Я взял его за плечи, вгляделся, но не сразу понял, где я прежде видел это лицо. И вдруг сразу два голоса крикнули:
- Да это Юрка!
- Глядите, Нарышкин!
И верно, Нарышкин. Это его испуганное насмерть, перекошенное и бледное под слоем грязи лицо, узкие - щелками - глаза.
- Насилу поймали! - еще не отдышавшись как следует, объяснил Стеклов.
- Если бы он не споткнулся о поваленную березу - знаете, за дорогой? и не поймали бы, - подтвердил Алексей Саввич, утирая разгоряченное лицо. - А второй так и сгинул. Их ведь двое было.
Вдруг Нарышкин рванулся у меня из рук, но останавливать его не пришлось - он застонал, скрипнул зубами и сел на землю.
- Я все-таки не пойму, как это получилось? - спросил я.
Ребята наперебой стали рассказывать. В полночь Алексей Саввич, дежурный воспитатель, шел от столовой к дому, а Сергей Стеклов, командир сторожевого отряда, сидел на подоконнике нижнего этажа. Вдруг - крик в спальнях наверху: "Держи! Лови!" - и кто-то стремглав летит с лестницы. Сергей расставил руки, но тот слету сбил его с ног и выпрыгнул в окно. Тут путь ему преградил Алексей Саввич, но сбоку подскочил еще кто-то, сильно ударил Алексея Саввича палкой по плечу (наверно, хотел по голове, да промахнулся) и, не останавливаясь, промчался вслед за первым прочь, в парк. Алексей Саввич бросился за ними, Стеклов обогнал его. Они бежали в темноте, не разбирая дороги, почти не надеясь настигнуть непрошенных гостей. "Так как-то, знаете, сгоряча", - пояснил Алексей Саввич. Но тут впереди раздался треск, шум падения, и Сергей почти наткнулся на упавшего. Подоспел Алексей Саввич, и они повели пленного к дому. Он хромал, спотыкался, упирался - ничего не помогло.
И вот он сидит на земле, скрипя зубами от боли и держась обеими руками за ногу. Видно, здорово расшибся.
- Вот чертов сын! Воровать пришел! Воровать явился! - шумят кругом. Что на него смотреть! Дать по зубам! Чего надумал - где ворует!
- Отпустили тебя по-хорошему, - слышу я рассудительную, неторопливую речь Павлушки Стеклова, - а ты чего?!
- Погодите! - сказал вдруг, наклоняясь к Нарышкину, Алексей Саввич. Тут что-то липкое - у него нога в крови.
- Да что с ним нянчиться! - с отвращением крикнул Король. - Ну его к чертям в болото!
- Как хочешь, Дмитрий, а ногу ему перевязать надо, - спокойно возразил Алексей Саввич.
Новый вопль возмущения прервал его на полуслове. Никто и слышать не хотел ни о каком снисхождении.
- Ну-ка, Сергей, помоги, - распорядился я. - Бери его подмышки.
Как ни осторожно я взял Нарышкина за ноги, боль, видно, была сильна он всхлипнул, но тотчас испуганно умолк. Наверно, ему хотелось бы сделаться как можно меньше и незаметнее.
- Не перелом ли?.. - озабоченно подумал вслух Алексей Саввич.
- Ему бы все кости переломать! - пробурчал кто-то
- Ладно, полегче, - осадил Сергей.
И мы понесли незадачливого налетчика в нашу больничку - маленькую комнатку во флигеле, которая всегда пустовала: болеть у нас никто не желал.
Мы положили Нарышкина на кровать, и здесь, когда его уже не окружали рассерженные ребята, он глубоко вздохнул, как вздыхают дети после долгого плача, и сказал робко:
- Болит...
Я осторожно попробовал слегка согауть ему ногу, но в ответ раздался нечеловеческий вопль.
- Пожалуй, перелом. Хирурга надо, и как можно скорее. Сейчас уложим его поспокойнее, но чуть свет надо послать за Поповым, - с тревогой сказал Алексей Саввич.
- Пошлем, - ответил я. - Сергей, а ты пока попроси сюда Галину Константиновну. Что-нибудь сообразим.
Нарышкин лежал перед нами, глядя то на одного, то на другого, иссиня-бледный, напуганный, видно, до потери сознания.
- Ой, Семен Афанасьевич, не уходите! - сказал он умоляюще, когда я направился к двери.
- Лежи. Ничего с тобой не сделают, понял? И Галина Константиновна остается.
Мы с Сергеем выходим. У крыльца все еще толпа - шум, говор, должно быть в доме никто не спит.
- Стукнули вы его? - с надеждой в голосе спрашивает кто-то у Стеклова.
- Ты что, ошалел?
- А чего он орет?
- Ногу сломал, вот и орет.
- А-а-а! - разочарованно тянет собеседник Сергея.
Я велел немедленно разойтись по спальням. Но спали в эту ночь плохо. Рано утром Галю около Нарышкина сменила Екатерина Ивановна, а Жуков пошел за хирургом, который жил неподалеку.
С хирургом нам пришлось познакомиться давно. Однажды Коршунов подавился рыбьей костью - сладить с ним было нельзя, он кидался, мотал головой, и совершенно выбившаяся из сил Галя с помощью Короля и Стеклова отвела его к Евгению Николаевичу Попову. Как уверяли наши, доктор только заставил Коршунова раскрыть рот и сразу вытащил кость, точно она сама прыгнула ему в руки.
Но теперь предстояло вызвать его к нам, да еще в такой ранний час. Вдруг не сможет прийти? А Нарышкину было худо. Всю ночь напролет он маялся, стонал и не сомкнул глаз ни на минуту.
Евгений Николаевич пришел и высоко поднял брови, поняв, что мы мало надеялись ьа его приход:
- Где же это вы видели врача, который бы не пришел туда, где его ждет больной? Непростительно, что вы не прислали за мной ночью.
Он был высокий, толстый, совсем седой - даже брови белые, Вася Лобов с полотенцем через плечо, задрав голову (доктор был почти вдвое выше), проводил его к умывальнику. Вымыв руки, Евгений Николаевич подсел к кровати Нарышкина, с минуту молча, внимательно смотрел на него, потом обернулся к нам:
- Что это он у вас в таком виде?
Вид был плачевный. Правда, рубашку удалось сменить, но штанину - весьма сомнительной чистоты - Галя просто разрезала, и весь Нарышкин, хотя и умытый, совсем не походил на остальных.
- Он не наш! - не вытерпел Лобов и тут же исчез, словно ожегся о строгий взгляд Екатерины Ивановны.
- Не ваш?
- Он, действительно... по ошибке... попал сюда по ошибке, - не слишком уверенно объяснила Екатерина Ивановна.
- По ошибке? Гм... Так. А это вы ему пристроили? - спросил Евгений Николаевич, убирая дощечку, которая была подложена под ноги Нарышкина. Галина Константиновна - ваш специалист по первой помощи? Умно, правильно сделали... Не кричи, не кричи, пожалуйста. Будь мужчиной. Так, так, так...
Пальцы его -сильные, умные пальцы хирурга - двигались легко. Ловко, не глядя, ощупывал он ногу и спокойно разговаривал с нами.