- Вместо звонка! Вот здорово! Как запоет - в Ленинграде будет слышно! возбужденно говорили ребята.
Каждый старался пробраться поближе, потрогать мою ношу.
Только один человек при виде горна словно оцепенел - это был Петька. Он протиснулся ко мне, но не говорил ни слова, старался не встречаться со мной глазами и шел рядом унылый, подавленный. Разгадать эту загадку было нетрудно: Петька не смел и думать, что горн поручат ему, но и расстаться с этой звонкой серебряной мечтой был не в силах. Должно быть, эта мечта завладела им еще с того дня, когда я показывал фотографии дзержинцев и он увидел сигналистов.
Володин первым спросил напрямик:
- А кто будет горнистом?
- Жребий потянем! - крикнул Глебов.
- В коммуне... - едва слышно выговорил Петька, судорожно глотнул и продолжал все громче, с энергией отчаяния: - в коммуне Дзержинского... вы, Семен Афанасьевич, сами говорили... горнисты были... горнисты были из маленьких!
Общий хохот покрыл его слова.
- Э, куда метишь! - поддразнил Король.- Вон у нас Егор маленький. И Васька. А Павлушка Стеклов? Чем не горнист?
И тогда Стеклов-старший сказал веско:
- На собрании решим!
Я не был ущемлен тем, что не услышал: "Кого Семен Афанасьевич назначит, тот и будет". Куда важнее и куда приятнее даже и для самолюбия было услышать вот это: "На собрании решим!"
Но в тот же день произошло событие, заставившее нас забыть на время даже о горне.
В отряде Стеклова был Леня Петров, самый маленький в нашем доме. Ему никто недавал и десяти лет, такой он был щуплый, тощенький, с тонкой шеей и большими раскосыми глазами на бледном лице. Грешным делом, я редко вспоминал о нем - уж очень он был тихий и незаметный, а моего самого неотложного внимания требовали столь яркие личности, как Глебов, Плетнев, Репин... Но однажды, проходя по двору, я увидел: Леня Петров бьется в руках у Короля, пытаясь вырваться и что-то спрятать.
- Что у вас тут? - спросил я подходя.
- Семен Афанасьевич, поглядите, он всю свою еду из столовой в карманах уносит! Видите - яйцо крутое. А вот я из кармана вытащил - каша в бумажке. Даже понять нельзя - на продажу, что ли?
Я поставил Леню перед собой и заглянул в испуганные глаза:
- Ну?
- Ку... куры... - прошептал он.
- Что-о?
- Ку... куры! - повторил он громче - и расплакался.
На счастье, тут подоспел Стеклов.
- Опять не ел? - спросил он с ходу, видимо ничему не удивляясь.
- Что такое? - сказал я с сердцем. - Почему не ешь в столовой, зачем таскаешь еду в карманах? Да отвечай же!
- Семен Афанасьевич, это он курам таскает, - пояснил Сергей. - У него наседка на яйца посажена, вот он с ней и нянчится.
У нас, кроме быка Тимофея, было четыре курицы и тощий, почти бесхвостый петух - остатки разваленного, раскраденного хозяйства. Все они были, как полагается, заприходованы, ими ведала Антонина Григорьевна, а мне было недосуг помнить о них - копошатся где-то у сарая, и пусть копошатся. Раза два я слышал, как Леня Петров сзывал их странным зовом. "Типы, типы!" повторял он тихонько, и они сбегались к нему. Однажды я был свидетелем того, как он по душам беседовал о курах с Антониной Григорьевной. "Вот тебе решето. Хорошее будет гнездышко, - наставляла она. - Соломки подстели, золой им перышки посыпь... ты не сыпал, нет?"
Леня любил кур всерьез, ухаживал за ними с утра до ночи, носил им всякие остатки из кухни. И вот оказалось, что он еще и делится с ними своим завтраком, обедом и ужином.
Убедившись, что никто не собирается его наказывать, Леня осмелел.
- Сперва черная села на яйца, - рассказывал он, - только я сразу увидел, что она наседка никудышная: крылья не распускает, а прижимает к телу, яйца и лежат неприкрытые. А теперь Пеструха села. Она умная. Все смотрит по сторонам; как увидит, что яйцо не прикрыто, - поднимется, клювом его подкатит поближе и крылом закроет. А когда сходит с гнезда, так все бегом бегает - наглотается чего-нибудь поскорее и сразу назад...
Леня рассказывал охотно, громко, словно это и не он минуту назад всхлипывал и размазывал по лицу слезы.
Постепенно курами заинтересовалось почти все женское население нашего дома - Екатерина Ивановна, Галя, Леночка. Курам отвели уголок возле кухни ("В сарае холодно, у них гребни мерзнут", - объяснял Леня). Им устроили гнезда из корзинки, двух ящиков и решета; гнезда побелили известкой, чтобы уберечь от насекомых, подостлали соломы и сена. Леня мечтал летом устроить на унавоженной земле червятник.
- Это очень просто: покрыть грядку досками и поливать. А потом майские жуки - если их собрать побольше да посушить, вот это будет корм!
Пеструха добросовестно сидела на яйцах, и вот, приложив ухо к одному из них, Леня впервые услышал едва уловимое постукиванье. Он прижал руку к губам и как-то весь съежился. Но не позволил нетерпению одолеть себя - не снимал наседку раньше времени, давал каждому цыпленку обсохнуть под курицей и только после этого осторожно вынимал его и помещал в теплый, уютный ящик.
Все малыши в доме увлеклись заботами о курах и наперебой помогали Лёне. А когда Пеструха со своим выводком вышла на первую прогулку, ей устроили торжественную встречу - пожалуй, даже чересчур торжественную: окруженная толпой мальчишек, она вся взъерошилась, готовясь защищать цыплят.
Прошло несколько дней.
И вот не успел я с горном, окруженный толпой ребят, войти во двор, ко мне кинулся заплаканный Леня Петров с воплем:
- Украли! Пеструху украли!
- Постой, не реви. С чего ты взял, что ее украли?
- Я был в мастерской, а она гуляла. Выхожу - нету. Цыплята одни. Разве она их оставит одних?
- Но кто же ее мог взять?
- Не знаю, а только украли! Ой, Семен Афанасьевич, украли!
- Подожди, не кричи, вернется еще. Забрела куда-нибудь.
Но Пеструха не вернулась. Часа через два стало совершенно ясно, что она и не вернется.
- Ой, зарезали Пеструху! Зарезали! - причитал Леня.
Прежде никто и внимания не обратил бы на пропажу курицы - то ли еще пропадало! - но сейчас всех занимала судьба Пеструхи и ее потомства. То и дело я ловил на себе внимательные взгляды ребят.
Я попросил дежурного позвонить в колокольчик и, когда все собрались в столовой, сказал краткую речь:
- Вот что: к завтрашнему дню курица должна найтись. Если виновник не объявится, я у вас работать не стану.
Месяц назад я не должен был и не решился бы сказать такое, но теперь я чувствовал: можно так сказать, хотя риск был, и немалый. Ведь не откликнись ребята на мои слова - остаться в Березовой поляне я бы не мог.
День прошел тревожно. Ребята сходились по двое, по трое и шушукались о чем-то. Старшие тоже переговаривались между собой. После ужина Король подошел ко мне и сказал доверительно: