- Одна... две... три... девять! - докладывает Павлушка.
- Ой, я догадался! - кричит Леня. - В одном ряду было семь кроватей, в другом девять... - и вдруг умолкает, точно ему не хватило дыхания.
- Ну, а дальше? - спрашивает Екатерина Ивановна. - Это вся твоя задачка?
- Нет, не вся! - кричат ребята. - Можно узнать, сколько в двух рядах!
- А можно - на сколько в нашем ряду больше!
- Ну хорошо. А теперь давайте так. Вот я пишу. Всем видно? - И Екатерина Ивановна крупно и четко выводит, на листе бумаги: 26+12. Придумайте на эти числа задачку.
- Мы им забили двадцать шесть мячей, а они нам двенадцать - сколько всего забили? - выпаливает Петька.
- Эх, ты! Кто же так считает - сколько всего? Надо считать, на сколько у нас больше! - кричит Вася Лобов.
Позже, по дороге в столовую, ребята то и дело окликали:
- Екатерина Ивановна! А вот еще задачка! А вот еще!
И за ужином они не могли успокоиться: считали тарелки, ложки, ломти хлеба, даже ягоды в компоте и тут же сочиняли про них задачи.
Постепенно среди малышей не осталось ни одного, кого Екатерина Ивановна не заставила бы думать, придумывать, соображать. Она исподволь усложняла задачи, уверившись, что ребята хорошо и сознательно справляются с простыми. И они решали задачи и примеры с пылом, потому что горячо и увлеченно занималась арифметикой сама Екатерина Ивановна. Этого огонька в ней, видно, не погасили годы, да, я думаю, она и не повторяла из года в год одно и то же, а всякий раз неистощимо придумывала что-то новое, свое.
И еще услышал я однажды: бежал по двору вприпрыжку Вася Лобов и выкрикивал нечто непонятное - то ли стишок, то ли считалку. Наконец я поймал рифму: "надзирай".
Должно быть, недоумение еще не сошло с моего лица, когда я столкнулся с Екатериной Ивановной, потому что она сразу спросила:
- Что это вас так удивило, Семен Афанасьевич?
- Да вот не успел разобрать - что-то загадочное Лобов припевает, рекомендует надзирать над чем-то.
Она рассмеялась:
- Не надзирать, а назирать. Это я им рассказывала про первый русский учебник арифметики Магницкого. Некоторые места там написаны стихами, вот ребятам и понравилось.
И она, улыбаясь, продекламировала мне загадочную Васькину "считалку":
К Двум един - то есть три,
Два же к трем - пять смотри.
Так и все назирай,
Таблицу разбирай!
Несколько дней спустя Екатерина Ивановна сообщила мне:
- По арифметике все младшие - примерно вторая группа. Читают хуже, но я их за лето подгоню. А как со старшими?
Со старшими дело обстояло не блестяще. Поодиночке их проверил по арифметике Алексей Саввич, по русскому языку - Галя и Софья Михайловна. Человек тридцать едва-едва годились в третью группу, человек двадцать - в четвертую и десяток с большой натяжкой - в пятую. Среди этих оказались Жуков, Подсолнушкин и Володин. Володина я никогда не считал чересчур способным и сообразительным, а между тем выяснилось, что он хорошо читает, довольно грамотно пишет и очень толково решает задачи.
Многие взрослые ребята, в том числе Суржик и Колышкин, которым уже стукнуло по четырнадцати, едва годились в третий класс. Трудновато было представить себе, как это они будут сидеть на одной парте с Петькой.
По истории, ботанике и немецкому языку все - и маленькие и большие были одинаково безграмотны. Знания по географии носили... как бы это сказать поточнее... несколько односторонний характер. Суржик хорошо знал Грузию - он изучил этот солнечный край, путешествуя на крышах вагонов или же, напротив, под вагонами, в так называемых собачьих ящиках.
Подсолнушкин знал Центрально-Черноземную область: не было, кажется, на Орловщине, в воронежских и курских краях такого детского дома, где он не пожил бы хоть два-три дня. Репин побывал во всех крупнейших городах страны, мог кое-что рассказать не только о Ленинграде и Москве, но и о Киеве, Харькове, Тифлисе, Минске, Севастополе. Но у большинства прошлое было не столь романтическим, и странствия по детским домам не прибавляли, им знаний по географии.
- Кое-какие дыры заштопаем в процессе занятий, - говорила Софья Михайловна. - Но хорошо бы кое-что наверстать заранее, прямо бы сейчас. Надо подумать...
28. В ЛЕТНЕМ САДУ
В Ленинград я ездил часто. Подолгу просиживал в гороно, ловя окончивших педагогические институты. Мне хотелось поговорить с человеком начистоту, прежде чем его направят в Березовую поляну. Если тебе присылают работника, поздно спорить. Мне же нужны были не просто "направленные", а такие, которые шли бы к нам по своей охоте.
И такой подбирался у нас педагогический коллектив, что я вставал поутру с особенным чувством радости и покоя. Вставал и думал: что такое хорошее у меня нынче? А, да: Алексей Саввич! Екатерина Ивановна! Это были не слова, а постоянное ощущение. Я мысленно видел Екатерину Ивановну, тесно окруженную ребятами, или Алексея Саввича в мастерской - и это с самого утра наполняло меня уверенностью: день в хороших руках. Если надо, могу уехать хоть на сутки- и не будет точить, подгонять тревога.
В тот жаркий июньский день пришлось захватить с собой Костика.
- Купи ему башмаки, - наставляла Галя. - Примерь как следует, чтоб не жали. И Леночке такие же.
- Давай, уж и ее с собой.
- Хватит с тебя одного. А размер одинаковый. Когда вас встречать?
...Костик сидит передо мною в вагоне. Глаза у него совсем круглые значит, предвкушает новые впечатления. А может быть, просто хочет спать перед сном и у него и у Леночки глаза всегда становятся круглыми, как у совят. На лице у Костика отражается все, о чем он думает, что слышит. Словно легкие облака, проходят по его лицу отражения мыслей.
- Папа! Мы купим в Ленинграде башмаки?
- Купим.
- И Леночке купим в Ленинграде башмаки?
- И Леночке.
- Кожаные?
- А какие же еще?
- Я кожаные хочу.
- Кожаные и купим.
- Папа, а я к тебе сяду?
- Ладно, садись.
Он устраивается поудобнее у меня на коленях и вздыхает удовлетворенно, покойно: вот, мол, и достиг, чего хотел. Потом приникает лицом к окну. Нос у него совсем расплющился.