- Неудивительно, что после таких гадостей боги не дали нам деток, а Шелиха забрали на долгие годы, - процедила сквозь зубы Эдана и отвернулась, всем своим видом выражая полнейшее презрение.
- Я находился в арьергарде, с князем, - парировал Векольд.
- Можно подумать, ты не готов был убивать и насиловать, если бы оказался впереди других! - воскликнула старая женщина.
Векольд не нашёлся с ответом и потому попросту проигнорировал очередной выпад жены.
- В общем, мы с князем въехали в местечко как раз в тот момент, когда наши готовы были начать повальную резню. Гандзаки сбились в кучу, точно стадо баранов перед засучившими рукава и наточившими ножи мясниками, но отступать не собирались. И неизвестно, чем бы всё это кончилось, как тут явилась Ханая. Воистину, она была хороша! Молодая, стройная, гибкая как лозинка, в ярко-алом платье с широкой юбкой, тугие чёрные косы змеятся по плечам, вишнёвые губки приоткрыты, а глаза так и пылают гневом...
Читрадрива едва сумел подавить стон. Именно такой он помнил мать. Она умерла молодой. Она тоже носила толстенные косы, только прятала их под платок, как и полагалось опозоренной девушке. Однажды она сильно рассердилась на какую-то старуху, которая обозвала маленького Читрадриву ублюдком, и её светло-серые глаза, необычные для жгучей брюнетки, тоже вспыхнули гневом так, что всем сделалось страшно. Но губы у неё уже поблекли, да и вообще она прямо на глазах старилась...
- Самое странное, она совершенно не боялась. Только представьте: кругом полупьяные разгорячённые перебранкой солдаты, злые как черти, готовые на всё, а она стала перед князем да как крикнет: "Эй, гохи, ты здесь главный, как я погляжу. Ты что ж это позволяешь своим людям?! Или мы враги вам? Или мы воевали с вами, что нас надо истребить? Конечно, легко справиться с беззащитными людьми, которым запрещено носить оружие. Как же они будут сражаться?! Вот в каких битвах ты завоёвываешь славу! Ничего себе вояки!" И при этом её серые глаза как-то нехорошо сверкнули...
Серые глаза... И у этой Ханаи были серые глаза, необычные для брюнеток.
У Читрадривы мороз пошёл по коже. Ему представилась на мгновение совершенно невозможная вещь - а вдруг его мать обесчестил... сам князь Люжтенский! Тогда, в ту проклятую ночь. А почему нет?! Что невероятного в таком предположении? Да, сейчас это милейший старик, собиратель редкостей, гостеприимный хозяин и знаток южной кухни, но что из того...
А Векольд, не заметивший волнений Читрадривы, между тем продолжал:
- Ох и осерчал тогда князь! И то сказать, молод он был, горяч, а тут стоит перед ним женщина и бросает прямо в лицо такие оскорбительные слова.
- Я бы ему не то ещё наговорила, - тихо пробормотала Эдана.
- Но князю хватило и этих слов, - оборвал её муж. - И вот, рассердившись, он схватил плеть, которой погонял лошадь, замахнулся да как хлестнёт нахалку! Но она вытянула вперёд руку, на лету поймала конец плети, сжала в кулак и стала как каменная. Верно, ужас как больно ей было, только она и виду не подала. И тут проклятая колдунья что-то сделала с князем, потому как он тоже замер и уставился на неё вытаращенными глазами...
Векольд говорил дальше, молол какой-то вздор о том, что князь и девушка стоили друг друга, что со стороны казалось: вот подходящая пара... Однако Читрадрива не слышал его. Всё смешалось у него в голове, перед глазами плясали разноцветные пятна, но из их светящегося роя с завидным упорством утопающего выныривало одно видение - левая ладонь матери, которую пересекал белёсый, с лиловой окантовкой широкий шрам.
Значит, так оно и есть. Не подозревая того, старый оруженосец выдал страшную тайну - отцом Читрадривы был не кто иной как князь Люжтенский, благородный выродок и грязный насильник, а ныне милый старичок, привечающий в своём змеином кубле усталых путников.
- И тогда его светлость изволили обесчестить бедную девушку, - громко сказал Читрадрива.
И услышал изумлённый вопрос Векодьда:
- Ты о чём это, Дрив?
Читрадрива тряхнул головой и огляделся, моргая. Оруженосец и Эдана смотрели на него непонимающе, Карсидар вглядывался в его лицо пристально и обеспокоенно, Пеменхат уставился на сомкнутые пальцы с безразличным видом, и только блестевшая на лбу испарина выдавала его внутреннее напряжение.
- Да о том, что князь сделал с Ханаей, - сказал Читрадрива как можно непринуждённее, хотя слегка изменившийся голос выдавал его ярость.
- Князь?! - искренне изумился Векольд. - С Ханаей?!
- Ну да...
- Что "ну да"? Или ты не слушал меня?! - возмутился старик. - Я же рассказывал про то, как мой господин соскочил с коня, точно очарованный подошёл к ней, а она обвила его шею руками, вся прилепилась к нему и...
- Сама?! - воскликнул поражённый Читрадрива.
- То-то и оно, что сама. И они стояли и целовались, а вокруг шумело людское море, наши уже мечи выхватывали, чтобы изрубить гандзаков в капусту...
Читрадрива так сжал кулаки, что хрустнули суставы пальцев.
