностям!
- Каким образом тебе удалось их погасить? - спросил Бельгарат, прильнув к окошку. - Гарион был в святилище, когда ты это проделал, и говорит, что ничего не услышал и не ощутил.
- Точно не знаю, Бельгарат. Не думаю, чтобы я сделал что-то особенное. Просто твердо решил, что не хочу больше, чтобы они горели, эти огни, и вроде как дал им понять, что я этого не хочу. Они взяли да и погасли.
- И это все?
- Насколько я помню, да.
Бельгарат обернулся. Он явно был озадачен.
- Когда мы отсюда выберемся, у меня будет об этом происшествии долгий разговор с мальчишкой. Я уже не единожды собирался поговорить с ним по душам, и всякий раз, когда открывал было рот, что-то меня отвлекало. - Он поглядел на Гариона. - В следующий раз, когда будешь беседовать со своим дружком, потребуй от него прекратить эти штучки! Они меня раздражают.
- А он это знает, дедушка. Думаю, именно поэтому и продолжает в том же духе.
Где-то послышалось лязганье отпираемой двери и звук шагов.
- Гролимы, - тихо сказал Шелк, вновь глянув через окошко в коридор.
- Интересно, а кто, по-твоему, это еще может быть? - съязвил Бельгарат.
Стражники остановились возле камеры Эрионда, и в замке лязгнул ключ. Скрипнув, открылась тяжелая дверь.
- Эй, мальчишка! - пролаял хриплый голос. - Выходи, пойдешь с нами!
- Отец! - отчаянно шепнула Польгара. Старик предостерегающе поднял руку.
- Подожди! - прошептал он.
Кто-то уже отпирал дверь их камеры. Наконец она распахнулась, и на пороге возник гролим в черном балахоне.
- Возвратился Агахак, - объявил он. - Выходите!
- Великолепно! - с облегчением вздохнул Сади. - Что бы там ни было, я уверен, что мы за пару минут все уладим.
- Не разговаривать! - Гролим резко повернулся и пошел по коридору, а десяток других, с оружием наготове, обступив пленников, повели их прочь из темницы.
Агахак, правитель Рэк-Урги, оказался устрашающего вида длиннобородым человеком. Он сидел в очень похожем на трон кресле в большом зале, освещенном факелами. Стены были завешаны тяжелыми темно-бордовыми портьерами. Облачение иерарха представляло собой кроваво-красный балахон с капюшоном. Впалые глаза Агахака сверкали из-под нависших седых бровей. Эрионд, все еще закованный в цепи, спокойно сидел на грубом деревянном стуле прямо перед иерархом, а худощавая Хабат стояла по правую руку от своего покровителя. Капюшон, отороченный пурпурным шелком, был откинут, ужасные шрамы на ее щеках алели в свете факелов, а лицо жрицы выражало злобное торжество.
- Кто из вас Усса из Стисс-Тора? - гулким голосом вопросил иерарх. Сади сделал шаг вперед и раболепно поклонился.
- Я Усса, о святейший.
- Ты попал в незавидное положение, Усса. - Грудной голос Хабат звучал почти как ласковое мурлыканье дикого зверя, а губы ее кривила отвратительная усмешка.
- Но я ничего не сделал.
- Здесь, в Хтол-Мургосе, господин ответственен за преступления своих слуг.
Глаза Агахака сверлили Сади, но худое лицо иерарха оставалось бесстрастным.
- Итак, ближе к делу, - произнес он наконец. - Кто предъявит чужеземцам обвинение?
Хабат указала на гролима, стоящего у самой стены.
- Сегодня Сорхак исполнит миссию жреца-инквизитора, господин, - сказала жрица повелительным тоном, чтобы дать почувствовать всем присутствующим, что она хозяйка положения. - Его рвение и благочестие известны тебе, о святейший.
- О да, - безразличным голосом ответил Агахак. - Я мог бы сразу догадаться, что обвинителем будет не кто иной, как Сорхак. - На краткое мгновение губы его сложились в сардоническую усмешку. - Очень хорошо. Жрец-инквизитор, прошу предъявить обвинение.
Жрец в черной одежде выступил вперед и откинул капюшон, отороченный зеленым, со своих сальных волос.
- Дело очень незамысловатое, светлейший, - провозгласил он скрипучим голосом. - Здесь присутствует множество свидетелей преступления, посему вина этого юного негодяя не вызывает никаких сомнений. Но вот мотивы его поступка предстоит выяснить.
- Вынеси приговор, великий иерарх, - просительным тоном обратилась Хабат к восседающему на троне недвижному Агахаку, походившему на мертвеца, - а уж я заставлю этого грязного найсанца и его слуг сказать всю правду.
- Речь шла только об их виновности, - ответствовал правитель, - но я все еще не слышал ни показаний свидетелей, ни внятного, четко сформулированного обвинения.
Хабат от этих слов пришла в легкое замешательство.
- Я лишь хотела избавить вас от пустых формальностей, мой господин. Я твердо убеждена в правдивости слов Сорхака. Ведь прежде вы всегда доверяли мне в делах такого рода.
- Возможно, - ответил Агахак, - но полагаю, что на этот раз мне все же будет позволено судить самому, а, Хабат? - Он взглянул на грязноволосого жреца, в растерянности стоявшего перед ним. - Итак, свидетельские показания, Сорхак! Я хочу, чтобы ты внятно объяснил, в чем именно обвиняется сей молодой человек! В голосе иерарха явственно слышны были нотки недоброжелательности.
В выпученных глазах Сорхака поубавилось уверенности - от него не укрылась очевиднейшая враждебность Агахака. Но он быстро овладел собой.
- Сегодня вечером, - начал он, - в час, когда мы готовились исполнить священный ритуал, предписанный нам нашей верой, этот юноша вошел в святилище и погасил алтарное пламя. Вот что он совершил - и в этом я его обвиняю. Клянусь, что он виновен!
- Но это абсурд! - запротестовал Сади. - Разве жертвенные огни в святилище плохо охраняются? Как мог мальчик подойти так близко к священному огню, чтобы погасить его?
- Как смеешь ты подвергать сомнению слова жреца Торака, да еще скрепленные клятвой? - злобно прервала его Хабат. Шрамы на ее щеках судорожно подергивались. - Сорхак поклялся в том, что мальчишка виновен, а это значит, что он виновен! Нельзя перечить жрецу - это карается смертью!
Глубоко запавшие глаза Агахака сверкнули.
- Полагаю, что имею право все-таки услышать наконец показания свидетелей, которые так убедили тебя, Хабат, и жреца-инквизитора, - безжизненным голосом произнес он. - Обвинение и вина - далёко не всегда одно и то же, к тому же Усса задал далеко не праздный вопрос.
В душе Гариона зародилась слабая надежда. Иерарх все знает! Ему прекрасно известно об отношениях Хабат с Сорхаком, и совершенно очевидно, что рвение, с каким защищает она этого вонючего жреца, раздражает его.