— Гойда! Давай родной! Погнали! — и взял с места в опор. Лошадь понеслась в сторону ворот.
Животное слушалось и не сопротивлялось.
Конюх Савелий вместе с Петром Ивановичем рассмеялись из-за моего дерзкого обращения с конём, но удовлетворенно заулыбались — такой конь слушался не каждого взрослого всадника, не то чтобы мальчишку двенадцати лет.
Старший Львов вскочил на своего и пошел за мной галопом.
Когда мы выехали за пределы слободы, я дал ему поравняться с собой.
Скакать до Красной Площади было не долго. Вдоль Москвы-река, а потом направо к Храму Василия Блаженного.
Мы преодолели это расстояние минут за десять.
У лобного места собралась толпа разношерстных зрителей. Мне показалось что собралось несколько тысяч
Я увидел среди них учащихся училища, кабацких букмекеров, пришедших на поединок, чтобы лично зафиксировать результаты.
Женщины, мужчины разных возрастов пришли поглазеть на бой.
Было много простого народа, но особо интересно было приметить несколько бояр, пожелавших стать свидетелями этого поединка.
Мономахии между боярами случались не часто. Обычно, разногласия старались решать путем переговоров, не вынося ссоры и распри за пределы Родов.
Мы подскочили к лобному месту и спешились. Большинство никак не отреагировало на нас с боярином Львовым.
Сдав коней его служивым, поджидавшим нас у Лобного места заранее, мы двинулись по направлению к круглой площадке, плотно окруженной толпой.
Хоть перед нами и вежливо кланялись, уступая дорогу, единицы узнали Петра Ивановича.
Несколько бояр и поместных стольников, почтительно наклонивших свои огромные горлатные шапки — здоровенные головные уборы из лисиц черонобурок или соболей, здоровались и улыбались.
Львов кивал им в ответ, он не стал расшаркиваться во встречных любезностях. Мы протискивались к арене, на которой должен был пройти поединок.
Все ожидали увидеть того самого «здоровяка», который бросил вызов лучшему фехтовальщику столицы.
Обо мне уже успели разойтись самые невероятные слухи, интерес подогревался легендами, сложенными о моем конфликте с Федором Жаботинским.
Кто-то утверждал, что я увел его девушку, другие говорили, что Жаботинский младший проиграл мне в карты имение, третьи утверждали, что я незаконнорождённый сын Жаботинского-отца и теперь претендую на долю в семейных доходах.
Меня забавляли эти обрывки раз.
Кто-то из моих однокашников воскликнул, показывая на нас пальцем.
— Вон он! Воронов прибыл!
Все пытались разглядеть нас и ошибочно принимали боярина Львова за дуэлянта.
— С сыном, что ли, прибыл?
— Да нет это не он, вроде.
По публике волнами расходились догадки.
Нас сначала тихо, а потом все громче и громче приветствовала толпа.
Раздались аплодисменты, свист и подбадривающие выкрики.
— Давай, давай! Ворон!
Это кричали ученики училища, поддерживающие меня и пришедшие на поединок.
Я увидел наших девчонок, в глазах которых сверкал характерный блеск. Они улыбались, громко хлопали и улюлюкали.
В толпе я встретился взглядом с Иваном. Он хладнокровно показал мне жестом оленя, соединив указательный и большой пальцы вместе.
Отлично. Это был условный знак — наше с ним противоядие, блокировка магии расставлена.
Даже если Жаботинский все же решиться ее применить, то ему будет очень сложно это сделать.
Мы приблизились к кругу на лобном месте и остановились. Мой Княжеский Кафтан был спрятан под плащом-накидкой.
Я сбросил плащ и начал подпрыгивать на месте, чтобы не остыть.
Большинство зрителей было удивлено.
Моя внешность оказалась для них неожиданностью.
Многие букмекеры облегченно вздохнули и заулыбались.
Стало понятно, кто из нас является противником Жаботинского.
Надо отдать должное, почти все зрители поприветствовали меня аплодисментами. Это не были авиации, каждый совершил по три-четыре хлопка, но для меня это был добрый знак.
У тех из них, кто не делал ставок я сумею вызвать симпатию. Я снова сражаюсь с Голиафом.
Мой выход к месту поединка можно было бы даже назвать эффектным, если бы Жаботинский не подготовил бы целое шоу.
Когда я взошел на ступени лобного места. Послушался бой барабанов и звуки волынок. Издалека показалась процессия, сопровождавшая моего противника. Он ехал на белом коне Аввы с огненно-рыжей гривой.
За ним ехало шесть всадников на вороных в богатой сбруе, по три с каждой стороны. После них шли служивые бойцы в боевых шубах, в полном обмундировании, снаряженные на татарский манер.
Бойцы несли флаги рода и княжеский кафтан на длинном вешале, как символ особого статуса рода Жаботинских и достижений Федора. Следом за бойцами верхом ехали его отец, мать и братья.
Процессию замыкали барабанщики и музыканты.
Они двигались неспешно, как бы демонстрируя свое превосходство и пренебрежение ко мне.
На роже Федора читалось высокомерное презрение.
Социальный статус у нас был пока одинаков. Мы оба обладали княжескими кафтанами, но большинство его близких и зрителей понимало, что теперь формально он мой наставник в училище.
Негоже драться со своим учителем в патриархальном обществе.
Но и вызывать на дуэль младшего еще больший позор.
— Неблагодарные свиньи…, — процедил Петр Иванович сквозь зубы. — Хоть постеснялся бы выезжать на коне преподобного Аввакума.
Львов смотрел на приближающихся Жаботинских, наклонив голову на право.
Он тоже испытывал к ним глубокую неприязнь. Он знал краткую историю восхождения их рода, полную предательства и подлости.
И так же, как и многие аристократы столицы, считал их недостойными боярского звания.
Он перевел взгляд на меня и увидел мое неподдельное равнодушие. Меня никак не волновало появление моего противника.
— Чувствую силу и храбрость в тебе, отрок Илья. Посмотрим, как у тебя с умом-разумом. Не горячись. Не своди глаз с его оружия. Кроме клинка, наблюдай за его ногами. Не торопись его убивать, если тебе удастся его одолеть. Покажи, что в твоих руках его судьба.
— Спасибо Петр Иванович, я так и планировал. Скажите, а нет ли среди зрителей Великого Князя?
— По Великому Княжескому Уставу, ОНИ — Государь, не могут находится здесь. Но здесь есть его люди. Почему спросил?
— Если бы Великий Князь был бы здесь, то я хотел бы поприветствовать его перед схваткой.
Он повернулся ко мне и подмигнул.
— Соверши боярский поклон головой в сторону Кремля. Этого будет достаточно.
Процессия Жаботинских, разрезая толпу, приблизилась к противоположной стороне лобного места.
Один из ближайших всадников спешился с вороного коня и вышел на центр. Оглядевшись по сторонам и выдержав небольшую паузу, громко, почти крича, возгласил.
— Я Степан Кулита секундант боярина Федора Жаботинского, — дальше он перечислял свои и Федоровы титулы и звания, — прибыл на поединок. Явился ли на бой Илья Воронов?
Он прекрасно видел меня, но ему было необходимо подавить меня морально. Это была часть шоу, игра на публику. Я хотел было выкрикнуть, что я явился, но почувствовал, что Львов старший положил мне руку на плечо и остановил меня.
— Я Петр Львов, секундант боярина Ильи Воронова, перечислять титулов не буду, тут все и так меня и Илью, сына Осипа Воронова, знают. А кто не знает — вскорости узнают. Мы тут. На бой явились.
Он поднялся по ступеням и тоже вышел на центр.
Кулита вздернул бровь от удивления и отступил на шаг. Он не ожидал увидеть Львова-старшего моим секундантом.
— Боярин, Петр Иванович, мое уважение Вам, — он приложил руку к сердцу и поклонился. Львов ответил едва заметным поклоном, что говорило о том, что он чувствовал себя выше в аристократической иерархии, — жаль, что видимся при таких обстоятельствах.
Я посмотрел на Федора. От его внимания не ускользнула эта сцена. Его привел в бешенство, тот факт, что его секунданту не поклонились, как равному. Глаза его почти метали молнии, а зубы скрежетали.
— Ну кому-то жаль, а кто-то очень ждал этого вечера, — мой секундант не стал уточнять, кого он имел ввиду. Могло показаться, что это я желал восстановить наше доброе имя, а могло быть понято так, что алчные и жадные Жаботинские желают, убить младшего Воронова, чтобы никто не оспаривал в будущем их последние приобретения.
Степан Кулита продолжил:
— Как бы то ни было, боярин Федор Жаботинский желает решить дело миром, — он остановился и посмотрел на меня, затем продолжил, — не гоже ученику с наставником на дуэли драться. Силы не равны. Для заключения мира нужно всего-то ничего.
Он сделал паузу для того чтобы наша сторона задала вопрос, о том, что требуется для примирения. Дуэльный протокол это позволял. Но боярин Львов молчал и ждал продолжения.
Степан Кулита напрягся и заговорил уже сбивчивым голосом.
— Илье Воронову должно встать на одно колено перед Федором Михайловичем, попросить прощения за дерзость и дело будет решено. Более того, Федор обещает в этом случае взять отрока Илью Осиповича вместе с семьей и прислугой на содержание и воспитание.
В этом предложении оскорбительно было всё. меня немного покоробило. Но я не подал виду. Нельзя доставлять ему такого удовольствия.
По правилам дуэльного этикета нашей стороне нужно было ответить на предложение. Мой секундант повернулся ко мне и без всякого пафоса спросил:
— Желаешь решить дело миром, ну и принять все вот это вот? — он неопределенно покрутил рукой.
Я сделал шаг вперед и так чтобы меня было хорошо видно и слышно со всех сторон ответил:
— Нет. Не бывать этому.
Тогда Львов перевел взгляд с меня на Кулиту и мило ему улыбнулся.
— Наша сторона отвергает любые предложения об отмене поединка.
Кулита разочарованно отвернулся.
— Чтож, тогда, зная условия мономахии, благородный и справедливый Федор Жаботинский предлагает поединок до первой крови. При этом, учитывая юный возраст своего ответчика и его малый боевой опыт, — Кулита посмотрел в мою сторону и расстроенно покачал головой, — наш боец будет держать оружие только в левой руке.
Львов никак не прокомментировал предложение, но повернулся ко мне в ожидании моего решения. Это выглядело благородно со стороны Жаботинского, но я не собирался сдавать ему позиций. Он не получит в глазах публики никаких дополнительных очков.
Я сделал еще шаг вперед, извлек оружие из ножен, и, направив острие своего клинка в лицо Жаботинскому, посмотрел в глаза его секунданта.
— Только смерть.
Наступило молчание.
Львов молча повернулся к секунданту Жаботинского и осмотрел его с ног до головы. Ему явно нравилась моя дерзость.
Я, не убирая клинка, громко провозгласил:
— Мне все равно, как Жаботинский будет держать оружие, хоть в правой, хоть в левой, хоть двумя руками. Я убью его, — я сделал паузу, чтобы все смогли осознать смысл сказанного. По толпе пронесся недоуменный гул, — Я убью его, если только он не встанет, на колени, не попросит прощения. В этом случае я могу принять сатисфакцию.
— Видали мальца? Жаботинский же его проткнет как решето, жаль пацана.
— Жаботинский — мастер.
— Боярин Жаботинский лучший фехтовальщик в столице. Куда этот недомерок прет?
То тут, то там я слышал, как зрители обсуждали мой вызов.
— Да кто он такой, чтобы так говорить со старшим? Растереть его в порошок!
Никто не верил в мою победу. Никто кроме Львова и моих однокашников. Хотя, судя по выражению лица моего секунданта, он не ожидал от меня такой отваги. И она ему нравилась.
Вдруг раздался противный хохот. Я увидел, что Федор Жаботинский согнулся на коне. Он смеялся. Толпа подхватила его. И если мои друзья из училища оглядывались в поисках тех, кто не смеялся вокруг, то мы с Львовым стояли с каменными выражениями лиц.
— Я понял, Илья Воронов нашел бойца, которого выставит вместо себя.
Я действительно имел такое право, но Жаботинский не понимал, что ошибался.
Он спешился с коня, залихватски пронеся ногу над головой белого коня, а затем соскочив с седла.
— Ну давай, командуй. Пусть он выходит, — он ловко запрыгнул в лобное место через каменную ограду. Затем он извлек свой клинок из ножен и развел руки в ожидании аплодисментов толпы.
И он их дождался.
— Где он, где твой боец? — Жаботинский вопрошал меня.
Я вошел в окружность, ограничивающую лобное место.
— Он прямо перед тобой, — ответил я и слегка поклонился. Так же, как и Львов поклонился секунданту моего противника.
Петр Иванович заметил это и едва заметно мне одобрительно улыбнулся.
Потом он обратился к Степану Кулите:
— Правила поединка следующие: схватка на смерть, холодным оружием, никаких магических заклинаний, никакой боевой магии. Попытка использовать боевую магию повлечет за собой поражение и последующим лишением боярского титула, не только дуэлянта, но и всего рода дуэлянта. Вышедший за пределы лобного места считается сдавшимся и запросившим пощаду, — Львов сделал паузу, давая возможность оппонентам высказать свое отношение к правилам, — если у противоположной стороны нет возражений, то мы готовы начать.
Кулита угрюмо посмотрел на моего секунданта потом перевел взгляд на Федора. Тот недовольно разглядывал грунт у себя под ногами.
Хорошо, что я не терял времени зря и готовился к схватке заранее. Измерив взглядом диаметр лобного места, ровно тринадцать метров, я понял, что уж совсем без магии не обошлось.
Жаботинские попытались создать ледяную платформу.
Но Иван Горохов, мой верный друг и сосед по Келье использовал цыганскую соль, по рецепту своей бабушки.
От магии соль, может быть, уберегала и не сильно, но лед разъедала знатно.
Все-таки, мой враг не был так уверен в своих силах, если решил заморозить поле биты заранее.
Существовала угроза того, что кто-то за пределами лобного места может использовать магию. Я посмотрел на младшего Жаботинского. Он с ненавистью сверил меня глазами. Его компашка ошивалась рядом, восхищаясь внешним видом Федора.
Они могли бы учинить какую-нибудь гадость, но скорее всего не рискнули бы проявлять инициативу.
Я равнодушно разглядывал его в ответ и знал, что на моей стороне тоже много магов.
Пусть они все были пока всего лишь учениками, но они вполне могли создать купол над лобным местом.
И если бы кто-то только попробовал использовать магию извне, то купол моментально бы проявил воздействие вспышками.
Люди и маги могли спокойно проходить сквозь невидимое заграждение и ничего не ощущать.
Но мага, пытавшегося целенаправленно вмешаться в ход поединка мгновенно вычислили бы.
И тот, за кого болел маг потерпел бы поражение.
Противоположная сторона ответила, что тоже готова.
— К барьеру, бояре! — скомандовал Львов, забирая инициативу в свои руки, — готовы?
Федор Жаботинский занервничал. Он переминался с ноги на ногу, беспрестанно махал своим клинком, и угрюмо пялился в грунт. Его раздражало, что мой секундант на голову выше Кулиты, во всех отношениях.
Федор стал боярином совсем недавно. Пару лет назад. Всего ничего по меркам нашего рода, но уже не терпел чужой воли.
То как развивалась ситуация на Лобном Месте заставляло его сильно нервничать.
Это прекрасно. Петр Иванович смог оказать мне неоценимую услугу перед боем.
Психологическая издерганность и недовольство своим секундантом, были огромной помощью мне и лучшим началом поединка.
Все видели спокойствие и уверенность двенадцатилетнего мальчика, и нервозность Жаботинского.
Тень неуверенности скользнула по лицу отца Жаботинского, мне показалась, что он желает остановить поединок. Но я не дал ему такой же возможности.
Я скинул парчовый кафтан, оставшись в белой рубахе. Стремительно приблизился к Жаботинскому, рассёк шпагой воздух прямо перед его носом, приложил вертикально поднятый клинок к своему лбу и произнес.
— Готов!
— Вы Жаботинский? — Петр Иванович улыбался.
Федор поднял клинок в честь уважения секундантов над головой и тоже повторил:
— Готов!
— Уважаемый секундант, пройдем за ограждение. Бояре защищайте себя, покажите честный бой.
Он с Кулитой вышел за пределы периметра.
— Бой!