Он вошел в заднюю дверь. Улыбкой ответил на приветствия слуги и через освещенный свечами вестибюль прошел в спальню, рядом с которой находилась умывальная, чтобы принять ванну и переодеться в свежую одежду, поярче, в честь хорошего настроения.
В спальне он нашел Дахилис, одетую для выхода, а рядом с ней сидела Иннилис в шелковом платье, расшитом цветами. Низкий вырез открывал грудь, позволяя увидеть Знак богини. В свете лампы блестели пышные каштановые волосы и зубы между чуть приоткрытыми губами.
- Э, привет, - выговорил застигнутый врасплох Грациллоний.
Дахилис приблизилась к нему.
- Милый, эту ночь я проведу у себя, - сказала она. - Сестра принесла мне сегодня радостную весть, что готова наконец стать воистину твоей королевой.
Грациллоний через плечо Дахилис кинул взгляд на Сестру.
- Какая неожиданность! - он сам не заметил, как Дахилис очутилась в его объятиях. - Но мне совсем не хочется никого... принуждать.
- Я знаю, - Иннилис крепко сцепила пальцы. - Ты был так добр, дав мне время... отыскать богиню в себе.
- Ей нелегко далось это решение, - шепнула Дахилис. - Помоги ей. Завтра я зайду, но мы, Девятеро, решили, что Иннилис надо дать время - не одну ночь - побыть с тобой. Не обижай мою маленькую Сестру. Но я уверена, ты будешь добрым.
Странно, - мелькнуло в голове у Грациллония, - странно, что Дахилис зовет ее маленькой, ведь Иннилис старше лет на десять и уже выносила дитя... но она и в самом деле кажется такой хрупкой и уязвимой. Нет, больше того, ей уже нанесли рану, и рана эта до сих пор не зажила. Он был уверен в этом, хотя и не знал, в чем дело.
- Моя королева оказывает мне честь, - вслух произнес он.
Дахилис притянула к себе и расцеловала обоих.
- Доброй ночи, - сказала она, смеясь сквозь слезы, и вышла.
- Э-э... гм... - Грациллоний растерянно пытался найти подобающие случаю слова. Иннилис подняла потупленный взгляд.
- Представь себе, что на моем месте - Дахилис, - просто сказала она.
- Ну, тогда...
Бык воспрянул. О Венера, она прекрасна!
- Тогда, - повторил Грациллоний, - давай выпьем вина, а потом ты, может быть, не откажешься разделить со мной ванну, а затем мы поужинаем и побеседуем...
...Несколько часов спустя - он как мог сдерживал свое нетерпение, пока она тоже не разгорелась страстью, - Иннилис шепнула в темноту:
- Я так боялась. Но теперь я и тебя люблю!
- И меня? - переспросил он.
- О! - она вздрогнула. - Разве у каждого из нас нет других... любимых?
- Да-да, - он скользнул рукой по ее бедру и забыл убрать ладонь. - Я не стану выспрашивать, если тебе не хочется отвечать.
- О, милый Граллон, - она легко коснулась губами его губ. В этом поцелуе была и усталость и счастье. Уже засыпая, она отчетливо проговорила: - Я больше не боюсь. И не стану прибегать к травам... Хочу от тебя дитя!
Глава двадцать первая
I
Лето напоследок решило порадовать землю теплом. На пожелтевших полях блестели серпы, волы тянули нагруженные повозки. В Озисмии земледельцы, связав последний сноп, нарекали ему имя, воздавали почести, устраивали вокруг него праздник, а на следующий день сжигали и хоронили пепел, чтобы никакой злой колдун не мог наслать через него злые чары и чтобы бог возродился с весной. Уже расцвели последним отчаянным цветом астры, начали желтеть березы, исчезли аисты, а остальные птицы собирались в стаи и с криком кружили над холмами.
В городе не так заметна была смена времен года, но и здесь чувствовалось наступление осени. Кипел шумный Гусиный рынок и ярмарка зерна, куда привозили съестные припасы из Озисмии. Наполнилась народом площадь Эпоны, где торговали конями, без устали трудились мельники, пивовары и пекари, а Шкиперский рынок опустел - давно уже не приставали в гавани торговые суда. Рыбаки вытащили лодки на берег, конопатили, смолили и красили; многие уходили в город в поисках дополнительного заработка. Женщины до блеска начищали светильники и пополняли запасы масла, а кому были не по карману масляные лампы, замачивали фитили в жиру. Мужья укладывали дрова, привезенные дровосеками. Суффеты - те, что могли похвастать богатством, пользуясь окончанием летних работ, находили все больше времени для обмена визитами, а бедняки ждали от богачей и храмовой казны пособия, чтобы протянуть холодные месяцы. Храмы же готовились к проведению обрядов, сохранившихся с незапамятных времен.
Полнолуние наступило вскоре после осеннего равноденствия. В ту ночь Форсквилис в одиночестве покинула город, ведомая посланным ей видением.
Она вышла через южные ворота. Часовые на башнях не остановили женщину: во время мира ворота стояли открытыми, к тому же они сразу узнали в лунном свете точеные черты лица королевы и вскинули копья в молчаливом приветствии.
