Ничего не случилось.
С трудом приняв сидячее положение, Рени наконец сообразила, что звонит не телефон, а селектор входной двери. Натянув халат, она проковыляла через гостиную. На полу валялся стул, как иссохший труп какого-то странного зверя, - жертва позднего возвращения подвыпившего Длинного Джозефа. Рени нажала на контакт.
- Кто там?
- Миз Сулавейо? - Голос принадлежал Ксаббу. - Простите, что побеспокоил.
- Ксаббу? Что ты тут делаешь?
- Сейчас объясню - ничего страшного не случилось.
Рени оглядела квартиру - и в лучшие времена неубранную, а теперь явно свидетельствующую о кумулятивном отсутствии хозяйки. Из спальни доносился рокочущий храп отца.
- Сейчас спущусь. Подожди.
Ксаббу выглядел обычно - только надел совершенно безупречную белую рубашку. Рени оглядела его с ног до головы, смущенная и немного ошарашенная.
- Надеюсь, я не слишком вас побеспокоил, - улыбнулся бушмен. - Я пришел в университет рано утром - я люблю, когда никого нет вокруг. А там была бомба.
- Еще одна? О Господи...
- Не настоящая - по крайней мере, ничего не взорвалось. Но был предупреждающий звонок. Так что территорию очистили. Я подумал, что вам вряд ли сообщили, и решил, что стоит избавить вас от бесполезной поездки.
- Спасибо. Подожди минутку. - Рени вытащила свой пульт и проверила э-почту. Пришло стандартное сообщение из ректората о том, что политех закрыт "до дальнейшего уведомления", так что Ксаббу действительно избавил ее от лишней поездки. Но ей внезапно пришло в голову, что он мог и просто позвонить. Она подняла глаза. Бушмен улыбался. Почти невозможно было вообразить, что в этом ясном взгляде таится обман, - но какого черта он тащился в самый Пайнтаун?
Взгляд Рени натолкнулся на отглаженные складочки белой рубашки. "Может, это ухаживание такое?", - промелькнула ошеломительная мысль. Может, это у него такая привычка на свидания приглашать? Рени была не совсем уверена в том, какие чувства у нее вызывает эта мысль - скорее всего, острое смущение.
- Ну, раз политех закрыт, - медленно проговорила она, - то у тебя, наверное, свободный день. - Второе лицо она употребила намеренно.
- Тогда я бы хотел пригласить моего учителя поесть... э... на завтрак? - Улыбка Ксаббу померцала и угасла, сменившись пронзительным пристальным взглядом. - Вы были очень печальны, миз... Рени. Вы очень печальны; но вы были мне хорошим другом, а сейчас, кажется, друг очень нужен вам самой.
- Я... думаю... - Она поколебалась, но не нашла причины отказать. Было полвосьмого утра; квартира казалась отвратительной, брат лежал в госпитале под кислородной палаткой, а мысль о том, что придется торчать в одной кухне с медленно приходящим в себя отцом - когда тот проснется, то есть не раньше полудня, - вызвала у Рени острую судорогу в напряженных плечах. - Что ж, ответила она. - Пошли.
Если у Ксаббу и имелись какие-то романтические поползновения, выказывать их он не торопился. Покуда они брели в сторону делового центра Пайнтауна, бушмен смотрел куда угодно, только не на Рени. Его полузакрытые глаза, которые так легко было счесть сонными или застенчивыми, внимательно и быстро оглядывали заколоченные окна, осыпающуюся краску, мусор, летящий по мостовой, как картонное перекати-поле.
- Боюсь, это не лучшая часть города, - не выдержала Рени.
- Я живу в Честервилле, - ответил Ксаббу. - Там немного побогаче, хотя народу на улицах меньше. Но меня поражает - и, должен признаться, пугает немного - человековость этого места.
- Это как?
- Я сказал что-то не то? Может быть, "человечность"? Я хотел сказать, что все здесь - да и все города, что я видел с тех пор, как ушел от своего народа, - построено, чтобы отгораживаться от земли, скрывать ее от взгляда и мысли. Камни увезены, кусты выжжены, все покрыто смолой. - Он шлепнул подошвой сандалии по растрескавшемуся асфальту. - Даже деревья здесь вроде того бедолаги - привезены и посажены людьми. Люди превращают места, где живут, в горы грязи и щебня, вроде термитников - но что случится, когда весь мир превратится в один большой термитник и не останется буша?
Рени покачала головой.
- А что нам остается? Если бы это был буш, он не смог бы прокормить столько народу. Мы бы голодали. Убивали бы друг друга.
- А что будут делать люди, когда не останется буша, который можно выжигать? - Ксаббу нагнулся, чтобы подобрать пластмассовое кольцо, уже неопределимый ископаемый след нынешней цивилизации. Сложив пальцы лодочкой, он нацепил кольцо на запястье и с кисловатой полуулыбкой осмотрел свою новую цацку. - Голодать? Убивать друг друга? Проблема останется, только мы к этому времени всю землю покроем асфальтом, бетоном, цементом и... как он называется?.. фибрамидом. Так что когда придет время убивать, умрет куда больше народу.
- Мы уйдем в космос. - Рени махнула рукой в серое небо. - Мы... ну, не знаю - заселим другие планеты.
Ксаббу покивал.
- Ну-ну.
Кафе "У Джонни" было переполнено. Большей частью в него захаживали дальнобойщики на трассе Дурбан-Претория, здоровенные дружелюбные мужики в солнечных очках и ярких рубашках. Пожалуй, даже слишком дружелюбные протискиваясь к свободной кабинке, Рени успела получить предложение руки и сердца и несколько других, менее пристойных. Она стиснула зубы, стараясь не улыбаться даже на самые безобидные и уважительные обращения, - стоит кого-то обнадежить, так не отвяжешься.
Но кое-что в "Джонни" ей нравилось - прежде всего настоящая еда. Слишком многие рестоанчики и кафе в эти дни не предлагали ничего, кроме американского фаст-фуда: разогретых гамбургеров, сосисок в булочке с клейким сырным соусом и неизбежной кока-колы с картошкой фри - этих хлеба и вина торгашеской веры. Но на здешней кухне кто-то - может, даже сам Джонни, если он существовал, - действительно стряпал.
Кроме чашки крепкого "водительского" кофе Рени заказала хлеб с маслом и медом и тарелку жареного риса с земляными орешками. Ксаббу заказал себе то же самое, но когда принесли тарелку, он уставился в нее с явным ужасом.
- Так много?
- Это в основном крахмал. Не хочешь - не доедай.
- А вы не доедите?
Рени посмеялась.
- Спасибо, мне своего хватает.
- Тогда что случится с остатками?
Рени замешкалась. Падчерица культуры потребления, она никогда не задумывалась, сколько и зачем тратит сама.
- Думаю, кто-нибудь в кухне их пристроит, - ответила она наконец и все равно ощутила вину и смущение. Она не сомневалась, что прежние хозяева Южной Африки отговаривались тем же, наблюдая, как уносят объедки после очередного царского пира.
А потому была только рада, что Ксаббу не стал развивать тему. Только в такие минуты она понимала, как на самом деле чужды ей его взгляды на мир. Он говорил по-английски правильнее, чем ее отец, а ум и способность к сопереживанию помогали ему понять многие тонкости цивилизации, но он был иной, совсем иной - точно с другой планеты. Со смутным стыдом Рени осознала, что у нее больше общего с богатым белым подростком откуда-нибудь из Англии или Америки, чем с этим молодым африканцем, выросшим в паре сотен миль отсюда.
- Теперь я побывал в двух кафе, - заметил Ксаббу, съев немного риса, здесь и в Лямбдамаге.
- И где тебе больше понравилось?
Он ухмыльнулся.
- Еда здесь лучше. - Он отправил в рот еще немного риса и ткнул вилкой в блестящий орешек, словно проверяя, сдох ли тот. - Но есть и кое-что иное. Помните, я спросил вас о призраках в сети? Там я вижу жизнь, но я ее не чувствую, и душа моя неспокойна. Это трудно объяснить. Но здесь мне куда приятнее.
Рени так давно попала на просторы сети, что воспринимала ее как некое место, огромное, но с точки зрения географии не менее реальное, чем Европа или Австралия. Но прав был Ксаббу - это иллюзия. Соглашение, договор о взаимном притворстве. В определенном смысле сеть и была страной привидений... пугающих друг друга.
- В пользу РЖ можно сказать много хорошего. - Рени подняла чашку очень крепкого, очень вкусного кофе, будто произнося тост. - Безусловно.
- А теперь, Рени, расскажите, что вас гнетет. Вы говорили, что ваш брат болен. Причина в этом, или есть и другие? Надеюсь, я не лезу не в свое дело...
Поначалу запинаясь, Рени описала свой последний визит к Стивену и последнюю серию бесконечного спора с Длинным Джозефом. Стоило начать, и слова потекли сами: о безнадежности, беспомощности, когда она каждый день приходила к Стивену, о жутком "штопоре", в который вошли ее отношения с отцом. Ксаббу слушал внимательно, задавая вопросы только тогда, когда Рени колебалась на пороге очередного болезненного признания, но каждый ответ подталкивал ее, заставляя открываться дальше. Она не привыкла говорить о себе, поверять кому-то свои тайные страхи - это казалось опасным. Но в то же время исповедь принесла ей облегчение.
Они покончили с завтраком. Утренняя толпа рассосалась. Рени насыпала подсластитель в третью чашку кофе, когда Ксаббу неожиданно спросил: