Надин резко тряхнула головой.
-- Отпустите меня, граф Петр Иванович. Я имею право отвечать только на вопросы его сиятельства канцлера графа Бестужева. Почему он до сих пор не прислал за мной?
Вот это была новость! Шувалов сделал лакеям знак отпустить женщину, и они, разжав руки, буквально выронили ее на стул.
-- Приберитесь здесь, -- граф мгновение смотрел Надин прямо в лицо. Что за комедия! Думал взять шпионку, беглую арестантку, колодницу, а вышло напал на резидентку самого Бестужева. И она, как видно, до сих пор не знает, что ее патрон сослан. -- Вот что, Надежда Филипповна, -- внятно проговорил Шувалов, опускаясь на край стола, от чего дерево скрипнуло и просело, -- Их сиятельство граф Алексей Петрович Бестужев ныне под следствием...
Надин ахнула и прижала пальцы к губам.
-- ... по обвинению в государственной измене, -- продолжал Петр Иванович. -- Он более не канцлер и вам не защита. Так что, как ни крути: беглая ли вы арестантка, или служили Отечеству за границей в качестве агента его сиятельства, -- ныне, по связи с Бестужевым, у вас один путь, обратно в Тайную канцелярию.
Женщина подавленно молчала. От чего она ушла, к тому и вернулась. Бестужев завербовал ее после ареста, напуганную, брошенную, третьи сутки сидевшую в сыскной избе на хлебе с водой и терпевшую грубое обхождение охраны. Еще вчера она ходила в шелку, сегодня ей бросили через приоткрытую дверь дерюжную рубаху и овчинный полушубок. Отобрали чулки, чтоб не повесилась, и туфли, чтоб не сбежала. Босиком-то фрейлины не больно бегают! Прежде за ней ухаживали самые изысканные кавалеры, теперь солдаты из караула приходили пошутить с арестанткой, и от их визитов хотелось расколотить голову о бревенчатый сруб.
Приехавший на третьи сутки канцлер нашел девушку такой, какой хотел найти: затравленной, слабой, не знавшей куда деваться. Он сумел уверить несчастную, что во всех ее бедах виноват злодей-соблазнитель, оказавшийся французским шпионом. "Оный Карлус Бомонт сбежал из России с важными документами, и если девица Штейн, безвинно сбитая им со стези добродетели, поможет вернуть злодея в пределы империи, то Всемилостивейшая Государыня ее и все ее семейство помилует, вернет достояние и свое августейшее благоволение". Таково было официальное обещание, зачитанное Бестужевым насмерть перепуганной арестантке.
Надин даже не стала спрашивать, что случится, если она скажет: нет. Зато бывшая фрейлина сообщила, что Шарль прихватил с собой далеко не все бумаги, которыми завладел в России. Его архив остался в доме вице-канцлера Михаила Илларионовича Воронцова, сторонника союза с Францией. На эти документы Бестужев немедленно наложил арест, а Надин с соответствующей легендой о бегстве из крепости отправил вдогонку за де Бомоном.
Некоторое время она колесила по Европе в поисках своего неверного любовника и, наконец, нашла его в Лондоне. Выманить Шарля в Россию было задачей почти невыполнимой. Но случай помог, его парижскому начальству вдруг понадобилось завладеть завещанием Петра Великого! Оно само отправило своего лучшего резидента в расставленные Бестужевым силки. Надин оставалось только потирать руки. Кто бы мог предвидеть, что к моменту их приезда в Петербург прежний канцлер сам окажется под следствием, его агентка -- на краю нового ареста?
-- У вас есть только один выход, Надежда Филипповна, -- вкрадчиво сказал граф, беря женщину за руку. Пальцы у нее были прямо-таки ледяными. -- Смените патрона и работайте на меня. К счастью, мне нужны ваши услуги, и я предлагаю вам свое покровительство.
-- В обмен на что? -- С невыразимой горечью усмехнулась Штейн. Я уже доставила де Бомона в Россию. Берите его голыми руками. А меня оставьте в покое!
-- Это не входит в мои планы, -- протянул граф. -- Мне нужно знать, зачем конкретно он приехал и нельзя ли через него вступить в контакт с французским правительством, чтоб убедить последнее во временности альянса России с Пруссией, и получить серьезные субсидии, -- Шувалов пошевелил в воздухе пальцами, -- Для изменения положения в стране. Новый император губит свое здоровье неумеренным пьянством... часть болеет... у него есть наследник... Россия вновь могла бы стать для Франции верным союзником. Но нужны деньги.
Петр Иванович выразительно смотрел на Надин.
-- Шарль таких вопросов не решает, -- устало сказала она. -- Он всего лишь резидент. Он приехал сюда за своими бумагами. Прежде они были у Бестужева.
-- Теперь будут у меня, -- кажется, Шувалова вполне удовлетворил этот ответ. -- Посмотрим, как запоет французское министерство, когда мы возьмем их резидента с поличным при попытке обокрасть архив Военной коллегии, который, кстати, хранится у меня дома.
Надин только развела руками. Она не стала говорить графу, что де Бомон выполняет неофициальную миссию "секрета короля", о которой французское министерство иностранных дел ничего не знает. Если Шарль провалится, там в Париже просто сделают вид, будто его не существует. Любой агент хочет выжить, у каждого своя игра, и девица Штейн согласилась на новую, лишь бы оттянуть неизбежную развязку со своим арестом.
Сумерки мучили Екатерину больше всего. В этот серый час между сном и явью ей становилось не по себе. Особенно после исповеди Аннушки. Молодая женщина сожгла колдовские куклы, но все равно чувствовала некую тяжесть, пригнетавшую к земле.
Вчера ей едва не стало дурно в церкви. Над гробом покойной тетушки. По правде сказать, она бдела сутками и могла просто устать. К тому же от тела Елисавет уже заметно тянуло тлением, которое не забивал даже душный запах амбры. Если идти мимо -- ничего. Если стоять рядом целый день -может сморить. И все же Екатерина не была склонна приписывать дурноту запаху или усталости. Едва она на следующий день после истории с ведьмой переступила порог Петропавловского собора, куда для прощания с народом был перенесен гроб, на нее со всех икон, вместо святых, стали таращиться существа с рогами и козьими бородами. Они гримасничали, строили мины и показывали языки. Длинные. Синие. Как у покойников.
Опустив глаза в пол, Екатерина прошествовала ко гробу. Поднялась на черные затянутые крепом ступеньки и начала молиться. Слова не шли на ум, императрица все время сбивалась и через строчку повторяла: "Тьфу ты, черт!" Потом ее и вовсе потянуло ругаться. Грязно. Громко. При всех. Они еще не знают, как она умеет! Они думают, она тихая, кроткая, несчастная. Благочестивая невестка над телом доброй свекрови. Да плевать она хотела на свекровь! На эту мучительницу! Она бы тут сплясала, юбками крутя, перед гробом...
Ой! Екатерина прижала обе руки ко рту, хотя не произнесла ни слова.
-- Ваше Величество, вам плохо? -- Участливо наклонилась к ней княгиня Нарышкина. -- Вы очень бледны. Дать вам соли?
-- Спасибо, голубушка. -- Ласковая фраза далась с трудом.
Нюхательная соль помогла, но от ладана Като вновь замутило. Сделав нескольким дамам знак, она велела проводить себя на улицу.
-- Бедная, как устала, -- слышала Екатерина шепот в спину. Ее жалели, ею восхищались. Если б они знали, что с ней на самом деле происходит!
Отдышавшись на свежем воздухе, императрица не вернулась в храм.
-- Душа моя, мне очень дурно. -- Сказала она графине Чоглоковой. -- У гроба должен оставаться кто-то из родных покойной государыни. Побудьте за меня.
Графиня Мария, за которой нечасто признавали право именоваться кузиной императрицы, просияла от гордости и царственным шагом двинулась к дверям собора.
Дорогой ко дворцу проезжали мимо Воскресенского кладбища.
-- Ужас как боюсь покойников. -- Прошептала Нарышкина. -- Даже днем.
-- Не нужно, -- утешила ее императрица. А потом неожиданно для себя добавила, -- Здесь покойников нет. В Петербурге кладбища пустые. На них покойники не лежат. Они по городу бродят. Кто в коллегию, кто домой. Вы разве не видите?
Все дамы, как по команде, уставились на государыню.
-- Мне, право, очень нехорошо. Не обращайте внимания, -- попыталась оправдаться та. Но испуг, застывший на лицах свиты, не пропал до самого дворца.
Там Като уложили в кровать и оставили одну. Отдыхать, как они говорили. Но Екатерина знала, что обеспокоенные дамы сейчас пойдут к доктору Крузе и будут долго донимать его рассказами о том, что "государыня с горя тронулась".
Напротив ее кровати на стене висел маленький погрудный портрет императрицы Анны. Ивановна решила пособолезновать больной. Она высунулась из рамы и начала трещать, как в Курляндии лечат мигрени, страхи и легкие помешательства. Надо зазвать человека на колокольню ратуши, отвлечь внимание панорамой окрестностей, а потом ка-ак шара-ахнуть колоколом сзади! Вся дурь-то разом и выйдет.
-- Вместе с душой, -- скептически возразила Екатерина.
-- Что вы сказали? -- из соседней комнаты прибежала Шаргородская.
-- Вам послышалось.
Пожилая камер-фрау с подозрением воззрилась на Екатерину. -- Странно вы как-то выглядите. Совсем извели себя этими стояниями при гробах. Муж-то ваш не больно по тетушке слезы льет. Что ни день, то пьяный. С самого утра. А вы все бдениям придаетесь. На одном хлебе и воде живете, как в пост. Воля ваша, а я бы в собор не ездила.
"Твоя воля -- весь век на печи лежать," -- в душе огрызнулась Екатерина.
На обратной дороге из дворца, к карете императрицы привязался литой чугунный памятник Петру Великому. Он был точной копией статуи Людовику XIV в Париже (за исключением головы, конечно), и очень не нравился самому себе. Пристроившись сбоку от кареты, преобразователь стал объяснять Екатерине, как бы хотел быть изображен для потомства. Конь должен быть поднят на дыбы, и постамент повыше. Даже не постамент -- дикий камень. Скала. Значит, среди сосен и волн скала, на ней жеребец, на жеребце император, грозно указывающий рукой в сторону Швеции. Мол, мы там все повоюем.
-- Да что вы мне-то рассказываете? -- Рассердилась Екатерина. -- Вон ваш внук целыми днями не просыхает. Ему делать нечего, пусть хоть памятником займется.
-- А ты, значит, не хочешь?! -- Обиделся Петр. -- Я желаю, чтоб мне ставили памятники великие люди. Все будут смотреть и говорить: вот Великая Екатерина поставила статую Петра Великого. А это что за чучело, мой внук? У него нет ни вкуса, ни фантазии! -- И, ударив пятками в чугунные бока лошади, Петр ускакал, возмущенно гремя подковами по мостовой.
"У меня жар," -- подумала Екатерина.
В Петропавловском соборе, не смотря на его размеры, было душно от свечей. Като вновь опустилась на колени возле гроба Елисавет и осторожно потянула носом тошнотворный запах гнилой рыбы, который уже стеной стоял в воздухе. В этот миг Екатерину опять замутило, и ей представилось, что гроб пуст. Точно готов к приему нового жильца. Сама же Елизавета стояла за спиной молодой императрицы, положив ей руку на плечо.
-- Тетушка, как вы... -- пролепетала Като.
-- Да как-то все не так, -- поморщилась покойная. -- Собор стылый. Народу много. Суетно. -- Она ободряюще похлопала невестку по спине. -- Сама ляжешь, узнаешь. Во-он где твое место будет. -- Палец императрицы указал в левый предел. -- А твоего мужа-дурака здесь не положат, пока твой сын-дурак его сюда не перетащит. Тоже будет потеха! -- Елизавета повздыхала. -Кончайте вы уж это скорее, -- она окинула недовольным взглядом теснящуюся у гроба толпу. -- Ходят, смотрят. Покоя хочу. Да и Петрушка-черт чудит не в меру. Сил нет ваши перешептывания слушать. Я уж вонять начала, а вы все талдычите то про Фридриха, то про племянниково пьянство. -- Она с досадой отвернулась от Като.
-- Тетушка, что же будет? -- Взгляд молодой женщины стал умоляющим.
-- Гроза. -- Елизавета глянула в окно. -- Что в этом году за погода зимой? Порядку не стало. - В следующее мгновение она уже снова преспокойно лежала в гробу и только поглядывала на Като хитро прищуренным глазом.