Весь твой Н.Кураев.
Твоим родителям и всем меня помнящим сердечный привет!
В семье Романовых наступил день! день — 30 июля! самый радостный, самый счастливый, самый долгожданный день царствования последнего императора — родился наследник!
Поразительно, именно в этот день душевного ликования и благодарения Бога за ниспосланное утешение царь впервые за полгода войны называет переживаемое время «годиной трудных испытаний». До этого можно было лишь восхищаться и завидовать ровному дыханию и стойкости, с которыми наш император перечислял бедствия, обрушенные на его народ.
Какие жуткие рифмы идут, нисходят от русского престола ступеньками вниз…
Порывистый Иван Грозный убил своего сына собственноручно…
Превосходный организатор и твердый в достижении цели преобразователь России Петр Великий поручил умерщвление сына набившим руку в этом деле мастерам…
Фатально веривший в бессмертие самодержавия на Руси последний царь сам отнес на руках своего обреченного на короткую жизнь сына к месту казни.
Человек-символ?
Но в этой картине морозит душу как раз прямой, частный смысл; как умозрительны деления жизни на множества жизней — на личную, политическую, биологическую и разные прочие, — их все обрывает одна пуля.
Толкователи символов говорят, что туда, вниз, в подвал, к расстреливателям царь нес Россию. Какую «Россию»? Которой уже не было дела до бывшего царя?
Страшна мысль об еще одной бессудной казни, множащей список, не знающий ни конца, ни начала.
Ужасна мысль о смерти невинных детей, только новость ли это в стране, где произвол всегда брал верх над законом.
По признанию начальника канцелярии Министерства Императорского Двора, все высочайшие особы из компетенции общих судебных установлений были изъяты, их даже за убийство не судили.
Высочайшая челядь, бесчисленные домочадцы осаждали царя просьбами и ходатайствами, искали милости. «Большинство ходатайств сводилось к делам, законом не предусмотренным или даже стремящимся прямо его нарушить» — свидетельствует генерал-лейтенант А. А. Мосолов, преданнейший царский слуга, через руки которого шли к государю прошения. Часто на мое заявление, что искомое противозаконно, я слышал в ответ: «Конечно, если бы это было законно, мне бы незачем было беспокоить его величество»
Велик соблазн беззакония, последствия его страшны…
Был отец, был сын, были мать, жена, дочери… изъятые «из компетенции общих судебных установлений…»
… Дед очень любил своего старшего сына Сережу, каждый день, каждый, по дороге из больницы он заходил на кладбище, был у его могилы.
Зимой в обязанность младших детей, Ольги и Аркадия, входила очистка от снега тропинки к могиле. Все домашние работы детей символически, но оплачивались, мытье обуви, работа с дровами и топка печей, содержание дедовского инструментария, все, кроме этой, естественно.
Дневник императора.
30-го июля. Пятница.
Незабвенный великий для нас день, в кот. так явно посетила нас милость Божья. В 11/4 дня у Аликс родился сын, кот. при молитве нарекли Алексеем. Все произошло замечательно скоро — для меня, по крайней мере. Утром побывал как всегда у Мамà, затем принял доклад Коковцева и раненного при Вафангоу арт. офицера Клепикова и пошел к Аликс, чтобы завтракать. Она уже была наверху и полчаса спустя произошло это счастливое событие. Нет слов, чтобы уметь достаточно благодарить Бога за ниспосланное нам утешение в эту годину трудных испытаний!
Дорогая Аликс чувствует себя очень хорошо. Мамà приехала в 2 часа и долго просидела со мною, до первого свидания с новым внуком. В 5 час. поехал к молебну с детьми, к кот. собралось все семейство. Писал массу телеграмм. Миша приехал из лагеря; он уверяет, что подал «в отставку».[1] Обедал в спальне.
День действительно великий, ежели в отличие от всех прочих дней царь в этот день не гулял! Впрочем, может быть, и гулял, но, надо думать, наконец-то произошло событие, важностью своей потеснившее в «Дневнике» запись о прогулке. Даже гибель эскадры, мученическая смерть многих тысяч российских моряков не нарушили ритма ежедневных прогулок и ежедневных достоверных записей об этих прогулках в «Дневнике».
Дед тоже стремится к порядку и системности в переписке с бабушкой, но не ради служения высшей гармонии, сообщающей нам об устойчивости и красоте мира, а в целях самых практических, следить за тем, чтобы не пропадали письма. Однако к надзору за государственными службами русский человек приспособлен плохо.
Ст. Борзя, Забайк. ж.д. Август, 18 дня. 1904 г.
Дорогая голубка Кароля!
Прости мою глупую память: я опять забыл, какой № я должен поставить на этом письме. Думается мне, что № 127-й; кажется после письма из Сретенска я не писал еще тебе, и потому опять прошу не думать о пропаже какого-нибудь письма, если №№ не сойдутся. Очень благодарен тебе, милая, за твои уведомления, рад за твое здоровье (я думаю, что твои головные боли, о которых я прочел в сегодняшнем письме, прошли) и желаю только душевного спокойствия.
Завтра я еду до Манчжурии в командировку; по возвращении оттуда сейчас же поеду опять до Байкала. Вероятно это будет моя последняя командировка, так как слухи о снятии нашего полка с охраны и отправлении его на Дальний Восток получают новые подкрепления. Вчера Наказной Атаман сообщил командиру нашего полка, что снова вошел с ходатайством об отправлении нас на Восток. Чего доброго наконец и мы этого действительно дождемся. Вот почему я до сих пор не поднимал свое ходатайство о переводе меня куда-нибудь дальше. Здесь, в Борзе, ничего нового нет; живем, как раньше, без развлечений и удовольствий. Теперь даже верхом стал ездить не каждый день.
Послал тебе, дорогая, случайный снимок, на котором волею судеб очутился и я. 14-го Авг. я отправлял в Читу больного брюшным тифом из нашего полкового лазарета и потому сидел на вокзале. Тут же были два наших офицера — Дронов (один из самых симпатичных офицеров полка), отправлявшийся на охоту, и Рейнвальд, занимавшийся истреблением водки на вокзале. В это время из России пришел поезд, военно-санитарный имени Импер. Мар. Федоровны. Сестра Альбрехта делала снимки и предложила снять и нас, что и было исполнено. Сегодня вместе с твоим письмом я получил эти снимки и посылаю свою карточку тебе. Особенно интересного ничего этот снимок не представляет, но может б. тебе до некоторой степени будет интересно получить эту карточку вместе с моим сердечным приветом и горячим поцелуем!
Сегодня получил письмо от Греты из Малаховки и от товарища по семинарии — Голубева. Думаю написать ответ и им.
Дня три тому назад получил я письмо от врача Акишина — товарища по Фатежскому уезду. Он тоже призван на военную службу, и теперь приходится очень опасаться за судьбу земской медицины в Фатежском уезде. Он сообщает очень неутешительные известия. Посылаю тебе его письмо — прочти сама. Акишин был самым деятельным врачом у нас в уезде, и с его уходом дело будет плохо. Состав Управы в Фатеже новый. Прежний председатель на избрании не попал даже в гласные. Все это хорошего не предвещает.
Александра Михайловна меня не забывает и пописывает, за что я ей очень благодарен. Пишет она и о земских новостях и неурядицах. Что-то будет в Ольховатке?
Я здоров и благополучен вполне. От души желаю тебе, милая, дорогая Кароля, здоровья и всего наилучшего! Крепко целую тебя и жму твою руку! Скоро напишу еще. А пока до свидания!
Весь твой Н. Кураев.
Кланяйся Ивановцам, благодари их за поклоны. Поповым я все не собрался написать — лень тому причиной.
Земское движение, органическое для деда, необходимое и естественное для необозримого с трона и из столиц многочисленного и многообразного населения России, вызывает в самодержце отвращение, оно противно «единственно пригодной» для России форме правления, Самодержавию.
Честный преемник убитого на своем посту министра внутренних дел Плеве князь Петр Дмитриевич Святополк-Мирский и понимал и за полтора месяца до революции говорил царю: «Если не сделать либеральные реформы и не удовлетворить естественные желания всех, то перемены будут уже в виде революции».
Нет, министры внутренних дел и командиры корпуса жандармов, проповедующие либеральные реформы, не нужны, и после январских событий 1905 года государь прогонит прочь либерального жандарма, давно уже просившегося в отставку. Был у государя такой излюбленный прием в работе с кадрами: сам просится — не отпускать, а подождать и выгнать. Огорчала царя и приметливость министра внутренних дел, явно не в ту сторону направленная. Заметил например Святополк-Мирский отвращение верховных российских правителей к законности, заметил и сказал царю: «Разве у нас теперь законность существует? Что-нибудь не нравится министру — он бежит к Вам и выхватывает Высочайшее повеление, не заботясь, хорошо ли это или дурно, а просто потому, что ему так нравится. А Москва теперь вне закона, для Москвы теперь исключительные законы пишутся…» С одной стороны удивляет дальновидность и смелость князя, а с другой близорукость, как же он, столь приближенный к самому верху власти в России, не понял, что живет она, или всегда стремится жить, по заветам, лучше всех высказанным Иваном Четвертым (Грозным): «Горе царству, коим владеют многие». Так оно и идет, и для Москвы отдельные законы пишутся, и министры Высочайшие повеления выхватывают, и в «животах холопей своих» верховные владыки как ни перед кем отчета не держали, так и не держат.
«Приватизированная власть», обращенная в частную собственность, имеет глубокие корни, уходящие в исторические дали.
Государев «Дневник», где в семи строках как бы уравнены в значимости государственные, исторические, частные, личные дела и метеорологические сведения, свидетельствует о совершенно особенном самоощущении российского властителя.
Дневник императора.
25-го августа. Среда.
Чудесный тихий день. Утром был довольно большой прием. Виделся с Мирским, предложил ему мин-во внутренних дел. Завтракал с детьми. В 2 часа на Ферме состоялось совещание по вопросу о предстоящем плавании эскадры Рожественского. Встали в 4 часа. Аликс приняла его и показала ему маленького Алексея. После этого в первый /раз/ Аликс спустилась и мы вдвоем отправились кататься. Обедал в спальне. Простились с Христофором, который уезжает в Грецию.
На следующий день после совещания на Ферме государь осмотрит готовый к походу флот, выстроенный на Кронштадтском рейде перед выходом в плавание на Дальний Восток. С утра до вечера осматривал военный вождь ударную силу флота, посетив шесть броненосцев, два новейших крейсера и даже транспорт «Камчатка», оборудованный мастерскими для нужд эскадры в дальнем походе. В «Дневнике» значится: «Вернулся в Петергоф в 5 1/2 весьма довольный проведенным днем и чудесной погодой». Царь Берендей в пьесе А. Островского «Снегурочка» говорил своему премьер-министру Бермяте: «Поверхностность — порок в почетных лицах, поставленных высоко над народом». Похоже, что осмотр изготовленного к бою и походу флота был все-таки поверхностным. Из четырех «достраивающихся громадин», предъявленных государю 16-го июня, на рейде оказалось только три — «Князь Суворов», «Император Александр III» и «Бородино», однотипный с «Александром III» броненосец «Орел», порвав швартовые канаты, которыми он крепился к достроечной стенке, накренился и утонул. Не перевернулся вверх килем только потому, что девятиметровой глубины для такого маневра было недостаточно.
Броненосец быстро поднимут, подправят и пошлют в Цусиму, где он, получив в первый день побоища пять двенадцатидюймовых, два десятидюймовых, девять восьмидюймовых, тридцать шесть шестидюймовых и два десятка более мелких снарядов, на второй день безнадежно проигранного сражения сдастся в плен. И слава богу, спасено семьсот девяносто душ! Японцы броненосец починят и введут в состав своего флота, так же как эскадренный броненосец «Император Николай I», который будет плавать под именем почти «Ники» — «Ики», и броненосцы береговой обороны «Синявин» и «Апраксин», переименованные японцами соответственно в «Мисима» и «Окиносима». «Орлу» дадут имя «Ивами». А эскадренный миноносец «Бедовый», на котором приплывет в плен сам инициатор и предводитель похода адмирал Рожественский, будет до 1913 года плавать под именем «Сацуки».
Дневник императора.
29-го августа. Воскресенье.
Поехали к обедне с детьми в 93/4, т. к. после нее отправился с Мамà и Мишей на «Царевну». Сейчас же снялись и пошли к Кронштадту. Завтракали на пути. Пройдя входные бочки, увидели 2-ю эскадру Тихого океана под флагом Рожественского, уходящую в Ревель. Нагнали ее, пройдя серединою обеих колонн. Поравнявшись с головными судами, подняли штандарт Мамà и вся эскадра произвела салют. Очень торжественная и красивая картина. Прибавив ходу, вышли из строя эскадры и повернули назад. Это было на высоте Красной Горки. Приближаясь к Кронштадту встретили эскадру под флагом Бирилева, составленную из судов учебных отрядов, и тоже выходившую в море. Пришли на Петергофский рейд в 31/2 и пили чай на «Царевне». Переждали ливень, после кот. прояснило и мы съехали на берег чрезвычайно довольные удавшеюся экспедицией.