Ветер гнал по небу клочья разорванных туч, и луна, казалось, летела среди этих бесформенных обрывков, превращая их края в голубой лед. В узком протоке меж городской стеной и утесом ревела вода. Гравий на дороге тихо похрустывал под ногами. Форсквилис шла на запад вдоль берега, к открытому морю. Огонь маяка на мысу Рах колебался и мигал, как пламя свечи. Дальше шумел океан, простиравшийся за остров Сен к неведомым берегам.
Форсквилис остановилась, не дойдя до маяка. Дорога шла через древний некрополь. Надгробия покосились, их затянуло травой, имена и даты смыли дожди столетий. Темнели провалы могил, поднимались мрачные мавзолеи, похожие на крошечные римские храмы, рядом выступали из мрака дольмены и длинные курганы Древнего Народа. Все было разрушено, все поросло лишайниками и безжизненно серело в неверном бледном свете.
Форсквилис бродила, спотыкаясь о могильные камни, пока не нашла надгробие, которое искала: мавзолей с греческими колоннами у входа и стершейся резьбой на фризе.
Королева остановилась и воздела руки к небу. Плащ трепетал у нее за плечами, словно стремясь улететь.
- О Бреннилис, спящая здесь, - воскликнула провидица. - Прости потревожившую твой покой. Тихий голос богов привел меня к тебе в эту ночь. Знаки неясны и пророчества невнятны, но все говорит о том, что Ис стоит на пороге новой эпохи. Старое умирает, Время корчится в муках, рождая Новое, и мы боимся взглянуть в его лицо. Ради Иса, Бреннилис, Иса, спасенного тобой, когда ты еще ходила под солнцем, забытым тобою ныне, - ради Иса я, Форсквилис, принявшая твое бремя, молю дать мне постель среди твоего праха, дабы сон сказал мне, как поступать, чтобы Ис жил и тогда, когда и я навек скроюсь от солнечного света. Бреннилис, прими Сестру!
И она вошла в мавзолей. Если дверь и запиралась прежде, замок давно изъела ржавчина. Бронза рассыпалась под пальцами. Дверь отворилась с протяжным стоном - за ней ждала тьма, скрывшая королеву.
II
Хлестал дождь. Ни неба, ни моря! Шум воды и серые струи заливали город. Вода струилась по стеклам окон, барабанила по крышам, потоками неслась по улицам. Огню очагов не под силу было прогнать промозглую сырость, сочившуюся сквозь стены и пробиравшую до костей.
В храме, посвященном когда-то Марсу, умирал старый Эвкерий. Он лежал на соломенном тюфяке в своей келье, рядом слабо светилась лампа, но комната была слишком велика, и в ее пространстве собирались вокруг темные тени. Свет касался глаз, падал на переносицу, освещал косматую щетину на подбородке. Под впалыми скулами темнели провалы. Рыба, символ Христа, начерченная углем на стене в изножье, терялась в полумраке. Да и нацарапана она была коряво священник не обладал талантом художника.
Он перебирал пальцами одеяло. В легких клокотала густая мокрота, на губах вздувались розовые пузыри. Бодилис пришлось нагнуться пониже, чтобы разобрать еле слышные слова.
- Моя королева... - он замолчал, хватая ртом воздух. - Ты мудра... снова мучительный вздох. - Ты язычница, но мудра и добродетельна, - он закашлялся, задыхаясь. - Аристотель, Вергилий... ты не знаешь?.. столько говорят... о духах... правда, что душа на пути... на суд... может задержаться?.. хоть ненадолго?
Она вытерла ему губы и погладила по седым волосам.
- Не знаю, - королева тоже говорила на латыни. - Кому дано знать? Но у нас в Исе говорят, что галликены могут возродиться в образе тюленя, чтобы у берегов Сена ожидать своих любимых. Дать тебе еще воды?
Он покачал головой.
- Нет, спасибо... я словно тону... но мне нельзя... жаловаться, кашель сотряс хрупкое тело. - Грациллоний... ты видел... многие умирали... тяжелее... - следующий приступ кашля прервал его надолго. - Если я... жалок, скажи... я постараюсь... держаться достойней.
- Нет-нет, - центурион сжал руку священника - очень осторожно, опасаясь сломать хрупкие кости. - Ты мужчина, Эвкерий.
Его вызвала Бодилис, которую дьякон оповестил, что пресвитер лежит без сознания и на груди у него запеклась кровь. Он не знал, долго ли пролежал так Эвкерий. Бодилис омыла старика, сменила на нем одежду и уложила в постель. Он вскоре пришел в сознание и вежливо отклонил предложение прибегнуть к целительному прикосновению Иннилис. Впрочем, в таких безнадежных случаях сила ее редко помогала. Горячий отвар на время вернул ему силы. Курьера в Аудиарну послали, но Грациллоний не верил, что пресвитер доживет до его возвращения и дождется христианского последнего обряда. Измученного старика-дьякона отправили в постель, и Грациллоний с Бодилис остались вдвоем у ложа умирающего.
Эвкерий слабо улыбнулся.
- Ты тоже добр... Мне хотелось бы... снова повидать Неаполис... мне снился голубой залив... дом матери... кривые улочки... сад, где я... с Клавдией... но да будет на все воля Божья.