- Да не волнуйся ты так, Дрив, - мягко сказал Векольд. - Не пойму, что с тобой. Ведь ничего страшного не было, не считая того, что Ханая околдовала моего господина. Потому как в перерыве между поцелуями вдруг сказала: "Если твои люди уничтожат нас, пусть они убьют меня первую, ведь я презренная анха..." И тогда князь сделал величайшую глупость, на какую способен только околдованный человек. Он оттолкнул Ханаю, бросился между солдатами и гандзаками да как гаркнет: "Эй, вы, стадо скотов!" Все подумали было, что он к колдунам обращается, но только стоял князь спиной к ним, а лицом к солдатам. Когда до них наконец дошло, все оторопели от изумления. А князь дальше орёт: "Вы что ж это делаете? Собираетесь убивать безоружных? Чтобы потом весь Орфетан хохотал у меня за спиной да приговаривал, что люжтенцы только с беззащитными храбры? Меня позорить?! Не бывать тому! Кто хоть пальцем тронет этих нечестивцев, будет иметь дело со мной. А уйдём отсюда по-хорошему - пять золотых каждому!"
Вот теперь Читрадрива понял всё до конца. В среде анхем существовало сказание об некой Астор, спасшей однажды их народ от поголовного истребления. Астор была женой царя Хашроша, и когда тот задумал чёрное дело, сказала то же самое: если хочешь уничтожить анхем, начни с меня. Читрадрива всегда любил мать, теперь же, после всего услышанного, она представлялась ему чуть ли не святой.
- Рисковал он страшно, - продолжал между тем Векольд. - Шутка ли, армада разозлённых солдат! Легче остановить мчащийся галопом отряд всадников. Солдаты-то расходились не на шутку, могли и убить его, даром что правитель. Но и пять золотых - деньги нешуточные. Ясное дело, людям познатнее этого маловато, но главное было успокоить разбушевавшееся стадо, а с вожаками князь мог договориться отдельно. И он таки добился своего. Пара-тройка расквашенных носов да несколько реквизированных кур не в счёт, а так ушли мирно. А князь увёз Ханаю в седле впереди себя.
Да, всё было именно так, как предполагал Читрадрива. Князь увёз его мать с собой. Силой или нет - в данном случае не имеет значения. Ханая подчинялась не силе человека, но давлению внешних обстоятельств, необходимости спасти хуторян от смерти. Святая, как Астор!
Читрадрива закрыл глаза и представил свою добрую матушку такой, какой он её запомнил - молодой, но вечно грустной. Ещё бы, нелегко ей пришлось после пережитого позора... А виной всему проклятый князь-гохи!
- И где же светлейший бросил её? - спросил он Векольда.
- Ого, почти на границе, - откликнулся оруженосец. - Только почему бросил? Была бы возможность, он бы женился на Ханае, так она его окрутила.
Читрадрива не сразу понял смысл этих слов. А когда понял, посмотрел на старика со смесью презрения и недоверия. Векольд же в очередной раз наполнил вином стакан, проглотил, чтобы промочить горло после долгого рассказа, и вздыхая пожаловался:
- А то я не знаю всего, что они наговорили друг другу на прощание! Князь не мог жениться на колдунье; солдаты и так толковали, что дело тут нечисто, а что сказали бы другие! Да и Ханая призналась, что для неё выйти за гохи позор. И не только для неё, но и для всего её проклятого колдовского рода. Вот они и придумали, что Ханая вернётся на свой хутор и скажет, что князь умыкнул её силой. Ведь тогда, в ту самую ночь, никто толком за ней не следил, не до того было. А если и видели, что она целовалась с князем, всегда можно соврать, что она ублажила его и предотвратила тем самым резню. Кто из них что тут придумал, не помню. Шептались они в последние перед расставанием часы долго, да только я вход в княжеский шатёр стерёг, я всё слышал.
Читрадрива медленно поднялся. Нет, это не был подвиг Астор! Его мать посмела влюбиться в чужака, пьяные солдаты которого едва не истребили целый хутор. Святая оказалась на поверку блудницей...
Но как же так?! Это ведь его добрая матушка! Как же так?..
- Плакала она сильно, и князь тоже украдкой плакал, точно слабая женщина. Потом выгнал её. Перед всем войском выгнал вон из шатра, чтобы солдаты запомнили: вскружила девчонка голову его светлости, да надоела, значит, пошла вон. Только я-то знаю, как всё было на самом деле. Я всё слышал. Околдовала Ханая князя, вот что я скажу.
- Много ты понимаешь, солдафон несчастный! - вздохнула Эдана, вытирая рукавом навернувшиеся на глаза слёзы. - Полюбил её князь, понял?
- Полюбил, как же! - возмутился Векольд. - Не может человек полюбить гандзу, будь она хоть первейшей красавицей.
Что ответила женщина, Читрадрива не слышал. Он выскочил из горницы, вышел во двор и пошёл вперёд, побрёл, не глядя под ноги, не имея определённой цели. И только примерно через час, когда тени вытянулись, а солнце скатилось к самому горизонту, он понял, что на самом деле планомерно движется на северо-восток. Туда, где остался замок князя...
- Эй, Читрадрива!
За спиной звонко стучали по утоптанной дороге конские копыта. Ничего, он уже миновал мост, скоро начнётся лес. Не догонит!
И Карсидар тут же нагнал его, спрыгнул на землю и, взяв Ристо под уздцы, пошёл рядом.
- Ну, и куда же ты направляешься, позволь спросить?
"А то ты не знаешь", - зло подумал Читрадрива, а вслух сказал коротко:
- Отвяжись.
- Мы ведь собирались на юг, - напомнил Карсидар.
- Я убью его, - без видимой связи с предыдущим бросил Читрадрива.